5 ‒ 15(19) сентября 2020 г. Приполярный Урал. Аранец-Патоквож-Неройка. Ч. 3. |
Часть 3. Переход Патоквож - Неройка.
11 сентября, седьмой день пути, самый утомительный за весь поход. Как могу я не рассказать о нём?
А всего-то нужно было перейти через водораздел Большого Патока и Патоквожа и подняться в патоквожичьи верховья.
День на притоке Большого Патока начался с дождя, поэтому утренний поиск грибов проходил в основном под ближайшими ёлками. Удивительной оказалась находка маленького белого, очень какого-то неуместного в этой глухой долине, да и вообще ‒ в горах. С другой стороны, маленькая полянка в лесу приглянулась не только грибу: во-первых, мы сами здесь заночевали, во-вторых, нашлось старое кострище, в-третьих, старая медвежья куча, в-четвёртых, муравейник.
Палатку собирали мокрой. Укладывались долго и вышли поздно. Лес прохладный и сырой, трава отяжелела от капель. Идём в полной мембране.
Нога то и дело едет на камнях и обомшелом валежнике: не наступать бы туда, но часто больше и некуда. Левый берег кажется более проходимым, как это всегда бывает с противоположными берегами. В конце концов, переходим на него. Там всё тот же валежный лес, осоки (или злаки?) с дельфиниумами, редкие ивняки. Только почти в самых верховьях появляется знакомая шелковистая травка с черникой и папоротниками, кривые берёзы и хоть какой-то обзор. Порывами налетает холодный ветер. Впереди вырастают очертания водораздела.
Подъём на склон довольно утомительный. Пытаюсь обхитрить саму себя и часто останавливаюсь восстановить дыхание, а на самом деле ‒ обчистить черничный куст. Но лучше не задерживаться: и дождь что-то усиливается, и руководитель давно пропал из виду. Взбираюсь, наконец, на плато, успеваю заметить крошечную фигурку и иду куда-то туда.
На водоразделе. Долина Патоквожа - за кадром с правой стороны.
Долина Патоквожа вниз по течению.
Верховья Патоквожа:
Первый (и единственный) раз за день не нужно выбирать дорогу: плато плоское, с контрастными пятнами лишайников и кустарничков. Должно быть, здесь очень красиво в ясную погоду. Видно, как сильно заросла лесом долина Патоквожа, виден и сам Патоквож, проблёскивающий на излучинах. Но, увы, горы всё больше накрывает дождём. Вместо Саблинского хребта, очертания которого ещё можно было угадать минуту назад, теперь просто серая даль.
Нам нужно вниз, к реке. Нужно спуститься по довольно крутому травянистому склону, и как раз в это время дождь превращается в ливень. Это был незабываемый спуск! По ощущениям, уклон составил все тридцать градусов (потому что спускалась я исключительно на больших пальцах ног). Иногда появлялась мысль, что проще сесть и съехать по скользкой траве в объятия далёких лиственниц.
Внизу ливень поутих, превратился в обычный дождь, но переставать не думал.
После травянистого спуска лес Патоквожа представлялся местом чуть ли не беззаботным: пусть уклон такой же, но рядом всегда есть надёжное дерево или ветка, за которую можно держаться. О, как же я ошибалась! Деревья, конечно, были, но в подлеске почти безраздельно царствовала рябина! Даже, наверное, лучше сказать «рябинник» по аналогии с «ивняком». Это такая рябина, которая стелет пружинистые стволы по склону. Стоило на них наступить, как нога молниеносно уезжала вниз, во многом благодаря дождю и гладкости коры. Заросли длились бесконечно, приходилось долго, с проклятиями из них выдираться. Я всем сердцем возненавидела эти рябинники и загналась на склоне основательно. Начинало потихоньку вечереть.
