Предисловие:
Писатели, которые испытывают наибольшую неприязнь к критикам, к которым относится и А.Элинек, дают сами себе оценку и подвергают анализу. Поэтому критика могла выглядеть, как упражнение для школьника: нужное подчеркнуть.
Как выразить отношение к произведению, после блестящей самокритики огромного таланта (относится к писателю), знающего об особенностях своего текста лучше, чем кто-либо.

Роман определили развлекательным, что же, прецедент, созданный «Человеческой комедией» это допускает.
Назову и я свои впечатления шутливыми, чтобы не давать автору гандикапа (она и так Нобелевский лауреат).
В русской литературе к развлекательным - отнесли: «Горе от ума», «Вишневый сад», а в качестве поэмы преподнесли «Мертвые души» - все это, думаю, из чувства самосохранения - отойти от эпицентра взрыва, замести следы и, конечно, спрятать Лукавого. Из этого всего - следует, что «Алчность» - комедийная поэма и, в пандан (автор прямо назвала себя поэтом), поэтому (инфицировался омонимией от А.Е.) стилевую иноходь можно уподобить, например, поэтике И. Бродского: невыразительное слово в начальной фразе, угадываемое только интуицией художника, расцветает фейерверком ассоциаций и смыслов - в последующей. Прием этот восходит к каламбуру – острословию времен Золотой литературы.
А. Елинек владеет искусством каламбура в совершенстве, вот только на него не предполагается смех, как реакция, да что там – просто вызвать улыбку. Юмор в «Алчности», по спектру расположен за черным, - зловещий, растворенный в миазмах Венецианского карнавала. Суть его – десаюрализация смерти - в тучные годы (во времена мора этого не требуется) и сексуальная разнузданность (извиняюсь за навязчивый элемент компаративизма).
Может ли поэзия быть осквернена трупными пятнами? Но этот вопрос затмевает удивление (главная оценка в литературе); неужели универсалистский роман Музиля можно было написать в поэтической форме. А. Елинек максимально охватывает жизнь до мелочей, как в эпилептическом припадке, свойственном пророкам.
«Алчность» - постмодернистский апофеоз. Обычная нарративная литература разрабатывает до нескольких концепций. В «Алчности» текст формируется идеями в каждом отрезке ( А.Е. это кокетливо оправдывает повышенной скучливостью), отсюда еще одна не часто встречаемая особенность стиля – афористичность.
Тон бесстрастного повествования «речевой нерв… никогда не удастся вытянуть из меня без наркоза», в котором даже грубая лексика, - изначально являющаяся эмоциональным брасом, - реагирует экстрасистольным всплеском, только когда дело доходит до гендерных отношений. Этот «пунктик», превратился в кумулятивный снаряд, направленный в Шекспира, «Укрощение строптивой», Стринберга (женонеудачника), и разной степени им присных, за убиенную голубизну в «Лолите».
Кого-то может шокировать индиферрентное описание любовного свидания: без романтического флера, в терминах, связанных с машинерией процесса, нарочито детализированного. Но возможно, здесь надо учитывать, что лексика – результат изучения контрацепции в школе I ступени Евросоюза, зато - физика, математика, экология, медицина, криминалистика и, прочие естественные науки, - обнаруживают в себе, неоцененные лексические россыпи и перлы, для освоения изящной словесности.
Главы романа разделены на части, читаемые на одном дыхании, как принято в поэзии, даже не предполагающей музыкального сопровождения, чтобы избежать асфексии у исполнителя, (гуманно), используются паузы даже не обусловленные содержанием.
Курт Янишь – вселенское зло с половыми признаками мужчины (решающее обстоятельство). Его жандармская служба – символ институтов аппарата подавления, за которыми легитимизировалась мужская сущность. Курт Янишь – адаптированный к современным условиям Чичиков, – не алчет мертвых душ, ему препятствием – живые; сатир, жрец золотого тельца, приносящий на алтарь жертвы из лиц женского пола без порока и, принимающий дары недвижимым имуществом, – «Ничто которое тоже требует стен, без которых не было бы никакого Ничто». Ничто – (термин из расширенного определения экзистенциализма), пытается стать Всем путем поглощения Всего.
«Объяли воды до души моей». Равно как и «пересохли источники в чреве моем». Не отсюда ли причины Богоборчества А. Елинек и рефренная метафора жизни – вода; вода как стихия, ее агрегатные состояния и метафизическая сущность.
Месич романа с элементами допустимой экстраполяции:
1. Осуществить половую сепарацию; отделить агниц от козлищ;
2. Преодолеть тупиковую мужецентричную картину мира. Для этого: переписать религиозные догматы, пример: триединство будет выглядеть следующим образом: Богиня Мать, Богиня Дочь, Божия Душа Святая.
3. Написать манифест сексуальной революции, цель которой – ротация гендерных ролей.
4. Переход к вегетативному размножению (отсюда политические попутчики «зеленые»).
В романе явно присутствуют мунипулитивные технологии: игра на страхах и ущемленном достоинстве «Женщины грязные как рыбзавод». С их помощью мобилизовать амазонок в менапаузе, как боевую кагорту.
Уже пал Нобелевский комитет, заколебалась католическая церковь, репродуктивные технологии грозят воплощением интенции автора: заставить принимать взаимное притяжение полов, как атавизм.
PS Писать в стиле А.Е., наверное, вполне по плечу хорошему литературному рабу, но передать инферальное дыхание ее прозы вряд ли возможно; все большие писатели не состоялись бы без этого условия.
Мировая литература ударилась об отбойник «Алчности» с силой – что уцелеть, скорее всего, удастся лишь мелкотравчатой, на могиле с мемориалом из мемуаров.
Полагаю, образуются клубы почитателей творчества А. Елинек, подобие клубов Музиля, и не только феминисток.
F.