20 мая в Хьюстоне состоится спектакль театра Романа Виктюка «Саломея».

По признанию критики и зрителей, это самый красивый, самый экстравагантный, самый страстный спектакль последнего десятилетия.

Впервые в истории театра Саломею играет мужчина – Дмитрий Бозин. Дмитрий знаком техасским зрителям – в «Мастере и Маргарите» он великолепно сыграл Воланда.

В этом номере нашей газеты мы предлагаем вашему вниманию интервью с Дмитрием Бозиным, посвященное его работе над образом Саломеи.

Чувственность в степени абсолюта, мир, в котором признается лишь один закон – желание. Изысканный перевод Константина Бальмонта, роковое танго и сумасшедшее “Russian dance” Тома Вейтса, хореография Аллы Духовой и, конечно, блистательная игра актеров превращают каждый раз зрительный зал в электрическое поле. Здесь можно забыть обо всем. Даже о том, что Саломею в противовес традиционным ожиданиям играет Дмитрий Бозин. И как играет!

- Дмитрий, постановка существует уже шесть лет, и я убеждена, что на протяжении всего этого времени вас то и дело упрекают в эстетизации порока.

- Этим словом названо не то, что должно быть осуждено. Убийство человека во имя каких-то идей, уничтожение целых наций - для них есть политические термины. А человеческая природа, дикая страсть, любовь чокнутая - ненормальная с точки зрения большинства, но любовь! - ее пороком назвать нельзя. Тут отрицание не годится. Знаете, у себя в Новом Уренгое или в Киргизии, где я тоже жил, мне гораздо более поганой казалась ситуация, когда парень влюблялся в девушку, а друзья начинали его “просвещать”: ты что, придурок? Какая любовь, дефективный?! Брось: И через секунду он соглашается: “Да не, пацаны, просто клевая телка:” В эту секунду шестнадцатилетний мужчина постигает, что такое порок. Он узнает, что значит заниматься любовью с женщиной, не уважая ее. Он зазубривает “прописные истины” о том, что “жену бить надо, тогда ценить будет”. Вот это порок, это предательство. А сумасшедшую страсть кого бы то ни было - двух женщин или мужчин, двух дельфинов, в конце концов, - это пороком назвать нельзя.

- Как вы выходите из спектакля? Это же страшно - уходить из такой красоты, из вулкана чувств в наш обыденный мир…

- Я никогда не живу в нашем “обыденном мире”. Здесь тоже можно испытать пик эмоций. Любую вещь можно сделать страстной. Вот это кресло можно увидеть как трон в Ватикане, перед которым стоят на коленях и молятся, а можно представить и электрическим стулом. Все зависит только от меня, от моего воображения. Устану - буду видеть картины Брейгеля во плоти.

- Уайльд, разрешенный цензурой в виде многочисленных интерпретаций “Портрета Дориана Грея” и “Идеального мужа”, помогал или мешал в работе над “Саломеей”? Вы же играете совершенно другого Уайльда…

- “Портрет Дориана Грея” считается академическим потому, что спектакли были рассчитаны на обыденность. Их хотели видеть простыми, без “прибамбасов”, и делали такими. А сам роман способен пронизать тело до дрожи. Перечитайте-ка его внимательно, и у вас зашевелится что-то крамольное: “Ой, зря его разрешили, не надо бы такое для всех публиковать”. В принципе, и “Саломею” можно прочесть серым языком. И тогда она будет всего лишь еще одной пьесой о любви.

- Что труднее давалось в работе над спектаклем - техническая или эмоциональная сторона? У вас фантастические танцы, где и сальто, и пируэты, но два с половиной часа не соврать ни жестом, ни интонацией - это тоже безумно трудно.

- Легко! Вот врать трудно. А правду говорить всегда легко. Но если спектакль не заладится, меня на носилках со сцены вынесут. Ваша тишина в финале - это мое дыхание, я ее пью. И если зритель меня бросит, я не вытяну до конца.

- Роман Григорьевич позволяет вам импровизировать?

- Конечно. Я ведь не играю Саломею, а слушаю ее. Что она сегодня расскажет, а что захочет спеть о любви завтра? Великое счастье мужчины не просто иметь женщину, а войти к ней в душу и там, изнутри, разговаривать с нею. Без посредников, без слов.

- Вам удобно играть в ваших экстравагантных костюмах? (На сцене Дмитрий Бозин появляется то в сверкающем плаще, то в полуфраке-полутрико, а то и вообще в повязке для стриптиза.)

- Да. С художником Владимиром Бухинником мы работаем давно. Он технически совершенен, все, что он придумывает, очень комфортно. А то, что это женский костюм, меньше всего меня тревожит. Внешне я с женщиной не сравнюсь никогда. Я слишком люблю их, чтобы хоть на секунду подумать, что мое несовершенное мужское тело может чем-то напомнить их божественные формы. Это не я соблазняю зрителей, это делает Саломея. И именно ее видят по ту сторону рампы. Смуглая дерзкая еврейка с длинными волнистыми волосами, черными, как смоль. Ее могла бы играть какая-нибудь роскошная мулатка, но выпало на меня. Я благодарен за это судьбе.

- Саломея рассказала вам о женщинах все, и с ее помощью вы можете покорить любую…

- Вы с ума сошли! Женщина подобна океану. “Я покорил женщину” - это бредовый текст. Говорящий его смешон. Океан никогда не знает, что ты в нем плаваешь. Как жил тысячелетия, так и будет жить, не обращая на тебя никакого внимания. Так и женщина… То, что ты сильный, чувственный, что умеешь доставить наслаждение, совсем не значит, что ты ее завоевал. Ты лишь безрассудно отважился на поступок, который никому никогда не удастся.