И вот ‒ наконец-то! ‒ спустились к Патоквожу, к тому «коленцу»-пунктиру, где обозначен брод. Коленце оказалось налитым водой, с ивняком по берегу. Переходить глубоко, надо огибать по склону.
Опять наверх, опять рябины! Но, к счастью, при подъёме, в отличие от спуска, противный кустарник даже пригодился: стволик толщиной в палец вполне удерживал человека с рюкзаком.
Кое-как обойдя коленце, спустились обратно к берегу и приготовились ступить в гостеприимные колеи тракторной дороги, столь многообещающе обозначенной на карте. И даже ступили в них раза два! То есть старые следы угадывались, как водится, по лужам линейных очертаний, но тут же исчезали в непролазном жердняке. Я сразу поняла, что это значит: снова наверх.
Рябины, к счастью, поредели, но валежники, камни и дельфиниумы никуда не исчезли.
Лес всё больше погружался в сырой сумрак. Идти стало трудно. Крайне показательным считаю тот факт, что в течение буквально нескольких минут я дважды упала, причём второй раз так, как не падала никогда: через бревно назад, на рюкзак. Нужно было срочно искать место для палатки. А вокруг ни одной ровной площадки: то камень, то упавшее дерево, и это не считая уклона!
Однако времени уже не оставалось, какие тут удобства. Втиснули палатку между корнями двух елей и валежиной.
А ведь это только полдела: надо же ещё где-то воды достать! Ну, где её взять тут? Есть сам Патоквож и есть бочаги в колеях, но все они где-то там, внизу, куда придётся снова спуститься! Делать нечего: договариваемся, что будем перекликаться, потому что сумерки уже такие, что я с трудом различаю коряги под ногами. Иду искать бочаги.
А они как сквозь землю провалились! Ведь были же, мы же из-за них и ушли на склон! Понимаю, что сейчас тупо сяду на землю от усталости и расстройства. Но вовремя вспоминаю, что может, попробовать добраться до реки?
И буквально через несколько десятков метров с котелками в руках проламываюсь через кустарник к Патоквожу. Река, вода!
Но ‒ подхожу ближе и вижу, что берег обрывистый и высокий и… до воды здесь не дотянуться. Абсурд какой-то, что вообще происходит! Чуть не плача, разворачиваюсь назад и, мало что соображая, собираюсь идти обратно. Оклик руководителя со склона возвращает к действительности:
‒ Воооду нашлааа?
Нет! Но она же нужна!
Опять бреду к тракторной, пытаясь найти бочаг. Тёмную воду не видно, надеюсь даже не столько на отблеск, сколько ‒ не знаю, на что. Где виден ивняк, туда и иду. И ‒ чудом нахожу маленькую лужицу. Что-то там начерпываю на ужин.
Теперь надо со своей драгоценной ношей подняться обратно, не расплескать и не упасть на скользкой ветке. Иду исключительно на голос руководителя, тёмный таёжный лес безо всяких ориентиров.
Добираюсь до палатки, всё так же идёт дождь. Но, по крайней мере, скоро можно будет выпить чая.
Одежда под мембраной отсырела: постоянный натиск мокрой травы и веток, постоянный дождь и интенсивные нагрузки сделали своё дело. Одежду нужно сушить, сама она не высохнет. Сушим на себе. Флис сохнет долго, сидеть прохладно и неуютно, потому что палатка собиралась тоже мокрой. Приемлемая сухость придёт только к середине ночи.
Не знаю, каким образом, но я даже умудрилась почистить ежовики для супа: совсем этого не помню, вот только в записях прочла. Где-то там на склоне руководитель заметил светлые грибы и не дал мне, увы, пройти мимо.
Ужасный был день.
А следующее утро началось с того, что я не смогла найти путь к палатке. Уговор был такой: если иду за водой, руководитель подаёт голос. Собралась, наконец, наружу, спустилась вниз, с трудом отыскала бочажок и набрала воды. Пока поднималась обратно (до палатки метров сто, не больше, а, скорее, меньше), пыталась вспомнить ориентиры. Но они при спуске и на подъёме выглядят по-разному, ничего не опознаётся. Кричу руководителю. Молчание. Кричу ещё раз ‒ тишина.
