В моем доме беспрестанно звонит телефон. О Боги, это не телемаркетинг! Это наши друзья и знакомые с риторическим вопросом:

- Вы идете на «Мастера и Маргариту»?

- Мы – идем.

- И мы идем.

- А мы не знаем. Хотелось бы, но говорят…

О спектаклях Романа Виктюка, действительно, много говорят. Более того, о них кричат, спорят, а иногда, не найдя приемлемых аргументов про и контра, даже дерутся.

Помнится, в Москве на моих глазах после «Служанок» два солидных, бородатых и всеми уважаемых искусствоведа пытались набить друг другу морды. Правда, их быстренько растащили. Я же, ошарашенная только что увиденным театральным действом, лишь блаженно улыбалась. Попроси меня кто-нибудь тут же, не отходя от кассы, проанализировать только что увиденный спектакль, я бы лишь слабо и томно махнула рукой. Колдовское театральное действо Виктюка – это стихия, анализу не поддающаяся. Стихия чувств, музыки и пластики, отвергающая все и всяческие табу, сочетающая в себе несочетаемые компоненты и прущая на зрителя с такой энергией, что ему, бедному, остается только отдаться и получить удовольствие. Или не получить, и по завершении спектакля плеваться, злиться и ощущать себя в полном смысле слова морально изнасилованным.

Виктюк поставил более ста двадцати спектаклей, и каждый следующий был не похож на предыдущий.

От Романа Григорьевича никогда не знаешь, чего ожидать. Ведь он – Великий Мистификатор. Его имя в прессе постоянно окружено легендами и скандалами, причем, поддразнивая гусей истэблишмента, Роман Григорьевич явно получает удовольствие.

Всю жизнь Виктюк оставался верен одной теме – все его спектакли были о любви. Причем, надо отдать ему должное, Виктюк никогда, даже в самые советские годы, не ставил о любви народа к партии и партии к народу. Только про ЭТО. Великое, прекрасное, ужасное, запретное ЭТО.

В своих интервью Виктюк любит повторять слова Оскара Уайльда о том, что на сцене следует показывать только вещи, осуждаемые обществом. И упорно показывает.

В «Служанках», после которых Виктюк стал поистине народным героем богемы перестроечной России, у него женские роли блестяще играли мужчины, красивые, как греческие боги, а общественное мнение впоследствии несколько лет металось в догадках об истинной ориентации актеров и режиссера. А сколько шуму наделала «Рогатка» по пьесе Николая Коляды, о любви юноши и инвалида! Мне до сих пор кажется, что «Рогатка» стала звездным часом для Сергея Маковецкого, и несмотря на то, что потом он играл хорошо и много, - себя самого в «Рогатке» превзойти актеру все же не удалось.

Следует также упомянуть в этом ряду и знаменитую «Федру» Цветаевой, много сезонов потрясавшую моральные устои Москвы своим пронзительным рассказом о запретной любви матери и сына.

«Философию в будуаре» вообще многие не вынесли. Все-таки в обсуждении бесконечной темы про ЭТО толерантность бывшего советского человека оказалась не беспредельна.

Гораздо теплее и проще наша публика приняла вариации режиссера на тему традиционной (мужчина-женщина) продажной любви. Постановка Виктюком «Путан» по пьесе итальянского драматурга Манфреди стала в Москве событием большого общественного размаха.

В прямом ночном телеэфире Виктюк пообещал московским проституткам, что большая и красочная реклама-растяжка с названием спектакля будет висеть на Тверской между МХАТом и Центральным Телеграфом, прямо по месту их работы. Заодно галантный режиссер пригласил всех этих милых дам к себе на премьеру. Дамы пришли. Виктюк радостно приветствовал их у служебного входа. Короче говоря, сотворил из подручного материала гениальную пиарщину (PR), срежиссировал фривольный хэппенинг, чем и разогрел публику перед премьерой спектакля.

А уж как он этим хэппенингом разогрел журналистов, нечего и говорить. Пресса о «Путанах» была взахлеб доброжелательна и игрива. Словом, вещь удалась.

О грядущей постановке «Мастера и Маргариты» много писали. Виктюк давал интерьвью и пресс-конференции, как бы заранее разминая зрителей и критику. Разумеется, никто и не ждал чего-то традиционного. Все понимали, что Виктюк готовит не очередную уважительно бережную инсценировку великого романа, а хулиганские вариации на тему. Главным героем был обозначен Иван Бездомный, Маргарита отошла на второй план, а Воланд, по мнению режиссера, вырисовывался «настолько противоречивым, что его можно стало вполне переосмыслить как Иисуса Христа из текстов Матфея». Виктюк заранее предупреждал зрителей и критику, что собирается насытить пространство спектакля звуковыми и эстетическими реалиями тридцатых годов, погрузиться во время действия и вволю с деталями этого времени пошаманить. Ведь Роман Григорьевич - большой колдун, и в некоторых своих интервью он на полном серьезе утверждает, что энергетика у него посильнее, чем у многих знаменитых экстрасенсов.

В конце октября 2001 года в Москве состоялась долгожданная премьера «Мастера и Маргариты». И…

На следующий же день московские газеты разразились ехидными, отрицательными рецензиями.

Парадокс заключается в том, что в 2001 Виктюка ругали аккурат за то, за что десять лет назад носили на руках – за нетрадиционность прочтения, за телесную красоту актеров на сцене, за странную (похожую скорее на ведьму, чем на прекрасную даму) Маргариту, и даже за красивые ноги Д.Бозина в роли Воланда. Построение театрального действа по типу коллажа, ассоциативные игры с деталью, гротеск, сложная акробатика, погружающая в исторический звукоряд фонограмма и даже телесная красота актеров подействовали на московскую критику как красная тряпка на быка. Почему? Скорее всего, ответ прост: Москва остепенилась, а Виктюк остался все тот же – infant terrible. Традиционность ему скучна и ненавистна. Он такой, какой он есть. Экстравагантный оригинал и мистификатор, всю жизнь дразнящий нас рассказами про ЭТО. А уж слышим мы его или нет – это наши проблемы.

Пятого марта Воланд посетит Хьюстон. Сеанса черной магии с последующим разоблачением – столь любимого всеми зрителями эпизода романа – в спектакле нет, так что мы не услышим из его уст культовой фразы насчет того, что москвичи все те же, только квартирный вопрос их испортил. Но тем не менее, мы все те же, и предвкушение встречи с нечистой силой не может не будоражить кровь.

Об одном, граждане, умоляю: не уподобляйтесь московским искусствоведам, в порыве полемики не бейте друг другу морды после спектакля.