Вероника Долина как автор песен стала известна в середине 70-х годов – “магнитиздат” способствовал чрезвычайно широкому их распространению.

В 1986 г., спустя десять лет после первых публичных появлений на сцене, после множества журнальных публикаций стихов Вероники Долиной выходит 1-й диск, вскоре 2-ой тиражом более миллиона.

В 1987 г. выходит и первый сборник стихов, в Париже.

В 1989 г. фирма “Мелодия” издала, еще в разделе “Классическая музыка”, первый CD Вероники Долиной “Элитарные штучки”.

На сегодняшний день у Вероники Долиной выпущено более 10 сборников стихов, 9 виниловых дисков, 7 CD. Последний, “Барабанчик”, записанный Вероникой Долиной на французском языке (переводы автора), был представлен зимой 1999 г. на концертах в странах Западной Европы.

К выходу готовы 3 новых диска.

Вероника Долина - артист камерный, создатель простой “комнатной” манеры, обладатель собственного “матового” тембра; в Польше говорят просто: “она поет поэзию”.

Самая известная и любимая среди женщин с гитарой, Долина больше не участвует в бардовских проектах и до сих пор собирает в одиночку полные залы. Пожалуй, она стала первой, кто открыто посвящал слушателей в свою будничную жизнь. Характерная внешность, непривычное число детей, некоторая манерность, острый язык и никаких сантиментов.

- Вероника, когда вы сегодня бросаете взгляд в прошлое, можете ли вспомнить, о чем мечтали и грезили в молодости?

- Никаких особых “мечт” не было… (Длинная пауза. Вспоминает.) Тогда я только что рассталась с музыкальной школой, наступила маленькая свобода, и я ринулась к книжкам. Красивая жизнь мерещилась, но она была сказочной, как и французская литература, которую нам успели преподать. Мы, неравнодушные к языку, проращивали свои грезы из книжек. Ничего-то мне не нужно было,

кроме… Кроме дома как замка, вассалов как друзей, детей как паству и… музыки и книг - и всего этого побольше. Все мне казалось просто и реально, как в средневековье. Потом, конечно, жизнь все раскачала и подкорректировала.

- Но вы так давно пишете и поете, что создается впечатление, будто вы прямо со школьной парты шагнули на сцену. А может быть, так действительно и случилось?

- После школы я наслаждалась свободой, брякала на пианино, сочиняла как бы собственные версии Жанны д’Арк, Тристана и Изольды… И тут случилось чудесное знакомство - на самом деле не одно, а целый букет. Была такая волшебная женщина - Александра Вениаминовна Азарх - чудная классическая московская старуха с красотой колдуньи. Жила она на теперешней Мясницкой, а для меня это был очаг моего детства, я обожала эти места. Привела меня к этой дивной старухе моя тетя, и там я пела свои первые песни. Там бывали люди разнообразные - художнические и театральные, там было некое окно в другую жизнь, из этого окна мне тепло закивали, протянули руки. И еще очень быстро, через какие-то недели, я познакомилась с другом моего брата - нынче членом израильского кнессета Юрием Штерном, и он сделался на многие годы моим теплым другом.

Юра познакомил меня с Володей Бережковым, Аликом Мирозояном, Виктором Луферовым - тоже своеобразный творческий букет нашей компании. Это действительно произошло очень быстро - в первую осень после окончания школы.

Володя Бережков взял меня за руку и привел в литературное объединение, которым руководил легендарный тогда в Москве поэт Эдмунд Иодковский — автор бессмертного гимна целинников: “Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я!” Это был чрезвычайно добрый культурный человек, расположенный к тому, чтобы вести такое литобъединение очень разнообразных людей, но ужасно даровитых. Там я от 17 до 20 лет увидела клумбу чудесных московских, очень одаренных, совершенно никакой властью и государственной мощью не обласканных людей. И я к ним притулилась.

- Однако вы оказались замужем. Не стало ли это помехой творчеству, не отвлекло ли вас?

- Нет, что вы! Были какие-то месяцы небольших потрясений младоженской души, но вообще все было забавно и романтично, с какими-то холодными душами, горячими конвульсиями. Нет, стихи не оставляли меня. Я прошла через первые потрясения, потом вошла во вторые и третьи, и при этом опиралась на стихи.

Я замужем очень давно, об этом даже говорить странно. Вышла замуж в 19 лет и до сих пор перманентно нахожусь в этом состоянии, не приходя в сознание… Но в 20 лет, в 1976-м, наверное, это был год какого-то цветения, я попала на первый конкурс авторской песни. В жюри были Булат Окуджава. Я была ужасно неуклюжа, угловата и к тому же у меня была двусторонняя пневмония. Но там я, покачиваясь от слабости, все-таки спела свою Жанну д’Арк. Это то, что у меня было в запасе и что выглядело иначе, чем туристская песня или апология мужской дружбы, которая всегда воспевалась. Вот так я выступила и даже заняла, не помню точно, кажется, третье место. Это способствовало и сопутствовало тому, что потом года полтора - и уже не только в компании - я понемногу выступала на маленьких сценах. А потом посыпались предложения, и я стала много выступать, начиная с 1977 - 1978 года. Редкий день был у меня свободен.

А что касается семейной жизни… Я помню, как в школе объясняли про плюсы и минусы, а в биологии - про женское и мужское. Да и дедушка мой был известным физиологом, и родня моя вся медицинская. Мне представлялось естественным и натуральным жить в обществе мужчины, и до сих пор так представляется. Мне кажется, что сосуществовать попарно как-то веселее.

- Несмотря на то, что вы рано усвоили семейные традиции, вы приобрели и личный опыт и, вероятно, отвергли что-то, привнесенное из опыта младости. Например, научились ли что-то не прощать мужчинам?

- Я - абсолютное прощение. А что можно не прощать? Понимаете, мы родились в очень немилосердном государстве, возможно, не в худшем из его городов. Более того, одно из открытий пребывания в этой стране, городе и в этом времени становится все ужаснее. Как пропел так просто и верно мой друг Володя Бережков: “Тогда и надо было жить, кто знал, что дальше будет хуже”.

Юность строит какие-то замки, но не догадывается, что дальше попросту будет хуже. Во всех отношениях. И если все кругом так ужасно, и через такие жернова проходит человек, то ему ничего не остается, как быть милосердным по отношению к своим близким.

- Вы много говорите о детях, но ни разу не упомянули о роли отца в их жизни.

- Во мне давно сидит цитата: “Лучшее, что может сделать отец в деле воспитания детей, - это любить их мать”. Это очень сильная сторона вопроса, и она очень важна. Мои дети видели это. Сейчас у меня второй муж, но совсем неважно, какой он по счету. Мужчина, живущий со мной, - это моя вторая половина. Мне бы хотелось, чтобы человеку было хорошо со мной, вот и все.

- Были у вас сложности с детьми, когда вы вторично выходили замуж?

- Сложностей не было. Но необходимо было сделать так, чтобы уменьшить тяжесть травмы. Вот об этом я очень пеклась, этим была очень озабочена. И это мне удалось.

- Вероника, вы используете в своих воспитательных моментах опыт ваших родителей или так и говорите им, что жить в наше время страшно?

- Я не говорю, что страшно. На самом деле я выбираю другие слова. Но мы сурово живем, что и говорить. Мои мама и папа тоже не были особенно заласканы всей нашей средой. Но меня не учили сильно щетиниться — меня просто просили учиться хорошо, по возможности, учили музыке, языку. Папа и мама, как могли, со мной приятельствовали, но из-за занятости проводили со мной очень немного времени. Никаких наставлений не было — воспитывали исключительно на собственном примере: книжки, театр, бесконечно бережное друг к другу отношение. Вот это то, что было у родителей, и существует сейчас со мною.

- Ну и когда вы успеваете при четырех детях “тачать”? Из чего вырастают ваши стихи и песни?

- Из любого времени дня и ночи… Какие-то ушки на макушке желательно поддерживать. Я сейчас меньше стала говорить вслух и про себя об электризованности, которая когда-то чрезвычайно способствовала. Теперь она меня пугает - просто в кому впадаешь, когда приходит это состояние. Я не говорю о влюбленности, а о психофизических испытаниях, когда они выпадают. Теперь надо беречься, ну хотя бы ради детей. Тех ушей на макушке, которые я раньше поддерживала, их уже нет. Но есть какие-то другие. Я колдую по утрам и вечерам, когда есть силы, я очень колдую над тем моментом, когда рука поспешает к бумаге. Тут я задерживаю дыхание, настолько это острые ощущения.