Начинаю подавать голос с периодичностью раз в минуту, пока поднимаюсь наверх. Никто мне не отвечает. Местность везде одинаковая, палатки не видно, поднялась уже высоко. Это что, я впервые в жизни заблудилась? Единственное, что остаётся, спуститься обратно и попробовать вернуться по-новому. Не стоит забывать, что к сырому склону и валежнику добавилось по полному котелку в каждой руке, на одном из которых стоят тарелки, которые регулярно сбиваются ветками.
Но тут мои невесёлые размышления всё-таки прерывает далёкий оклик руководителя. Оказывается, в сторону я забрала сильно.
Как выяснилось, руководитель попросту не услышал моего выхода из палатки и благополучно продолжил спать. Но, опять же, это очень показательный пример: я всегда запоминаю дорогу назад. А здесь потребовалось пройти ещё два раза, прежде чем натопталось подобие тропы и ориентиры хоть как-то начали опознаваться.
Место стоянки. Ботинки то и дело норовят упасть.
На этом месте мы простояли ещё дёнь, ожидая, когда хоть немного подсохнут вещи и, может быть, изменится погода. Потом добрались, наконец, до верховий Патоквожа и там тоже простояли пару дней, потому что погода существенно не менялась.
Долина Патоквожа оставила тягостные впечатления, видимо, во многом из-за погоды. Я чуть было не написала про труднопроходимость, но таёжные склоны закончились за Малым Патоквожем. Дальше потянулись берёзы с лиственницами ‒ овечьи лужайки по сравнению с пройденным. Где-то в этих местах регулярно начали встречаться пни: высотой 60‒80 см, иногда голубоватые от лишайников, с ровным старым спилом. Кажется, лиственничные. Пилили их, судя по всему, давно, потому что рядом уже выросли толстые кривые берёзы.
Долина Патоквожа. Видны пни.
Даже на пень ‒ обычный рукотворный пень! ‒ смотришь здесь как на диво, хотя за ближайшим хребтом лежит долина рудников, да и на Патоквоже есть следы разведок-разработок.
Тем удивительней представляется крайняя фрагментарность следов тракторной дороги. По правому берегу она иногда встречается на открытых местах, но вскоре растворяется в подушках кустарничков. Чаще от неё заметен только прогал в деревьях. По левому берегу колеи прослеживаются только в самых верховьях.
Написав про лиственничные пни, я вдруг вспомнила, как особенно поразили меня в долине Патоквожа именно лиственницы! В среднем течении они ничем не примечательны, а вот выше впадения Малого Патоквожа начинают встречаться лиственницы исключительные! Их кора ‒ драконья шкура! Ствол защищают массивные щитки шириной в ладонь, формой и размером напоминающие короткие лыжи. Как будто взяли их целую охапку и носками вниз обложили дерево по кругу. И тут же рядом растут лиственницы с более привычной ‒ то ли ячеистой, то ли сетчатой корой.
На заднем плане видна лиственница как раз с такими "лыжами":
Как-то так выходит, что запоминаются мне прежде всего растения. Через водораздел Патоквожа и Щекурьи проходит граница Европа-Азия, и что я вспоминаю в первую очередь? То, что там растёт несколько ольховых кустов! Читала об ольховых зарослях и на Полярном Урале, и отчасти на Приполярном, но сама не встречала (скорее всего, не замечала).
А между тем, есть у меня сильное подозрение, что это и не ольха вовсе, а Ольховник (возможно, кустарниковый, который Alnusalnobetula). С систематикой нужно разбираться: семейство Берёзовые, но род ‒ то ли Alnus (Ольха), то ли выделенная из него Duschekia (Душекия). В общем, ольховник.
