Балет Джона Кранко «Онегин» является одним из самых лучших спектаклей в жанре неоклассики, ставившихся в XX веке. Кранко работал над «Онегиным» в течение восьми лет. Ровно столько же работал над своим романом и Пушкин. Но идея обращения к пушкинскому роману была подсказана Кранко не Пушкиным, а Чайковским.

В конце 50-х годов в Англии ставили оперу Чайковского «Евгений Онегин», где Кранко был постановщиком танцевальных номеров. Работая с партитурой оперы, хореограф ближе познакомился и с текстом Пушкина. К концу работы он принял решение ставить балет «Онегин» на музыку одноименной оперы Чайковского. Однако совет директоров театра категорически отверг эту идею как слишком дерзкую по отношению к классике. Кранко пришлось пойти на компромисс и использовать в качестве музыкальной основы своего балета другие сочинения Чайковского.

Интересно, что похожая история произошла в своё время и с самим Петром Ильичом. У него возникли разногласия с руководством московского Малого театра по поводу финала оперы. В результате финал был переписан. Да и что говорить, Чайковский и соавтор либретто Шиловский основательно потрудились над текстом Пушкина… Вышло так, что пушкинский «Онегин» был исторически обречён на роль «бродячего сюжета», который интерпретировался с разной степенью вольности - начиная с оперы Чайковского и заканчивая современным англоязычным художественным фильмом с Ральфом Файнсом и Лив Тайлер в главных ролях.

Надо отдать должное Джону Кранко, он в балете «Онегина» бережно придерживался сюжета и сумел сохранить дух и смысл первоисточника.

Итак, в окончательном варианте музыкальная партитура балета не содержит ни единого такта из оперы, на три четверти базируясь на фортепианных пьесах Чайковского из цикла «Времена года», мастерски оркестрованных дирижёром и композиторм Куртом Хайнецом Штольцем. Видимо, подсознательно и Штольцем, и Кранко двигала тоска по новому, ещё не написанному балету Чайковского. Вроде того, что жаль, что Пётр Ильич не написал ещё один балет, но мы предположим, будто бы он написал. Вся музыка Чайковского подчёркнуто танцевальна, так что получилось очень органично и убедительно. Так или иначе, балет «Онегин» любим и исполняем во всём мире.

В этом сезоне хьюстонский балет снова возвращается к «Онегину», который ставился три года назад. Один из исполнителей главной роли - эстонец Линнар Лоорис, отвечает на вопросы нашего корреспондента.

Линнар, для наших читателей будет сюрпризом, что в труппе балета Хьюстона, кроме Ильи Козадаева, есть танцоры, говорящие по-русски. Пожалуйста, расскажите немного о себе.

Я работаю в балете Хьюстона уже второй год. До этого работал год в Англии в Бирмингемском Королевском балете и ещё пятью годами раньше - в Национальной опере Эстонии.

Среди Ваших педагогов были ли русские?

Я начал заниматься в балетной школе с десяти лет. Все наши учителя были русские. К тому же в моём классе русскими была половина учеников, так что я говорю по-русски свободно с детства.

По-моему, это большая редкость, учитывая процессы, которые происходили в между Россией и Эстонией в 90- годах. Русский язык перестал быть желанным, а для молодёжи и вовсе чужим.

Но не в нашей балетной школе, где национальных напряжений не было вовсе. Для нас язык не был барьером, мы все были друзьями - русские, эстонцы. Сейчас, наверное, в Эстонии уже не хотят говорить по-русски. Хотя, зря. У нас такая маленькая страна, что со знанием только одного эстонского языка можно потеряться в мире. Нужно, по возможности, учить все популярные языки. Мне, к примеру, пригодились и английский, и русский.

Какими судьбами Вы попали в Хьюстон?

