K 100-летию Марка Ротко

Спустя столетие живопись Марка Ротко возвращается в Даугавпилс.

«Родины разны, небо едино. Небом единым жив человек», - писал Вознесенский в стихах, посвященных тому, кого весь мир называл «гений из Витебска», - Марку Шагалу.

Марка Ротко из-за схожести судеб часто называют «латгальским Шагалом». Хотя, на мой взгляд, - разное время, разные судьбы и, самое главное, принципиально иная живопись. Общее – еврейское происхождение, жизнь за чертой оседлости в России, эмиграция, признание и слава. Достаточно ли этого событийного пунктира, чтобы определить судьбу?

Пожалуй, что да.

Когда-то в начале девяностых, в Париже, на выставке Шагала я пыталась объяснить одной пожилой шикарной француженке, что значит «черта оседлости», и как это пришло в голову людям подобную черту провести. Француженка, по моему, так и не поняла, однако добавила, что неприспособленность России для нормальной человеческой жизни способствует рождению в ней гениев, что в конечном итоге идет на благо мировой цивилизации в целом. Эдакий стихийный парадокс а’ля Чаадаев!

Но вернемся к судьбе одного из интереснейших художников XX века Марка Ротко.

Маркус Роткович родился в 1903 году в Двинске (ныне Даугавпилс), и в десятилетнем возрасте бал увезен родителями в далекую и неизвестную Америку. Семья Ротковичей эмигрировала еще до глобальных безобразий. Сейчас сложно сказать, что повлияло на их выбор: то ли предчувствия, витавшие в воздухе, то ли просто желание попытать счастья на новой земле.

Но эмигрантское счастье не улыбнулось Ротковичам в Новом Свете. Отец Маркуса вскоре умер, и мальчик рос в нищете. Если бы он в те голодные дни узнал, что накануне его столетия одна из его картин будет продана за 16,4 миллиона долларов, то, скорее всего, он бы просто удивился.

В Америке Маркус Роткович стал Марком Ротко, учился в престижном Йельском университете, изучал философию и иностранные языки, но всю молодость ощущал себя чужаком как в среде молодых американских интеллектуалов, так и в еврейской религиозной общине, потому что ни проторенными, ни модными дорогами не ходил – всю жизнь он пытался быть самим собой, что само по себе задача нелегкая, для большинства – непосильная.

Он работал рассыльным, официантом, стилистом в швейной мастерской. Учился у Макса Вебера. В 1929 получил место учителя искусств в Бруклине. Спустя четыре года состоялась первая персональная выставка, на которой были представлены ландшафты и городские виды, а также портреты. Через два года Ротко и еще несколько художников Нью-Йорка основали «Группу десяти», представляющую собой объединение экспрессионистов.

Когда перелистываешь альбомы Марка Ротко, возникает странное ощущение. Вот вполне реалистические портреты матери, сестры. Постепенно контуры как будто расплываются, а краски становятся ярче, насыщеннее. И, наконец, остается только цвет.

С начала пятидесятых годов у работ нет названий, связанных с реальностью. Просто «Черное, фиолетовое и желтое на оранжевом» или «Землисто-красное и зеленое». Марк Ротко хотел ни много ни мало «выразить красками древнейшие человеческие понятия и эмоции – трагедию, экстаз, смерть».

Описывать картины – дело гиблое и неблагодарное. Особенно, картины абстрактные. Марк Ротко, например, не признавал рам. Прямо из стены возникает огромное цветовое поле, где различные оттенки одного и того же цвета переходят друг в друга и контрастируют. Нечеткие края как бы оплавлены, возникают цветные пятна.

На выставках Ротко требовал приглушить свет. Цветовые блоки казались повисшими в бесконечном пространстве. Возникало ощущение, что краски пульсируют, изменяются, что перед вами – Космос.

В 1965-1967 годах художник работал над мистическими полотнами для экуменической капеллы в Хьюстоне (Rothko Chapel). Это четырнадцать огромных холстов, разместившихся по стенам уникальной капеллы, созданной для объединения людей разных религий. На полотнах переданы все оттенки черного цвета – от темно-лилового, как вечернее зимнее, небо до непроглядной, беспросветной ночи.

Это было тяжелое для художника время. С одной стороны, он был богат и знаменит, у него была жена и двое детей. В 1969 году он организовал фонд для поддержки нуждающихся художников. Йельский университет присудил ему степень доктора изящных искусств. И это был тот самый университет, который отторг когда-то нищего еврейского эмигранта.

С другой стороны, в картинах того времени жизнерадостные красные, оранжевые и желтые краски постепенно сменяются коричневыми, фиолетовыми и черными.

В 1969 году Марк Ротко уходит от жены, уединяется в своей мастерской и пишет серию картин, где только черное и серое. Эту последнюю мрачную серию Марк Ротко не завершил – в 1970 он покончил с собой.

22 сентября в Даугавпилсе, на родине художника, откроется выставка его работ. Открытие этой выставки стало возможным благодаря упорству и подвижничеству сотрудницы Даугавпилсского краеведческого музея Фариде Залетило. Когда Фарида попала в США по приглашению фонда «Меридиан», она встретилась с сыном художника, Кристофером, показала ему документальный фильм о Даугавпилсе, и когда сын художника увидел те закаты, которые казались ему образами из слышанных в детстве сказок, он начал содействовать Фариде в осуществлении грандиозного проекта. Со специальных пленок в Вене на холст были перенесены в натуральную величину 35 работ Марка Ротко. Они разместятся в специальном зале, который откроется в музее к столетию художника.

Маркус Роткович вернется под родное небо.