В верховьях Патоквожа:
Полазить бы там!
Справа виден выход в долину Щекурьи:
Больше, пожалуй, мне и нечего рассказать о Патоквоже. Осталась долина Щекурьи, но о ней я знаю ещё меньше.
Весь наш путь в её пределах ‒ к окрестностям кварцевого рудника Додо и вниз по Додовис до базы Неройка. Мои впечатления можно уместить в три слова: Додо, мухоморы, кедры.
В сам посёлок мы не пошли, ограничившись разглядыванием с левого берега Додовис. В пасмурную погоду там мрачновато. Низко ползут облака, лежит в верховьях так и не растаявший за лето снежник, чернеют окнами и проёмами дверей покинутые дома. Отвалы, ржавое железо, сланцы.
Идём в сторону Додо:
Впереди хребет Сальенёр на левом берегу Щекурьи:
Видно, что рудник - кварцевый:
Додо:
Верховья Додовис:
Почему Додо? Перерыла все доступные мне материалы, но так и не нашла ответа. На карте ГШ ручей называется «Додовис», на карте 1937 года из статьи А. Н. Алешкова (Геологический очерк района горы Неройки // Приполярный Урал. СОПС СССР. Серия Уральская, Вып. 6) левый исток ручья называется «Додо», правый ‒ «Сноуи». Что забавно, приток Вэраю, подходящий под Нёройку с запада, называется «Федя».
С левого берега Додовис взирают на посёлок три мухомора ‒ как, откуда они сюда забрались?! Я даже глазам не поверила. Одно дело ‒ мухоморы в лесу под Манарагой, и совсем другое ‒ здесь, на голом продуваемом склоне, где и деревьев-то, кроме карликовых, нет.
Отцветшие камнеломки размером со спичечную головку:
Видна Щекурья:
Состав деревьев, к слову, в Азии оказался немного иным, чем в Европе. Прежде всего, массово появился кедр. Пушистые приземистые деревца в верхнем поясе и высокие деревья с характерной округлой кроной в долине Щекурьи начали встречаться регулярно. Жаль, нет у меня фотографий, где одновременно растут лиственницы, ели, кедры, сосны и пихты.
Кедр:
И ещё стал заметным тот самый ольховник. Осень ему давалась хуже других деревьев: если лиственницы перекрашивались в ярко-жёлтый цвет, а рябины ‒ в пронзительно-алый, то ольховник уныло бурел.
Издалека сланцы можно принять за забор:
Осталось сказать несколько слов о базе Неройка. Хорошее место и люди хорошие. На этом можно было бы и закончить, но не удержусь и расскажу короткую историю про печь и Ивана. Иван ‒ сосед через стенку в том домике, где нам разрешили пожить до ближайшего транспорта. Он пришёл объяснить, как тут чем пользоваться, и мимоходом спросил, умеем ли мы топить печь. Руководитель сказал, что, конечно, умеем!
Иван кивнул и ушёл. Руководитель аккуратно положил в топку пару поленьев, поджёг. Забился за заслонкой огонёк.
Через несколько минут вернулся хитрый Иван. Сказал, что топить мы не умеем, и эпично затолкал в печь сразу штук десять поленьев, так, что места не осталось. Мы смотрели на этот шик чуть ли не с открытым ртом.
‒ Вот так надо топить! ‒ и наш сосед, очень довольный собой, ушёл, чтобы растопить баню.
За то время, пока мы там жили, Иван, по-моему, ни минуты не сидел без дела: то пилил, то колол, то гремел чем-то в сарае… Привыкли к нему.
Вечером, накануне отъезда, написала так:
«Капает вода в рукомойнике. В натопленной избе на меня с потолка упал жук. Над горой ‒ рыжая звезда».
Придётся всё-таки написать дополнительную часть про «разное», которое не укладывается в формат повествования, и Саранпауль.
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |