Пришло время снова вернуться в эпистолярный режим. Много наблюдений, суждений, разочарований и открытий.

... И Аз вам воздастся... когда -то сказал один мудрый философ... Наши мысли непременно материализуются, становятся частью собственного эго, блуждают по "единому информационному пространству". Одним достаточно лишь намерения, чтобы воплотить задуманное, а иные бьются как головой об лед в скитаниях и сомнениях. Всё зависит от энергетики мысли, насколько сильно ты будешь верить в задуманное тобой настолько оно и сбудется. Веру нужно укреплять, культивировать и лелеять. Энергетические вибрации нашего мозга или души (кому как угодно, формулировка зависит от отношения к жизни, материалист ты или мистик) постоянно отправляют сигналы в некий центр исполнения желаний. Желания скапливаются и выстраиваются в очередь. Забывчивые и ленивые подобны пламени спички, их стремления так же быстро угасают, так и не успев поджечь костер успеха, стабильности и непоколебимости. Уверенные и стойкие удерживают основной смысл соей жизни в своеобразной оперативной памяти, таким образом стержень набирает обороты, усложняет нейронно-квантовые связи сознания, и поднимается по спирали эволюции...

В последнее время мир мне представляется очень разбухшей точкой материи, где хаотичные атомарные структуры, забыв о непоколебимой связи, возомнили себя эдакими Царьками и властелинами, ежели способные удержать нескончаемый поток информации, воздействий окружающей среды и волю своих гедонистичных рецепторов - реципиентов.

В суматохе похожих дней теряется острота ощущений, жизнь становится обезжиренным сырком. Не важно, отправляешься ты в путешествие или обмениваешься последними новостями с друзьями и близкими, даже создавая новое, присутствует ощущение вторичности и обглоданности. Занавес опущен, тебя вызывают на бис, а ты лишь хлопаешь ресницами, эту пьессу ты изучил до мельчайших подробностей.

Насколько спокойно и уверенно ты воспринимаешь дествительность, настолько она благодарит тебя за это. Обмен фантами произошел, согласно данным квантовой физики, все наши дествия свершаютя априори уже в пошлом, так как рецепторы(глаза, уши, обоняние и т. д.) запаздывают на несколько милисекунд, и отвечают своим обратным действием уже на несуществующую материю. Здесь уместна аллегория наблюдения за звездами, мы их видим такими какими они были сотни тысяч, а то и миллионы лет назад, не зная что некоторые из них уже исчезни с небосклона...

Пусть каждая мысль и поступок корректируются согласно правилу "здесь и сейчас". Не нужно жить в иллюзии в квадрате, мы и так окутаны пеленой. Бон Вуаяж в мир антимиров, во вселенную красочных огней и перманентных мерцаний. Не забывайте включить квантовый ускоритель свой души ;-)

***
Необарокко – хм, одиноко
Ликбез без границ.
Слова читая без срока,
Штудируем алмазную нить.
Гадая на картах без стока
Кофейную гущу дробим.
Хлопочет ризома – жестоко!
Расти? - а куда: везде жизнь.
Клонируя маски востока
Пускаем слезу на гранит
Теряем калории пота
Знобим от желания пить.
Курьёзов сарказма так много –
Нет смысла уже говорить.
Лишь шепот листвы ненароком
Мешает слова мне любить.
22 апреля 2005 г.

***
Другая станция – и я уже другой
Снимаю панцири – и мысли о другой.
Жеманно квакая сижу на мостовой
С собой остался я – в лице уже покой.
Тираню нацию, пленённую хвалой
А корни фракции сидят за стеной.
22 апреля 2005 г.

***
Карикатура старого Джима
Осталась тенью на стекле
Мне видеть так невыносимо
Скрижали на чужом огне
Ведь мог быть с ними -
Не думать больше о войне,
Клубиться сероватым дымом
Над пустырём в кривом окне
И тихо-тихо спать, не мысля
Что завтра будет на стене.
22 апреля 2005 г.

***
Чайка парит в пасмурном небе,
Еле держится при сильном ветре –
Это мне предвещает отъезд.
Быть в Херсонесе мне очень приятно,
Гулять по камням, слышать звук волн.
Вот слышу гам здешних людей.
В воздухе витает много идей.
Внезапно слышу мальчика крик,
Звук вина, наливающегося в бокал,
Еле слышен женский вокал,
Хлыста резкий звук,

Идиллия тел – я сделал почти всё, что хотел.
9 сентября 2004 г.

