«Поэт должен быть ярким!

Стихи должны запоминаться.

Стихи должны прилипать к читателю

так, чтобы никакими силами

нельзя было от него их оторвать.

Настоящие стихи (по большому счету)>

должны сопровождать читателя всю жизнь».

М.Светлов

Человек, вообще, и поэт, в частности, жив, пока жива память о нем.

Эта работа – дань памяти поэту, чьи стихи сопровождают меня вот уже полвека. С ними я вступила в ХХI век и с их помощью заглянула в еще более далекое будущее.

Владимир Владимирович Маяковский – поэт, безусловно, яркий и запоминающийся. Даже те, кому не нравится его поэтический голос, не могут не признать, что он выделяется не только тембром и высотой звучания, но и своей непохожестью, мгновенной узнаваемостью и неповторимостью. Под его влиянием вся мировая поэзия «преобразилась, словно пережила настоящую бурю» (Пабло Неруда).

«Мой крик в граните времени выбит,и будет греметь и гремит»

В.Маяковский

Тяжело груженный революционными идеями девятнадцатый век, набирая обороты, на полной скорости врезался в двадцатый. Рожденный в самом конце уходящего века Владимир Маяковский вместе с ним буквально ворвался в новое время и стал его певцом.

А.С.Пушкин – «предел обывательской осведомленности вперед и назад» (Марина Цветаева), отстаивая право поэта на самобытность, считал, что тот, подобно Аквилону, может не признавать в своем творчестве никаких законов, кроме им самим и созданных. Сам он и был таким поэтом. Но если России девятнадцатого века хватало пушкинского языка, то в двадцатом ей, вздыбившейся словно пушкинский Медный всадник, понадобились другие выразительные средства. Чтобы быть услышанными не в салонах, а на улицах и площадях, и поэзии, и живописи, и музыке нужен был совершенно другой голос. Владимир Маяковский, уверенный в своей способности и полный решимости обновить дряхлеющий мир, как перчатку, бросил миру вызов – «А вы могли бы?»:

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана,

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы ноктюрн сыграть могли бы

на флейте водосточных труб?

С самого первого своего стихотворения Маяковский не говорил, а кричал обо всем, что любил и ненавидел. Громко начал, говорил «…голосом, когда, взлетев до хрипа, он неба достигает высоты» (Б.Окуджава) и кончил фортиссимо – выстрелом.

СТАНОВЛЕНИЕ

Отречемся от старого мира,

Отряхнем его прах с наших ног.

«Марсельеза»

«Кто не слыхал «Марсельезы», петой тысячами голосов в том нервном напряжении и том раздумье, которое необходимо является перед известной борьбой, тот вряд ли поймет потрясающее действие революционного псалма».

Так написал о «Марсельезе» Герцен задолго до того, как чуть ли не с колыбели, она вошла в жизнь Владимира Маяковского: «Отец ходит по квартире и поет свое всегдашнее «Алон занфан де ля по четыре» (“Allons, enfants de la Patrie” - первые строчки «Марсельезы» - Л.К.). Дети не понимали по-французски. Тогда он пел: «Алон занфан де ля по четыре» и спрашивал: «Ну, а теперь понятно?»)

В доме всегда было много газет и журналов. Володя очень рано выучился читать, и читал все подряд, испытывая безотчетную взвинченность от незнакомых понятий и слов: «прокламация», «митинг», «стачка», «забастовка».

Старшая сестра, приезжая на каникулы, давала читать «…длинные бумажки. Нравилось: очень рискованно… Это была революция. Это было стихами. Стихи и революция как-то объединились в голове».

Ему не было тринадцати, когда всю страну всколыхнуло «кровавое воскресенье». Пошли митинги и демонстрации. Романтика революционной борьбы увлекает его. Он пишет сестре: «У нас была пятидневная забастовка, а после была гимназия закрыта четыре дня, так мы пели в церкви «Марсельезу»; «Кутаис тоже вооружается, по улицам только и слышны звуки «Марсельезы».

Речи, газеты – все об одном. Захватывающе интересно. Но многое непонятно. В поисках ответов он пришел в марксистский кружок: «Стал считать себя социал-демократом: стащил отцовские берданки в эсдечный комитет».

Это все еще детские игры. Но в 1906 году от заражения крови неожиданно умирает отец. С его смертью кончилось и благополучие, и детство.

Семья живет трудно, испытывает нужду, даже голод.

