Юля теперь не просто психолог, а кризисный психолог. Что в их среде считается повышением, у кризисных зарплата больше.
Рассказывает что в прессе настолько запрещено писать о самоубийствах ВПО (чтобы не подталкивать других ВПО на такой шаг), что когда происходит суицид, полиция теперь первым делом выясняет, был ли самоубийца переселенцем.
А вот о жертвах плена писать можно, только не об их суицидах. Но Юля не понимает почему мало пишут о побывавших в плену женщинах. А если пишут то о лёгких случаях где женщину особо не мучили, и главное - не насиловали. А про изнасилованных писать, она считает, нужно, причём о позитивных кейсах где у женщины не сильно повредилась психика и она восстановилась, даже может снова отношения заводить. Это поможет другим изнасилованным понять что жизнь продолжается или что необязательно теперь одеваться как мужик, коротко стричься и до конца жизни больше ни с кем не спать. С одной стороны это личный выбор человека, с другой такое поведение говорит о наличии непролеченной психотравмы.

UPD: а вот россияне о самоубийствах наших беженцев пишут. Это я про случай в Балашихе. И даже причину называют, ПТСР в данном случае.
Хотя и у них есть самоцензура, особенно при самоубийствах детей. С 2013 года их так описывают будто дети вдруг убиваются без причин, вернее только три причины считаются валидными: оценки, буллинг и невзаимная гетеро-любовь. А если вдруг что другое, это стали там скрывать. Например когда две девочки самоубились вместе, лет 7 назад. Провластные российские СМИ так это выставили будто никто не знает почему они это сделали. Но оппозиционные разузнать что они были лесбиянками и сделали это из-за гомофобии.