***
Звёздно-облачное небо не даст мне уснуть.
Сижу на холме, прохладно чуть – чуть,
Чую вдали неведомый гул,
Листьев мелодию, чайки полёт,
Вдали где – то молния бьёт,
По ветру невольно качает траву,
Фонарь вдали мерцает, словно мне,
Холодный воздух прочищает мне нос,
Раковины на земле усеяны каймой,
Морская пена приносит мне тепло,
Кайло на складе без нужды лежит,
Я брал его рубить «гранит»,
Немного знаю – помогло ли мне?
Белый арочный дом улыбается во тьме.
9 сентября 2004 г.

***
Нравился тебе миг назад,
А этому навряд ли буду рад,
Ты старше, опытней – а я «ребёнок»
Выделяет меня лишь одно:
Спокоен очень и заботлив,
Прощаю всё – даже обман,
Ловить тебя на слабости нет смысла,
Ведь это выше всех преград.
10 сентября 2004 г.

***
А я привык уже ко всему,
Не удивляюсь ни чему,
Банально, странно, но приятно,
Узнаю на миг вперёд о человеке,
Взвешиваю все да и нет,
Рисковать и спрашивать уже не надо,
Ум важен для меня, а не шальное тело.
10 сентября 2004 г. “WC”

***
Зелёная волна даёт надежду мне,
Пена морская шепчет мне, жди,
Ветер лихой внушает ускориться,
Трава преклоняется и просит – иди!
10 сентября 2004 г. Шторм

***
Поле ковылю поросло, никто здесь не ходил
Но косы и серпы разбросаны повсюду
Дорог к нему не знает уж никто
Я сам забрёл сюда впервые
Тут души ведьмаков и фей летают по ночам
На карте это место не значиться нигде
Попасть в обитель сей не каждому дано
Земли коснуться не удастся – это сон
Время пребывания ощущается с трудом
Так как мысли не имеют счёта.
18 сентября 2004 г.

***
Мёртвая площадь скорбит у домов
Река за дорогой засохла
Три церкви вокруг крестом
Конституция пишется вольно.

***
Смотрю на тебя не отрывая глаз
Я рад, что здесь присутствую сейчас
Ты спишь – а я в мечты погруженный о нас

Быть может знаешь ты о том, что я тобой болею
Ведь я как дар богов тебя лелею и ценю
Сознаться не могу – а вдруг меня не любишь.
24 сентября 2004 г.

***
Травинка незаметная в саду притаилась – молчит
Она одна – подобна всем, мысли только другие.

На лужайке ей все братья и сёстры
У всех свои дела: нет дела до неё.

Растёт как многие из них, кто обратит внимание?
Поделиться мечтами хотелось бы ей – кто поймёт.

С кем – то разделяла свой путь – того не вернуть
Теперь грустит – податься ли к кому?

***
Ты грустишь не от печали
Просто хочешь вновь забыть
Что родилась для тех желаний
Которых, жаль, не воплотить.
8 октября 2004 г.

***
Кирпичная стена и храм готический,
Видны мне из окна, как знак магический.

Отжил своё храм сей лирический.
И жалобно сквозь стены дьяволы глядят.

Прорывным ветром томлённым, обдуваемый всегда
Высится крест форменный, памяти труда.
11 октября 2004 г.

***
В переулке тихо читая
Отрывки недописанных фраз
На мгновенье вдруг забываю
Каковы отношения сейчас.
Мы вторим друг другу заветы
О том, что не будет секретов
Постельные сцены внушая
Не хотим что-то знать через час
Вечно вперёд вздымая
Играем в конструктор на раз.
3 ноября 2004 г.

***
Вставляя голову в квадрат
Волейбольной сетки
Я вспоминаю предикат
Несчастия наседки
Идти(,) туда(-), сюда, чтоб жить
Подобно это смерти
Нет, не(т) тела и чеснот
А (и) души и чести
Леплю из ничто мир без забот
Хочу (по) быть на месте
Вакуум – его никто не ждёт
Заснул; вот лёд, пески
Так много пустоты!: Вот, (-) вот…
Проснусь,(-) инстинкты смерти.
8 ноября 2004 г.

***
Синева над крестом
Внезапная встреча
Перешел через мост
Представил руку твою
Гребу незыблемым перстом
Наших встреч обещанья
Закрыл Пастернака я том
Отправил весточку вдаль.

Теперь время ждать - я терплю
По силам ли мне - время покажет
Нет, не сошлись, ну что же - нельзя
Перетерплю, завяжу в узелок
Наших мыслей больную лучину
Чтобы сделать я смог для тебя
Кабы меня опять полюбила
Вступлю на просторный порог
Открывающий мне синюю даль
Вслед за этим холмом, далеко
Наблюдаю, как стонет грааль
Тасманийская мгла за окном -
А я всё тебя каждый миг ожидаю.

