На /не/ получивший «Букера» роман «Все еще здесь» можно проверить утверждение критика Н. Ивановой (ж. «Знамя») - о плодотворности частицы /не/; естественные науки давно отрицательное уровняли в правах с положительным, - только мораль цепляется еще за старое.
Первое (удачное) применение /non/ fiction – сразу задает точное направление. Этот роман не относится к актуальному искусству, но о событиях недавнего времени, в инерции которого мы продолжаем жить. /Не/ вечный спор славян, но спор англосаксов – уже несколько веков – между собой, оказывается, англичане лишь транзитная форма американцев на эволюционном древе.
/Не/ женский роман, который с вызовом демонстрирует свою женскую природу. Но и /не/ о феминизме, а о формируемой городом женской эмансипации. Автор /не/ сделала открытий в психологии, /не/ вывела пучок нейронов на пульт управления психоаналитиков, но все, что нужно и можно, на современном уровне знать о персонажах, представлено читателю. /Не/ о масонстве, а о соответствующей семантике, созидающей силе части общества; и /не/ во главе с архитектором - постмодернистом; и речь идет /не/ об адептах Бога Меркурия в белых одеждах, а о влиянии европейской общины на деловую жизнь полиса, порой вынужденно делящую ее с криминальным миром. Это справедливо вызовет чувство /не/приязни, - но люди падают в обморок и от вида медицинских манипуляций. За самооправдание такого положения дел, и за один из лейтмотивов, можно считать фразу, повторенную /не/единожды (с вариациями): «…мы рождены, чтобы наводить в хаосе порядок». Увязка и использование хаоса в эгоистических целях, с представлениями о социализме в скептическом замечании Сэма Ребика – важного персонажа романа, - вызывает ассоциацию с романом «Бесы». И все же, несмотря на это, активная общественная позиция мужской части семьи Ребиков – левой ориентации. Это ослабляет аргументацию того, что революционная активность евреев, преимущественно является следствием «черты оседлости»,- скорее это результат пассионарности народа.
Сионизм, после номинально выполненных задач, сосредоточился на качественных преобразованиях и работает не только как собес, но и «великодушно» принимает служение волонтеров, взамен давая импульс к осмысленной жизни.
Аликс Ребик – одна из принимающих наиболее проработанный, до нюансов, персонаж. Построен открыто на фрейдистской казуальности, как конструктивистский объект. (Когда речь идет о системе, выплывает термин–обобщение – любимая характеристика литературной критической мысли). Педагогическая жертва посттравматического синдрома отца – участника II мировой, а так как он был врачом, внушенный солипсизм можно диагностировать как ятрогению. Не ограниченная религиозными традициями, без физических пороков, как жертвоприношение на алтарь гедонизма; материально благополучная, производящая впечатление неуязвимой; бравирующая интеллектуальным радикализмом, не способная к компромиссу, вдруг утыкается в стену среднего возраста – «в давящей тишине одиночества». «…не понимаю, как она живет одинокая, свободная, без привязанностей, без семьи?». Одно описание старения кожи достигает такого состояния безысходности, что сопоставимо с национальным горем, – что подтверждает мысль классика в свободном изложении, - драма одного человека, едва ли не печальнее судьбы народа, если изложена талантливо.
Может показаться, учитывая отказ от мицвоса, согласие на эфтаназию матери, что Аликс Ребик - заблудшая овца своего народа. Ее фразу: «Если бы постороннему случилось подслушать этот разговор, наверное, решил бы, что стал свидетелем непоправимого разрыва, что мы нанесли друг другу неисцелимые раны…, но наша близость остается прежней», характеризующую отношение с братом, - можно, в полной мере отнести с отношением со своим народом. (Наверняка, это не плагиат строк того же Лермонтова о беседе 2-х дипломатов, а показатель уровня писателя), и работа героини в фонде по восстановлению синагог, - свидетельство тому.
Создать гомогенный текст, в котором обобщение и индивидуальное, мужское и женское не расслаиваются на фракции при уделении равного внимания всем персонажам, удавалось лишь гениям литературы. Объективной оценкой своих возможностей, с тою же целью, обусловлена композиция романа, где «М» и «Ж» разведены на санитарное расстояние. Но полноценно показать, и даже раздельно, внутренний мир героев, не простоя художественная задача.
Важными моментами для раскрытия их мира могут служить – условно говоря – «спиритические сеансы» - т.е. общение Алекс и Джозефа, с некогда жившими людьми. Алекс удовлетворяет свое пылающее либидо, пассионарный дух в воображаемом соитии с «прометеем» - промышленником, преобразователем жизни. Джозеф же ищет творческой поддержки у предшественника, архитектора - новатора, обогнавшего свое время.
Уставший за годы жизни взгляд, возрастной реализм не располагают к романтическим отношениям и ставят барьеры даже к ни к чему не обязывающей близости; искрят контакты в непредсказуемых для партнера местах –
и все ж, -
она произошла, -
невероятная, -
как будто -
связь!
«Все еще здесь» - лишенная восторга, и, даже не оптимистичная констатация положения: ты еще жив, и только? «Ну почему, … почему люди не могут просто жить в мире и любить друг друга?» - это /не/ Островский.
Sинопсис.
Народ – дефиниция:
«…вся в истории, в корнях, в прошлом в наследии иммигрантских семей, повторяющих каждый год: «Когда мы были рабами в земле Египетской» - предложенная художественная характеристика еврейского народа, как этнокультурная общность со значимой религиозной компонентой.
Прогноз.
1. Обобщающий посыл автора с кратким просветительским курсом иудаизма, гербаистики – предусмотрительно набранный курсивом – поощряет решиться – в рамках усвоенного, – на некий прогноз и читателю…
2. Глобализация – это вынужденное. – в самом широком смысле – движение…, дорога. Что берут люди в неблизкий путь? – только самое главное. Пустячки, скрашивающие жизнь богателизируются, а в этих «пустячках» может оказаться идентификация и, что еще может быть более важным, самоидентификация, опирающаяся на накопленные, за тысячелетие культурные слои.
Вынужденная скитальческая жизнь еврейского народа, научившегося отбирать и сохранять сущностные ценности, дает шанс…, но если эфтаназия матери – символ ослабления традиционных родовых скреп, то это тревожный сигнал автора.
Другим народам, с более слабой иммунной системой культурного наследия, возможно, придется строить потемкинские деревни, с целью консервирования своей самости.
PS Еврейская национальная литература утратила признаки местечковости и мимикрии с аборигенной, свидетельство тому – «Все еще здесь».
F