День 2. Азеево ‒ устье р. Мокши ‒ р. Саватемка.

 

В дневнике записано: «Солнечное утро, и никаких комаров!». Можно даже выйти из палатки и поесть по-человечески, на траве, в полутени яблони-дикуши. Ветер непрерывно треплет её листья, и солнце проходит через них как сквозь решето. Листья дикуши вместе с ежевичными и земляничными заменяют чай: сегодня мы саакэн. Саакэн употребляют чуть ли не все растения на своей территории (Чукотка), включая несчастные мятлики и кассиопеи. Прочитав про это аж целую книгу, я теперь особенно внимательно присматриваюсь к травам и деревьям в тайной надежде тоже как-нибудь их употребить.

Пока мы рассиживаемся, над нами описывает круги большая тёмная птица. Как ни определяй, всё равно получается чёрный коршун.

 

 

Наконец, выходим. Надо бы наверстать вчерашние непройденные километры и, как обязательный минимум, попасть к устью Мокши.

В третий раз (туда ‒ обратно ‒ и снова туда) проходим участок трассы от нашей речушки до Азеево. Азеево ‒ большое, какое-то хаотичное село. Отсутствие цветников под окнами, которыми пестрит, например, тот же Борок, заставляет обращать внимание на сами дома, на пространство, что ли. Тут деревянный дом со звездой на крыше, там ‒ вполне современно выглядящая школа, тут ‒ вросшая по окна в землю изба, там ‒ крыши однотипных коттеджей, тут ‒ по дороге ходят гуси, там ‒ фонтан и лавочка. А ещё новая мечеть на холме, кони в лугах, краснокирпичное строение с арочными окнами и за кустами сирени ‒ старинные здания, похожие на усадьбы. Дзюккей-дзюккё: десять видов ‒ десять мест! В XIVвеке был в Японии такой мастер садового искусства ‒ Мусо Сосэки, положивший принцип дзюккей-дзюккё в основу многих из своих садов: выбиралось десять различных по характеру мест, с которых можно было любоваться десятью тематическими пейзажами. Азеевцы справились с этим и без японцев.

 

 

 

 

 

 

Выходим на окраину села. Табличка напоминает случайным путникам, что здесь пролегает граница Мокшинского заказника. Свалки на его территории запрещены, поэтому оная аккуратно загнана в приграничное пространство со стороны Азеево. За свалкой пасётся белая лошадь.

 

 

 

Дорога вымощена бетонными плитами. Время от времени проезжают грузовики, видимо, что-то возя. Не очень ясно, куда же они ездят ‒ в заказнике-то.

Между тем, стадо коров, мелькавшее поначалу далеко справа, стремительным домкратом приближается. Коровы вид имеют необычный: их очертания прямоугольны. С ними дядька тётка Черномор: самая прямоугольная, здоровенная Главная Корова.

 

 

 

Не переходя нам дорогу, всё стадо останавливается на обочине и начинает пастись, при этом внимательно за нами наблюдая. Главная вообще смотрит не скрываясь и не отрываясь.

Несколько минут продолжается дуэль взглядов и объектива, и, наконец, коровы остаются позади. Но куда же всё-таки ездят грузовики по такой хорошей бетонной дороге? Может быть, она тянется до самой Мокши? Видимо, нет: пройдя ещё несколько сотен метров, мы оказываемся в песчаном карьере. Что же, разворачиваемся и идём другой дорогой.

Некоторое время она вьётся по песчаным буграм, обросшим дубами и дроком, и почему-то именно здесь усыпана трупиками майских жуков, но вскоре выводит на широкую мокшинскую пойму. Во все стороны раскинулись луга, ярко-жёлтые от одуванчиков и лютиков. На горизонте виден зеленоватый дымок ивняка, салатовые полукружия раскидистых дубов и уже кое-как узнаваемые очертания осокорей.

 

 

 

До Мокши рукой подать. Если верить карте, то за этой излучиной можно выйти на берег. Вон и сарайчик какой-то стоит, наверняка рядом с рекой. Но это ‒ как раз один из тех случаев, когда Генштаб подводит.

Сарайчик стоит на мысу, который образован, судя по всему, неким затоном Мокши и водотоком загадочного происхождения, широким и глубоким, с крутыми берегами и мутной водой. Через него поодаль есть мост. А на карте ни водотока, ни моста нет. Конечно, невелик крюк, но осадочек остался.

И вот, наконец, река ‒ оловянная широкая лента. Один берег крут и глинист, другой ‒ полог и песчанист. Куски грунта, ещё недавно тоже бывшие берегом (крут кус: то брега грунт!), сползли к воде. Вместе с ними ползут потихоньку деревья. Несколько взрослых деревьев лежат, а то и вовсе стоят в потоке. Тихо журчит вода в ветвях.