И если раньше он только сочувствовал голодным и угнетенным, то теперь сам стал одним из них:

Я жирных

с детства привык ненавидеть,

всегда себя за обед продавая.

«Маме пришлось сдавать комнаты и обеды. Комнаты дрянные. Студенты жили бедные. Социалисты».

Совершенно естественно, но так и не выйдя из детского возраста, Маяковский пришел в партию и стал пропагандировать социалистические идеи. За это его трижды арестовывали. Последними были Бутырки. Здесь он окончательно повзрослел. 11 месяцев одиночки. Хватило времени, чтобы оценить прошлое и задуматься над будущим. Продолжать нелегальную партийную работу? «Перспектива – всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг». Это его не устраивало.

Выйдя «под надзор полиции и на родительское попечение», юноша сообщил о своем решении «делать социалистическое искусство» товарищу по партии. Тот «…долго смеялся: кишка тонка. Думаю все-таки, что он недооценил мои кишки. Я прервал партийную работу. Я сел учиться».

Немного спустя Б.Пастернак напишет: «Какая радость, что существует и не выдуман Маяковский: талант, по праву переставший считаться с тем, как пишут у нас нынче…Артист такого типа и калибра, как Маяковский, не может не стать поэтом».

И он стал им. Маяковский-поэт начал с того, на чем остановился Маяковский-революционер – с бунта. Сменил профессию, но не нрав. Ему тесно в рамках устоявшегося, он весь устремлен в будущее:

душу на блюде несу

к обеду идущих лет.

Он мечтает о таком будущем, где люди могли бы «жить единым человечьим общежитием», независимо от границ и расовой принадлежности:

Я – поэт,

я разницу стер

между лицами своих и чужих.

Мечтает о новом человеке, чутком и отзывчивом, способном вместить в себя весь мир с его радостями и горестями, в неизбежный приход которого он твердо верит:

И он,

свободный,

ору о ком я,

человек –

придет он,

верьте мне,

верьте!

Такому человеку он готов служить до последней капли крови:

Вам я

душу вытащу,

растопчу, чтоб большая! –

и окровавленную дам, как знамя.

ПЕВЕЦ И СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ

«Всякий поэт, так или иначе, слуга идей или стихий»

Марина Цветаева

Маяковский, как свою заветную, принял сначала красивую мечту о светлом будущем, которое обещали большевики, а потом и революцию, которая, по его мнению, должна была помочь реализовать эту мечту и ускорить приход этого будущего.

Поэтами рождаются, солдатами становятся.

Маяковский - поэт, рожденный в эпоху революции, стал ее певцом и солдатом, и добровольно, по зову сердца, как

«…ассенизатор

и водовоз,

революцией

мобилизированный и признанный,

ушел на фронт

из барских садоводств

поэзии –

бабы капризной.»

Он верил, что защищает правое дело. Считал своим человеческим долгом бороться за каждый росток нового, делать все, что в его силах, чтобы приблизить наступление того прекрасного будущего, о котором давно и страстно мечтал.

Размышляя над вопросом «талант ли обладает человеком или человек обладает своим талантом», Достоевский пришел к выводу, что «почти всегда талант порабощает себе достойного обладателя…»

Маяковский-поэт «наступил на горло собственной песне», подчинил свой талант себе, а себя безраздельно отдал службе времени.

Глубоко убежденный, что революция и поэзия нужны друг другу, он почитал за честь активно участвовать в революционном обновлении жизни и искусства:

«Никому не дано знать, какими огромными солнцами будет освещена жизнь грядущего. Может быть, художники в стоцветные радуги превратят пыль городов, может быть, с кряжей гор неумолчно будет звучать громовая музыка превращенных в флейты вулканов, может быть, волны океанов заставим перебирать сети протянутых из Европы в Америку струн. Одно для нас ясно – первая страница новейшей истории искусств открыта нами» (из обращения к рабочим).

Творец таких гениальных лирических поэм, как «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Люблю», «Про это», сделал борьбу за переустройство жизни предметом своей поэзии. Он хотел быть не только понятым родной страной,

но и полезным ей: «…почему я должен писать о любви Мани к Пете, а не рассматривать себя, как часть того государственного органа, который строит жизнь?»

Буквально воплотив некрасовское «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», Маяковский совершил свой гражданский подвиг.

«Этот огромный поэт был призван строить блюминги, а убедил себя, что нужно делать зажигалки», – с горечью записал в своем дневнике И. Сельвинский.

