"Вы не поверите, Фаина Георгиевна, но меня еще не целовал никто, кроме жениха".
-"Это вы хвастаете, милочка, или жалуетесь?"

— А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна — в рай или в ад? — спросили у Раневской.
— Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду — из-за компании, — рассудила Фаина Георгиевна.

Юноша с девушкой сидят на лавочке. Юноша очень стеснительный. Девушке хочется, чтобы он ее поцеловал, и она говорит:
— Ой, у меня щечка болит, — юноша целует ее в щечку.
— Ну как, теперь не болит?
— Нет, не болит.
Через некоторое время:
— Ой, у меня шейка болит!
Он ее чмок в шейку:
— Ну как, болит?
— Нет, не болит.
Рядом сидит Раневская и спрашивает:
— Молодой человек, вы от геморроя не лечите?

В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую,
-- Позвольте же вам представиться. Я -- Смирнова.
-- А я -- нет.


Приятельница сообщает Раневской:
-- Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа...
Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:
-- Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!

Раневская стояла в своей грим-уборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила:
-- Вас не шокирует, что я курю?


Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы:
-- Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
Раневская толстым голосом заметила:
-- Терпеть не могу стоять в очереди!


Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
-- Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова Рымникского.
-- Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.

Олег Даль рассказывал:
-- Снимается сцена на натуре. В чистом поле. У Раневской неважно с
желудком. Она уединяется в зеленый домик где-то на горизонте. Нет и нет ее,
нет и нет. Несколько раз посылают помрежа: не случилось ли что? Раневская
откликается, успокаивает, говорит, что жива, и опять ее все нет и нет.
Наконец она появляется и величественно говорит: "Господи! Кто бы мог
подумать, что в человеке столько говна!"