Асука Фудзимори. «Микрокосмос, или теорема Сога». (СПб., Амфора, 2007)
«Опять преступление…!, опять наказание…!» – ворчал Сизиф, вкатывая «глыбу» на Фудзияму.
Интродукция.
«Добрая вера истиралась, исчерпав духовные ресурсы … последователи охладели к ней. Нелегко поддерживать интерес к системе, проповедующей полную отрешённость, … приходилось выбирать между медленным разжижением совести и непрерывностью жизни». Зрительный механизм историка напоминает бинокль с нарушенной фокусировкой: современность видит контрастно (видеть современность инструментарием историка, особенность профессиональная), а удалённое всё более смутно. У писателя – историка возникает ещё и радужная периферия – рефракция воображения – источник художественного творчества.
***
Это не крекинг (извинительная персервация для нефтепоставщиков), выбранный автором метод отображения, сама история как феномен ламинарна: для каждой страты своя, лишь в момент социальных катаклизмов, становящейся общей – это существенная часть онтологического взгляда писателя (рискну предположить), отсюда и композиционный строй романа – строчкой зигзаг, соединивший фикшн с нонфикшн – постмодернистский крой; в чужеродный текст,также, вживлены переводчиком аллюзии русского культурного кода.

***

Придать впечатление достоверности, или, скромнее, поубавить скепсиса к историческому роману, преодолеть позу отстраненности – надо провести читателя через родовые муки (верхний порог ощущений по классификации психологов); для этого необходимо лишь нанизать цитат из «Гинекологии и акушерства». Если крупный японский писатель признаётся о влиянии на него Достоевского – это трюизм, но неужели Ас. Фудзимори держал равнение на Пикуля, с его занимательной историей? Эту трэшевую полосу препятствий преодолеет не всякий, взыскующий интеллектуальных глубин, – даже за краповый берет. Зато докторскую мантию, освоивший «…Слово …, в котором чуть не одновременно упоминались бодисатва и фотоны, набожность и пространственно-временные соотношения, алгоритмы и просвещение, вызывало у многих … мигрень». Доставит удовольствие компетентное сравнение мировоззренческих основ, западного и восточного, в стройных философских формулировках. А какой публицистически мыслящий автор обойдёт тему демократии, её болевых точек: с позиции Канта – сомнение в правоте большинства; с позиции Руссо –недоверие к делегированной кому-либо власти; изыскания Фрейда не оставляют надежды на рацио, – если человеком управляют подсознательные импульсы – что можно ему доверить, – здесь автор ставит точку, прерывая рассуждения, – придётся апеллировать читающему: «Коммунисты попытались подчинить подсознание» (по рекомендациям Троцкого), западная же демократия предложила демократию для подсознательных импульсов- и никаких посредников и диктата большинсва. Разработка. Выстраивая генезис преступления, автор заглядывает в историю, с самурайскими нравами, показывает психологические предпосылки, прибегает к символике: меч, пусть декоративный, появившийся в начале романа – предупреждение: одной жертвой не обойдётся (спасибо за наблюдательность Чехову). Добрая Вера истёрлась и не стала препятствием, как и высокая эндемичная культура; – не надо забывать, что природа самой культуры репрессивна и, японская, демонстрирует это особенно наглядно, наклоняя подданных под прямым углом и мучая тотальной регламентацией (никаких криминально-политических намёков), те в свою очередь, компенсируя, изощряются над беззащитными растениями (экибана, бансай). А эзотерические искусства, как главная составляющая часть культуры, созерцательно холодны, вымученный юмор; человек, в произведениях искусства лишь медиатор, чуть ли не досадное препятствие, сосуд скорбей – фактическое совпадение с духом и этикой самурая – чтоб никаких «почёсываний»). У всех закрытых сообществ наблюдается дефицит иммунитета, в данном случае, к бацилле зла. Если в обществе совершаются убийства, то значит, и будет тот, кто в этом будет первым (это не Ильф и Петров). Сога (протогонист), представитель элиты, заменил собой лагерь «Саласпилс» (жертвы дети). Список жертв – статистический отчёт (одна жертва трагедия, а сотни – статистика). В уничтожении Хиросимы и Нагасаки библейские реминисценции, но Сога, погибший в Хиросиме, не превратился в соляной столп, став символом укора для японского общества. Риск Ас. Фудзимори не сравнить с риском для Ружди или даже Памука, но свой Чаадаев должен быть у каждого народа. «… теорема Сога» – это моральный вызов обществу в мононациональной стране, набравшей мощь, с преобладающей идеологией этатизма, основанной на глубоко укорененном холизме, японца с европеизированным сознанием, представителя японской «Новой волны» – в переводе ха-ха – (Цунами): экспрессионизм с антимилитаристским духом, с элементами символизма. Так, вызов брошен! Кто и как ответит на него? – не поразила ли аномия технократическое общество?