Дело в том, что в хьюстонском балете танцует мой друг и одноклассник, Роберт Аролд. Я из Англии просто заехал к нему в гости посмотреть, как он здесь живёт, заодно и попробовать, вдруг предложат работу? Было интересно узнать, как протекает жизнь в Хьюстоне: и художественная, и профессиональная. В Штатах я никогда не работал, но когда-то в детстве у меня была мечта танцевать в Америке, как Барышников. Работу мне предложили, чему я рад. Я считаю хьюстонский балет очень хорошей труппой. Пока мне нравится работать здесь.

В спектакле, открывающем сезон, Вы исполняете роль Онегина. Это Ваша первая сольная роль?

Первая в этом сезоне. А по счёту пятая или шестая. В прошлом году я танцевал Принца в «Щелкунчике», Принца в «Золушке», соло в баланчинской программе и в программе «Falling».

Немного о предстоящем балете. Вы же понимаете, что руссские - это как раз та публика, которая хорошо знакома и с романом Пушкина, и с оперой Чайковского. Что нового могут ожидать наши зрители от балета «Онегин»?

Балет Джона Кранко поставлен настолько хорошо, что и тот зритель, который уже знаком с сюжетом, и тот, для которого эта история неизвестна, будет взволнован происходящим на сцене. Эту историю можно было поставить в традициях классического балета, абстрактного балета так, что публика ничего бы не поняла. Но у Кранко есть всё: и пластика, и чувства, и страсть, и дух пушкинского романа.

Сложно ли играть Онегина? Согласитесь, характер непростой.

Очень сложно. Легче всего просто танцевать - технично, красиво - так почти весь мир умеет. Трудно другое. Во-первых, чтобы донести мысль до публики через дистанцию, разделяющую сцену и зрительный зал, нужно выкладываться эмоционально на двести процентов вместо ста. Во-вторых, именно для этой роли я считаю обязательно нужен личный опыт несчастной любви, чтобы игра была правдивой.

У Вас был такой опыт?

Да. Мой опыт стал как бы трамплином для понимания роли Онегина.

Сейчас все, кого ни спроси в хьюстонском балете, я уверена, читали роман в стихах Пушкина. А с оперой Чайковского знакомы?

Только в отрывках. Полностью оперу никогда не слышал.

Некоторые критики утверждают, что центральная роль в балете Кранко, в отличие от Пушкина и Чайковского, не Татьяна, а Онегин. Считается, что Онегин- alter-ego самого балетмейстера. Как кажется Вам?

Я бы сказал, что эти роли уравновешены. Можно сказать, что всё действие крутится вокруг Татьяны, а можно сказать, что вокруг Онегина. Название балета, конечно, говорит само за себя и подсказывает, кто должен быть главным героем. Но в финале балета Татьяна остаётся на сцене одна, и мы видим именно её страдания.

Какая сцена была для Вас самой сложной?

Наверное две. Первая - сцена после дуэли с Ленским. Всего тридцать секунд. Но как их надо сыграть! И вторая - финальный дуэт Онегина и Татьяны. Показать страсть последнего момента, желание спасти былые чувства - это очень сложо. Надо быть внимательным, чтобы не переиграть. Если играть чересчур эмоционально, тогда получится просто «праздник танца», а дело-то не в этом…

Кстати, музыка последней сцены (увертюра-фантазия «Франческа да Римини») наименее танцевальна.

Мне кажется, что не существует такой музыки, под которую было бы невозможно танцевать. В данном случае хореография Кранко настолько натуральна, что музыкальных трудностей не замечаешь.

В заключение несколько слов для наших читателей.

Нас в балете Хьюстона трое - Илья, Роберт и я, для которых русская танцевальная школа была основой. Думаю, мы до сих пор отмечены своей особенной манерой танца. Мы все участвуем в балете «Онегин». Я хочу пригласить читателей «Нашего Техаса» на этот спектакль и думаю, когда зритель знает, что на сцене танцуют люди, которые говорят с ним на одном языке и разделяют его чувства, он не одинок.