Стремясь слить свою судьбу с судьбой народа, он хотел:

Чтоб из книги,

через радость глаз,

от свидетеля

счастливого

в мускулы

усталые

лилась

строящая

и бунтующая сила.

Он превратил поэзию в активную участницу митингов, демонстраций, диспутов.

Маяковский был очень популярен среди революционно настроенной молодежи. Его выступления собирали тысячные аудитории. А по улицам маршировали под «Левый марш». Равнодушных не было. Потому что его темы и его маршевые ритмы были созвучны времени.

Разнообразны души

наши.

Для боя –

гром,

для кровати –

шепот.

А у нас для любви и для боя – марши.

Извольте под марш

к любимой шлепать!

Поэты не выбирают время. Оно выбирает их. И оно заказывает музыку и диктует темы чуткому поэтическому уху. Поэт одновременно и дитя, и жертва своего времени. Несет в себе все радости, горести, беды и даже болезни эпохи, в которую живет. И он всегда «в долгу перед всем,про что не успел написать.

ОБМАНУТАЯ МЕЧТА

Наш паровоз вперед лети.

В коммуне – остановка.

Революционная песня

Маяковский настроился на встречу с новой, светлой исторической весной, ждал нового человека, рассчитывал на быстрое торжество разума, просвещения.

Однако, нарисованная богатым воображением поэта картина светлого будущего все более и более омрачалась. Идиллические мотивы все чаще стали уступать место сатирическим зарисовкам. Он не мог мириться ни с чем, что грозило возвращением к ненавистному прошлому.

Я снова лбом,

я снова в быт

вбиваюсь слов напором.

Опять

атакую и вкривь и вкось.

Но странно:

слова проходят насквозь.

Ни одно отрицательное явление не ускользает от его зоркого взгляда. И вот уже из-под его гневного пера “целая лента типов тянется”: взяточники, бюрократы, хапуги, подхалимы, ханжи, трусы, помпадуры, подлизы, сплетники и вообще всякая, но теперь уже советская мразь!

Зло равно омерзительно, где бы и в чем бы оно ни проявлялось. Но если раньше его наличие объяснялось несовершенством системы, то при “новом, краснофлагом строе” ссылки на “буржуазные пережитки” могли удовлетворить разве что легковерного обывателя.

Маяковский боролся, пока верил, что безжалостно выпалывая зло своей язвительной сатирой, он, по-прежнему, “…с теми, кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден». Но все чаще и чаще объектом критики становятся те, кем он раньше восхищался и кому безраздельно верил. Добрался он и до “тех, кто поцекистей”:

Весь

в партийных причиндалах,

ноздри вздернул –

крыши выше…

Знакомая картинка, не правда ли ? Это написано в 1929 году, за несколько месяцев до смерти, к которой его, безусловно, подтолкнули те, кому с таким Маяковским было неуютно.

Красивая мечта обернулась трагифарсом. Маяковский понял это раньше многих. И на полном ходу выпрыгнул из коммунистического поезда, впередсмотрящим которого сам себя назначил.

ПРОПУСК В БЕССМЕРТИЕ

“Говоря о Маяковском, нам все время придется оглядываться на него не назад, а вперед“

Марина Цветаева

Человечество существует, пока жива любовь. А поэзия – одна из главных форм ее выражения. Гибель последнего Поэта – духовная гибель человечества.

У каждой эпохи свои поэты. А настоящие стихи обладают способностью включать лампочки наших душ сегодня и “сиять в настающее завтра “.

Встреча с поэтом, независимо от исторических и географических координат его жизни, всегда – подарок судьбы. Потому что настоящие стихи – это живительный родник, концентрированная пища для ума и бальзам для души. Глотнул – и можно жить дальше. И ты в любую минуту можешь достать их из драгоценной шкатулки памяти. В трудную – чтобы набраться душевных сил, в добрую – для радости:

Ведь если звезды

зажигают –

значит – это кому–нибудь нужно?

Маяковский – один из талантливейших и самобытнейших представителей культуры ХХ века. Ему были подвластны все жанры: поэт, публицист, драматург, памфлетист, сценарист, сатирик. В каждом из них он – пропуском в бессмертие – оставил весомый и яркий след, оценить который может только равный по таланту Читатель. Читатель, не лишенный «воображения и доброй воли к вещи» (М.Цветаева).