Цитата сообщения Тата_Солнцева Катушке посвящается.


Осень

Непрерывно лил дождь, присущий глубокой осени. Ах, как жаль, что окна моего дома не выходят на дорогу, я бы с утра сидела, глядя на неё. Просыпалась бы и сразу-с ногами на подоконник. А так - в моём окне нет ничего, кроме дождя. А так - я хожу неприкаянная по дому, я знаю, сколько шагов от стенки до стенки. И всё, за что ни возьмусь, валится из рук. Я то и дело распахиваю дверь, звоню в звонок – проверить, не сломался ли,- трель звенит. Хотя, зачем это? Он всегда стучал в мою дверь. Я всегда знала, что это – он. Я узнавала его по шагам, а потом - по этим трём ударам. Я открывала дверь, впускала его. С его мокрого зонтика отчаянно текла вода, и я чувствовала её босыми ногами. Он весь был мокрый – будто и не под зонтом шёл. Он доставал из-за пазухи хризантему – большую, пушистую. Он весь был мокрый, а хризантема – сухая. Он улыбался. А я запрыгивала ему на руки, обвивала его ногами. Я была без ума от него.

Он снимал намокшую верхнюю одежду. И оставался в голубом джемпере, надетом на рубашку. Сырость была вездесуща. Особенно ею веяло от окон. Потому мы кидали на середину комнаты, на ковёр, подушки, и сидели на этих подушках, как в восточном шатре. Мы сидели на них, и пили из больших чашек каппучино с пеной, а хризантема лежала у меня на коленях. Потом мы отставляли пустые чашки и всё боялись их случайно задеть. Он обнимал меня – его голубой свитер пах голубым цветом. И волосы на его затылке под моими пальцами были ещё мокрыми. И для меня не было ничего важнее того, что он был мокрым, а хризантема сухой, что от мягкого свитера пахло голубым цветом, и что дождь за окном был отчаянным – за это мы с дождём породнились.

Зима

Я узнавала его по топанью возле моей двери – он сметал снег с обуви. Он вначале топал, и лишь потом стучал – чтоб не впускать стужу в мой дом. Но едва заслышав его топанье, я стояла у двери. Он журил меня, боялся – простужусь. Он заходил и вместе с ним заходил запах крепкого морозного воздуха и запах хвои. Плотно налипший снег всё равно таял – в моей прихожей. Это было совершенно неважно. Я тёрла ладони друг о друга, дышала на них, а потом клала их ему под рубашку. От горячих ладоней становилось теплее. Он доставал из глубоких карманов своего пальто апельсины – они были большие, яркие, тяжёлые. Мы ели их, сидя на диване, накрывшись тёплым пледом. Сок тёк до локтя. Мы смеялись друг над другом. Правильно, что нельзя по-настоящему любить человека, с которым никогда не смеешься. Мы смеялись.

Потом мы сидели в обнимку, забравшись в угол дивана, и слушали снег за окном. Мы молчали, но молчание наше было проникновеннее любого диалога.

Я думала о том, что ёлочку придётся наряжать самой, да и праздник встречать в одиночестве. Праздники и выходные дни никогда не принадлежали мне.

Вечером я опять считала шаги от стенки до стенки; вокруг витал морозный воздух и аромат хвои. На столе лежала кожура от сладких апельсинов. За окном, в свете жёлтого фонаря, кружили мягкие хлопья снега.

Ночью, даже при выключенном свете, в комнате было светло, свет шёл от заснеженной улицы. Засыпая, я думала что любовь (по крайней мере, сегодня) совершенно точно пахнет апельсинами.

Весна

Просыпалась утром поперёк кровати, одеяло – скомканное на полу.

Просыпалась с отчаянным сердцебиением. Во сне я всё спорила с кем-то, чем пахнет любовь. Я говорила, что она пахнет хризантемой, апельсинами и голубым свитером. А ещё – цветками вишни.

Под его окном росла вишня. Я была у него в доме лишь раз. Но больше всего я запомнила в его доме запах цветущей вишни.

Как-то он пришёл ко мне с горстью этих цветов – сильный ветер сорвал их и занёс в окно, прямо ему на подушку. Я ссыпала цветы с его ладони в хрустальную пиалу и поставила её у изголовья кровати. Я засыпала и просыпалась с этим запахом. Недолго: аромат, и без того тонкий, быстро улетучился.

Он радовался цветам в моём доме.

- Посмотри, - говорил он, - как они украшают твой дом!

- А моя любовь? Украшает она твою жизнь?

Он смотрел серьёзно-серьёзно:

- Твоя любовь – лучшее, что есть в моей жизни.

Я думала о том, что эти сорванные цветы недолго украшают жизнь – быстро гибнут. А любовь?...

Я молчала, лишь проводила пальцем по его жёстким губам.

… А любовь?...

Лето

Летние ночи пахнут особенно – арбузными корками. И дышишь ими – не надышишься. А дни пахнут горячими кирпичами, да так, что хочется скорее ночи. Но если со мной он – мне не важно, ночь на дворе или день: он - мои сутки, мои времена года, мои года, моя Вселенная.

Мы сидим с ним на крыше, на тёплом шифере и едим арбуз. Арбуз спелый, сладкий, его сок течёт на шифер, но капли быстро испаряются. Мы болтаем о всякой ерунде. Мы целуемся. Его губы розовые, как мякоть арбуза и пахнут также – летними ночами.

А потом, когда шифер раскаляется и становится невыносимо сидеть на крыше, мы убегаем в тень. У плакучей ивы, что купает свои ветви в пруду, много тени. Мы сидим под ней и бросаем в воду тёплые камешки – чей круг окажется больше. Я нюхаю один из камешков.

- Ты чего? – удивляется он. – Они же не пахнут.

- Ошибаешься, они пахнут теплом и немножко тиной. Понюхай!

Он, смеясь, соглашается. И, зарывшись носом в мои волосы, говорит:

- А ты пахнешь молочной кукурузой.

Когда прощаемся, он берёт моё лицо в свои ладони и говорит:

- Знаешь, почему я никогда не оставлю тебя? Потому что ты – лучшая часть меня.

Я улыбаюсь. Я знаю - завтра мы будем сидеть на подоконнике и болтать ногами, свесив их вниз. И высокое небо не спеша будет плыть над нами.



Эпилог

Он ушёл от меня тогда, когда жена родила ему второго ребёнка – дочку. Он говорил, что у девочки его глаза. Я не верю. Такие глаза могут быть только у него.

Я уже говорила: все праздники и выходные по праву принадлежали его семье. Теперь вся моя жизнь как длинный, нескончаемый праздник.

Как он? … Не знаю. А я? …

Я без ума от него.