Мировая экономика может повторить российский опыт 90-х годов 

Ведёт программу "Особое мнение" Игорь Гмыза. 

Гость в студии – президент экспертного центра "Неокон" Михаил Леонидович Хазин. Что ждёт мировую финансовую систему завтра и послезавтра? Как глобальные процессы отразятся на российской экономике? 

Краткое содержание программы от 25.01.2012 20:08 Мировая экономика может повторить российский опыт 90-х годов 

Ссылка на полную запись 

Судя по публикациям в СМИ, большинство экономистов смотрит в будущее с пессимизмом. 

На вопрос, разделяет ли М. Хазин такие настроения, он ответил, что всё зависит оттого, что считать пессимизмом. Гость в студии напомнил хорошо известный анекдот о том, что оптимисты учат английский язык, пессимисты – китайский, а реалисты – автомат Калашникова. И в этом смысле М. Хазин является реалистом. 

По его мнению, на жизнь нужно смотреть трезво. Оптимисты в России считают, что счастье вернётся, нефть будет стоить дорого, в результате мировая и российская экономики будут расцветать, и всё будет так же, как в середине 2000-х годов. 

Пессимисты считают, что прежде, чем всё будет так же расцветать, 2-3 года будут тяжёлыми. 

Сам М. Хазин считает, что та модель, в рамках которой всё расцветало в середине 2000-х годов, не вернётся уже никогда. Во всяком случае, в течение жизни живущих сегодня людей. Потому что данная модель, которая возникла почти 300 лет назад как научно-технический прогресс, зашла в тупик и постепенно заканчивается. 

Находясь на распутье и перед туманом, который застилает будущее, очень хочется более точных прогнозов. Они возможны? 

М. Хазин напомнил, как работали люди в средние века. Есть в деревне мастер, которые делает телеги. К нему приходит сосед и говорит, что ему нужна телега. Тот ему отвечает: "Хорошо. Ты на протяжении трёх месяцев, пока я делаю телегу, будешь кормить мою семью. И когда я её закончу, ты мне дашь такое-то количество гусей, куриц, поросят". Причём подобная цена была и сто лет назад, и двести, и триста. У делавшего телегу могла возникнуть неприятность, когда на соседа, который её заказал, вдруг упало бы дерево. В результате полтелеги изготовлено, непонятно, кто будет кормить семью, но в любом случае тележных дел мастер рассчитывает, что он сможет найти другого соседа, которому нужна телега и у которого есть живность. Но сама по себе картина, когда он не смог бы эту телегу вообще продать в смысле натурального обмена, была совершенно исключена. Ибо всё делалось под заказ. Да, были вещи, которые делались не под заказ, но рынка в сегодняшнем понимании не было, как и не было рыночных экономических рисков. 

Как сегодня устроена жизнь? Завод делает некие шпуньки. У него есть 20 условных клиентов, каждый из которых закупал у него эти шпуньки очень большими партиями. При этом сами эти заводы не продают на рынке ничего, так как не являются конечными производителями. Они делают какие-то изделия, которые продают каким-то другим производителям. И так этот процесс длится довольно долго, пока, в конце концов, на рынок не выходит изделие, в котором (завод-изготовитель даже не знает) есть его шпуньки. 

Более того, зачастую, если вдруг руководителю маркетингового подразделения завода-изготовителя шпунек придёт в голову идея выяснить, каковы шансы на увеличение или уменьшение рынка изготавливаемых заводом шпунек, и он начнёт расследовать, к нему придут очень серьёзные джентльмены, которые направят ему в лицо лампу и начнут задавать разные неприятные вопросы. Вроде такого: с чего это вдруг тебя интересуют наши изделия? И нет никакой уверенности, что это будут представители именно государства. Это могут быть и представители частного бизнеса, что ещё хуже. 

Иными словами, чем глубже уровень разделения труда, тем выше риски. Производитель первичных деталей уже не знает, что будет с деталью дальше. Более того, то изделие, которое изготавливается сегодня, может быть предложено конечному покупателю через полгода-год, а то и через два. 

И производитель шпунек опять-таки не знает, какая будет конъюнктура рынка через два года. Тут производитель начальных деталей ничего уже не может сделать, даже если он знает точный путь своего изделия до конечного пункта. Понять, какая будет макроэкономическая конъюнктура через два года, выше его сил. Понятно, что частично это снимается пресловутыми рейтинговыми агентствами, страхованием рисков, но риски все равно растут. 

