Экспрессивный компаратививизм.



Пессимисты в истории ищут отблески «золотого века», оптимисты – подтверждение прогресса, в сравнении с каменным.



Ренессанс внёс недостающее к роли личности в истории – влияние истории на личность, - а как из неё выпутаться(?).



История письменная-анамнез в скорбном листе человечесва, болезни

Передоваемой половым путем.

F.+

Визионёрство греков явило миру великолепный образец язычества; христианство усмирило его аскезой, рационализировав разгулявшееся воображение, сведя зрачки к переносице приближением креста, и колыбель европейской цивилизации погрузилась в провинциальное болото с надменным выражением классического профиля.

Греки инволюционировали как инки, но получают гораздо большие «дивиденды» по пословице: «Сначала ты работаешь на цивилизацию, потом реноме цивилизации работает на тебя».

Политеизм успешно ведёт арьергардные бои в бытовой лексике и, aparte - поддерживает туриндустрию (!)

А мысль, что «институт» святых в христианстве – уступка политеизму особенно убедительна на легендарной земле Эллады.

***

Если история – это современность опрокинутая в прошлое, то «Третий брак» добавил к ретроспекции значительную долю зететики (по-гречески – скепсиса) на великий эпос, и так появившийся-то в результате преодоления ксенофобии и агорофобии, впрочем извинительной для слепого, Гомера.

Теперь доподлинно известно из какого сора (греки заменили бы пеной) грая, склок, сплетен и скандалов растёт литература, не ведая стыда, - точнее, его преодолевая (семантику – фонетикой), добавь сюда неустроенность, и, - прорастёт чертополох – коммунизма, даже сквозь культурный панцирь.

Хроника жизни персонажей романа свидетельствует, что автор «Коварства и любви», Мих. Зощенко был бы более адекватным летописцем греческой истории, конечно нанеся при этом урок метафорическому ряду, - сколько веков потребовалось развитию критической мысли Европы, чтобы изжить гомерическое измерение.

***

Греция так и осталась лимитрофной территорией для сознания жителей направления «Восточного фронта», ранее и теперь, несмотря на «братское православие», как будто даже периферийное зрение умоляет трагическую сосредоточенность на большой сцене Второй Мировой войны.

Войны балканские даже победоносные не добавляют роману патриотического глянца: ворчливое сравнение тягот мирной жизни с особенностями военной, и, не всегда в пользу мирной.

***

В романе «феминизм» - по-гречески звучащий несколько двусмысленно -_ «нимфомания», дошёл до своих «архотепических» корней – Аристофана (все протогонисты женщины), и гендерных, драматургических перевоплощений: «одиссеи» Пенелоп (здесь, как имя собственное, так и нарицательное), «троянской» «войны» за свою женскую самость Елены (имя собственное – красота всегда персональна) в современных «декорациях».

Аберрацию восприятия вызывает и ассоциативный, довлеющий пиетет матрицы европейской культуры; все эти «ревенанты»: Поликсены, Ахиллесы, Фемистоклюсы, Адонисы, Афродиты, Аргирисы, Эразмии, Миносы придают контексту гротескное звучание.

Этногенез ли тому причиной, либо православие, но «балканская биржа актёрского труда переполнена характерными героями»: «чтобы толпы американцев (а в последнее время и некоторые немцы) могли поглядеть на него (имеется ввиду грека), как на зверей из зоопарка».

Протопротогонист, или, привычное: «primusinterpares» (первый среди равных), кира, (госпожа по-гречески) Экави – ропщущий Иов; «Киру Экави хлебом не корми, дай превратить свою жизнь в драму, тем смешнее это выходило».

«Ум киры Экави уступал темпераменту»: «Эдип» (комплекс) в Греции не скромный пришелец интровертный шизоид, а неограниченный приличиями «домашний» тиран, наводящий ужас.

Резюме гипотетическое.

Из авторской гордыни К. Тахцис не воспроизвел в какой либо образной форме публицистическую доктрину «о вечно бабьем и рабьем в …-подставив

Грецию, вместо России-в душе» Бердяева, а возможно, за необнаружением

«рабьего», а мистического, что так же содержалось в инвективе Розанову- в

современной Греции не больше, чем где либо.