- А кто ваш слушатель сегодня? Он ведь, очевидно, совсем другой, чем у Земфиры, например?

- Конечно, совсем другой, но какая-то граница проходит. Я приветствую Земфиру, и ее очень любят слушать мои дети. Но, конечно, я немножко другое. Мы были намного менее музыкальны, намного скупее в выразительных средствах. Намного более ангажированы с точки зрения текста, и политически, и социально. Кому Б-г давал поэтический дар, естественно, песни были поэтичнее. Но социальная нагруженность этих песен и этого стиля пения под гитару была, конечно, на первом месте.

Но, конечно, такого царства серости, которое наступило в 90-е годы, мы не чувствовали и не предполагали, как многого другого не могли предположить. Но к эстраде я глубоко равнодушна. Живу книгами. Подкармливаю свое нутро стихами.

- Муж поклонник ваших песен?

- Я бы сказала - без фанатства, когда приходится, то слушает. Понимаете, это уже взрослый брак -он взрослый человек. Я могу повести его на Сретенку, где родилась, к своим друзьям. А куда-то и он твердой рукой меня поведет. А я никого на свои концерты не вожу - кто может, тот сам придет, кто-то из близких придет, а кто-то останется дома помыть посуду. А не помоет - я сама это сделаю. Тут я очень либеральна.

- Но дети ваши, естественно, первые слушатели и ценители?

- Не первые и не последние. С какой стати их это должно интересовать? У меня масса ошибок в воспитании, и вот эта тоже - у нас не очень силен почтительный фон по отношению ко мне. Это в доме не очень приветствовалось и развивалось. Иногда мне это вредит, но зато они имеют собственные любови, собственные привязанности - и пускай себе. Они точно не фанаты моего творчества, но вот что уж точно меня совсем не тяготит. Пусть они будут фанатами кого захотят: Кафки, Эко, Цветаевой… Почему они должны любить меня? Пускай так с прищуром присматриваются… Ничего мне больше не нужно.

Понимаете, дети уже взрослые. Старший - Антон - уже диссертацию по детским книжкам написал, пишет эссе, рецензирует и делает другие разнообразные вещи. Средний - Олег - в театральном училище. Ася пишет что-то свое и записывает. Года три-четыре назад они как-то объединились и какую-то музыку играли, в том числе и публично. Сейчас они это делают редко, но иногда можно наткнуться на какую-то их антрепризу. А в еще более дальнее время мы вместе в кукольный театр играли. Дети резвятся по-разному и, что очень важно, не под моим руководством.

Я очень антитоталитарна, я против любого рода железных рук, любого рода памятников, очень против кумиротворения. И все же важные, главные вещи я очень берегу в себе и в детях стараюсь проращивать.

- Вы начинали писать и петь свои песни, когда были уже такие звёзды, как Ким, Визбор, Высоцкий, Окуджава… Вы стояли рядом или особняком?

- С Окуджавой у меня были своеобразные многолетние отношения - кое в чем они были дежурны и загадочны, кое в чем очень формальны и сложны. В силу жизненных обстоятельств они еще несколько запутались. Но с моей стороны это всегда была - без низкопоклонства - очень яркая и щемящая любовь. А с его стороны было такое поглядывание сверху - в иные годы оно было очень неравнодушным, впоследствии более равнодушным. Ну что поделаешь?

Высоцкого я не знала, хотя 1980 год был пограничным. У нас была дружба с драматургом Олегом Осетинским, сценарий которого был запущен на детской киностудии. Годы прошли, но я помню, что в этом сценарии была такая небольшая набоковщина - бывалый мужчина ведет с собой девочку на башню к шпилю - вы думаете, чего? - высотного сталинского дома. Вот такая история в замкнутом пространстве с некими взаимоотношениями. К главной роли будто бы был приговорен Высоцкий, а я уже написала песню, предназначенную девочке. В августе 1980 года мы предполагали познакомиться, но не довелось…

С Визбором я хорошо была знакома, и ужасную его милоту и дружественность прижизненную ощутила на себе, и горечь утраты…

С Кимом я дружу и приятельствую по сей день. И я счастлива, что он жив-здоров. Все-таки мы все уже чуть-чуть уходящие натуры.

Когда-то я очень хотела внутрицеховых корпоративных отношений, но не знала их никогда. Жила и живу в работе сама по себе.