А дальше ситуация такая: эти риски частично берут на себя банки. Они уже дают деньги, а производитель ещё может обанкротиться. И в этом случае банк всё теряет. Да, конечно, он будет на заёмщика наезжать, будет пытаться получить деньги обратно, но в целом все всё понимают. А если завод – акционерное общество или ТОО, то с такой структуры вообще много не возьмешь, потому что уставной капитал может быть достаточно маленьким. 

Где-то в конце XIX века стало понятно, что уровень разделения труда, то есть риски выросли настолько, что банки уже не могут их брать на себя. Банки должны либо назначать честный процент, и тогда их кредиты никто не берёт. Либо они должны давать кредиты по рыночной ставке, но в этом случае у банков могут случиться невозвраты, и они банкротятся. 

И тогда возникла замечательная идея сделать ещё этаж в надстройке отдачи рисков, а именно: сделать центральные банки, которые принимают риски на себя, рефинансируя простые банки. 

Это уже государственный карман? 

По словам М. Хазина, эта надстройка частично государственная, частично частная, но это не принципиально, разговор об экономическом механизме. И подобная система работала, работала довольно долго, условно до начала 80-х годов. А дальше стало понятно, что и она практически не работает. Опять, либо нужно брать под большие проценты, либо начинаются банкротства. 

И тут было два варианта. Вариант первый – надстраивать ещё дальше. Делать ещё одну надстройку, то есть создавать центробанк центробанков. Либо же стимулировать спрос, то есть уменьшать риски. Это второй вариант. 

Был выбран второй путь. Начиная с 80-х годов, стали стимулировать спрос. Но и этот механизм был исчерпан. К сегодняшнему дню они исчерпаны все. Попытка сделать центробанк центробанков на базе МВФ закончилась известным "делом Стросс-Кана". Почему? Потому что, если будет создан центробанк центробанков, то тогда центральные банки, которые как бы часть суверенных государств, лишаются права печатать деньги. Может быть, какие-то мелкие страны и могли себе позволить – лишиться своего суверенитета таким образом, но рассчитывать на то, что на это пойдёт Китай, Германия или США, не стоит. Кончилось всё это тем, что Стросс-Кана "истребили". При этом как бы ничего личного, только бизнес. Просто объяснили, что центробанка центробанков не будет. И как стало понятно, что идея умерла, Стросс-Кана тут же отпустили. Он сам по себе никому не был интересен. 

То есть, механизмы все закончены. Сегодня поддерживать нынешний уровень разделения труда при современных рисках невозможно. Потому что исчерпан механизм стимулирования спроса. За 2,5 года Б. Обама увеличил общий долг страны с 10 до 15 трлн долларов, а регулярный дефицит бюджета США повысил более чем на 1 трлн в год. Весь этот триллион идёт на что? На социальные выплаты населению. А это больше 10 процентов реально располагаемых доходов американского населения. Иными словами дефицит поддерживает спрос. Если бы Б. Обама не увеличил бюджет страны, хотя его ругают за это, произошла бы катастрофа, и ВВП США упал бы на 10-15 процентов. Такова ситуация, в которой сегодня находится мир. И так везде. 

Россия в этом смысле вторична, потому что страна перераспределяет американскую эмиссию. Цена на нефть – это перераспределённая американская, а теперь и европейская эмиссии. Если механизмы поддержания спроса закончатся, а они фактически закончились, то это означает, что сегодня уже невозможно поддерживать современный уровень разделения труда. В результате мир ждёт технологическая деградация или примерно то же, что происходило в России в 90-е годы, когда страна лишалась существовавших в СССР технологий, иногда по несколько штук в день. 

Сейчас говорят, что дадут туда-сюда денег. Куда будут даваться деньги? Например, захотели сделать самолёт. А для производства самолёта нужна некая деталь. Известно, что был завод, который эту деталь делал. Звонят на завод, а на том конце отвечают, что это ООО такой-то, и недоумевают, какая деталь, потому что это теперь офисный центр, где нет никого, кто бы деталями занимался. Просили прислать секретчика, потому что документы секретные. Отвечают, что нет у них секретчика. Удивление: как так нет, ведь были на заводе документы особой важности. 

Начинают разбираться, и выясняется, что особо важные документы в ходе рейдерского захвата были выкинуты в лужу, и никаких секретных документов больше нет. Более того, нет даже чертежей, который были на заводе. И опытного производства, где эту деталь делали, тоже нет. 

В результате получается, что вроде самолёт в стране сделать можем, но одну деталь к нему сделать уже не можем. А это означает, что и всё остальное можно выкидывать. Таково сегодняшнее состояние дел с российской промышленностью. 

Скорее всего, это же ждёт мир. Может быть, не в таком масштабе, но технологическая деградация всё же начнётся.

Социальное действие