 

 

 

 

 

 

 

Вдоль реки накатана дорога, но ради интереса пытаемся пройти совсем по берегу. Лужайки часто сменяются густым кустарником и какими-то промоинами, поэтому вскоре оставляем это занятие и идём просто по дороге. Кстати, в числе кустарников замечена чёрная смородина.

 

 

С другого берега время от времени тянет дымом. Заметны чёрно-красные выжженные пространства. Даже в столь отдалённых местах у кого-то достаёт ума, видимо, поджигать траву.

Удивительным несоответствием запаху пожарищ кажется пение множества птиц. Поют из кустов, из лугов, от реки, с неба. Соловьи, жаворонки, пеночки и, выделим их в отдельную группу «Поют как умеют», ‒ кукушки, чайки и коростели. Луни с коршунами безмолвствуют.

В несколько меньших количествах, чем птицы, встречаются рыбаки. Тоже безмолвствуют.

Один на машине притормаживает рядом. Интересуется, куда идём, а то подвёз бы (всё-таки добрые люди есть везде). Но мы отвечаем, что просто гуляем, и в свою очередь спрашиваем, есть ли в Елатьме паром. Говорит, двадцать лет как нет. (А между тем, я перед походом написала на почту, кажется, администрации Елатьмы; пришёл ответ, что паром ходит ‒ два или три раза в день, сейчас уже не помню. Администрации всё же склонна доверять больше).

На карте отмечены песчаные пляжи. Выходим к ближайшему. Светлый тёплый песок лежит ступеньками, ветер выдувает с одной на другую песчинки. Возле воды чьи-то следы, которые поначалу я принимаю за птичьи. И только дома с удивлением обнаруживаю, что это топталось какое-то животное, предположительно, ондатра.

 

 

 

 

 

Поверху пляж зарос белокопытником. Рецепт саакэн с этим растением я помню прекрасно: смешать с жиром оленя или нерпы измельчённые листочки и использовать как приправу к мясным и рыбным блюдам. Правда, там у них Белокопытник холодный, а у нас здесь ‒ ложный. Несколько листьев отправляются в сбор.

 

 

 

Уходим с пляжа снова на дорогу. Останавливается вторая машина. Отвечаем на знакомые вопросы. Водитель говорит, что видел нас на пляже, описывая свои впечатления следующим образом: «Идут чё-то, не зная куда». Ну да, наверное, со стороны наши перемещения по берегу выглядят именно так. Пожелав удачи, поехал дальше.

И удача пришла! Шли мы, шли, и нашли на лугу мешок с картошкой и луком. Это, конечно, не свиной окорок и не торт, но в отсутствие сухарей ‒ приятная добавка. Правда, всё это несколько эээ… странно. Как результат торга здравого смысла с воспитанием четыре картошки также отправляются в рюкзак к белокопытнику.

Краснокнижный Мытник мохнатоколосый:  

 

 

 

Устье Мокши, к которому мы, наконец, вышли к шести часам, ничем особенно не примечательно. Песчаный мыс зарос ивой, тихо плещут волны. Позади ‒ полоса прибрежных неприятных деревьев (вётлы и американский клён, на редкость унылое место), весь в проростках бешеного огурца. Посидели недолго и ушли, пора искать место для стоянки.

Устье Мокши:

 

Разумеется, все мелкие пойменные озерца тут же пересохли или заросли. (Вот у В. С. Пажетнова написано про медведей, что они уходят из нажировочных мест в дни, предшествующие сильным снегопадам, удивительно точно определяя их начало. Почти то же самое можно, наверное, сказать про озёра ‒ они пересыхают и зарастают, удивительно точно определяя время их посещения). Этому я уже не удивляюсь. Удивляюсь тому, что такое солидное озеро Великое, одним своим концом примыкающее почти что к самой дороге, этим же концом тоже пересохло. Вода поблёскивала где-то невыносимо далеко в лугах. Оставалась надежда на речку Саватемку, столь удивительно текущую параллельно Мокше всего в двух километрах восточнее. По сути, почти всё время мы шли в междуречье, но местность здесь настолько пологая, что обнаружить водораздел довольно трудно.

Саватемка оказалась молодцом. У неё были пологие берега и чистая вода, и мы минут пять ходили от одного места к другому, не в силах выбрать лучшее.

А белокопытник был сварен с рисом. Вкус… своеобразный, травяной. Скорее неприятный. Посему из съедобного ‒ вычеркнут. По крайней мере, до тех пор, пока не разживёмся нерпичьим жиром.