Хотел бы увидеть тот желанный дом
Который ты облюбовала, в нём живешь
Смеёшься и грустишь, слезу пускаешь
Письмо может пишешь одной из подруг
Или книгу занятную с интересом читаешь.

Смотри, вспоминай меня хоть раз в год
Позвонишь - буду рад нашей встрече
Ты любила меня? Кто поймёт, кто расскажет?
Как один сумасшедший пилот, сделав пике -
Растерялся, что ему делать
Взлететь к небесам грудь зовёт
А рассудок - мягко земли прикоснуться
Вот и бьюсь головою об лёд
Меж любовью и страхом рехнуться.
15 ноября 2004 г.

***
«Люби меня» - так говорил мудрец
Прости меня – говорю тебе я
Слова просты, но в них много смыслов
Играют все – кидалы, жены, сумасброды
Вот бросил фразу – сделал ход
А кто поймет, что есть за этим,
Когда сказал уже «так вот».
Здесь правил нет – кто понимает - король.
Гребешь под себя и делаешь ход,
А суть летает меж словами пассажиров
Трактуется как? Да(,) просто (,) так!
***
Когда я вижу твои глаза - хочу в них войти
В эту дверь желаний и тоски
Как ты прекрасна в этот миг
Щипаю себя за мочку и вижу тебя
Это не сон – неужели есть ты или я
Пускаю ненароком влюблённый взгляд
Остановить бы время… на миг, или пусть…
Отдамся любви, к чёрту работу,
Слова- дела, и всех других…пошлю.
Обниму за плечо, коснусь ладони твоей,
Скажу: ты нужна мне, поверь, от души
Прости, что жестам не верил – им доверия нет
Кошка лизнула – опять заснул в я в обед.
***
Светлые белые ночи
Тревожат меня в этом сне
Я наверное нарочно
Сейчас позабыл о весне
Напрасно скитаюсь уныло
Тихо чуть слышно сопя
Когда же я буду для милой
Старший брат или родное дитя.
***
Застывает рука при мысли о тебе
Язык онемевает когда хочу сказать
Не ради ли корысти склонился я во мгле
Иль предрассветной мыслью запорошен взгляд
Ведь я не виноват, что вместе были
Мгновенье за мгновеньем, день за днём
С тобой проводили время – пили
Где были наши мысли, что хотела
Ты, ведь сказать не смогла. Даже я
Увидев твое девственное тело
Не был искушен. Хотя внутри
Всё так и горело. С ума меня
Сводя. Так смело, что почти не мог
Сдержаться я. Но ты мною владела
Как бы и любя. Разбила сердце
Смело, хотя и не хотела. Ведь ты
Не я. Вперёд мчишься дерзко
Запамятовав меня. Крошу батон
Не видя журавля, а голуби едят.
Смеюсь когда нелепо вспоминаю
Я тебя. Одновременно тело
Охватывает грусти струя. Пою когда
Надоело вспоминать тебя. Возьми
Всё, что так хотела – не запрещу
А я не могу. Кривое тленно,
А то, что идеально уж не я.
15 февраля 2005 г.
***
Мысли о жизни

Как странно, что не вижу, как летают мысли
Быть может ненавижу чепухи без риска.
Она как та ириска, в зубах, а только лишь
Во вкусе дело, её тело не имеет смысла
Так я решил вновь перекусить, а зря –
Бац! Вдруг нет тебя, ведь кайф весь в
Том, что надобно посасывать любя. И каждый
Раз, доходя до джема, я понимаю вновь
Что нужно вновь вложить тебя. В итоге
Вследствие избытка «это» поедает изнутри
Меня. А что же ты хотела: жить и не болеть
Нельзя. Тогда все бы смело уходили бы
В себя. И не было бы дела мне до тебя,
Но я перестаю вновь хезать – нужна и мне
Семья. А ты же так хотела, чтоб кто-то
Зависел от тебя. Ведь зачем же тело
Если не я скажу привет тебе, не захочу
Спеть для тебя. Ты можешь сказать мне
Нет – есть же другие, не до тебя. Так
И скулю в надежде, что лишусь «Тебя»
15 февраля 2005 г.

***
Мысли о жизни

Как странно, что не вижу, как летают мысли
Быть может ненавижу чепухи без риска.
Она как та ириска, в зубах
только лишь Во вкусе дело,
её тело не имеет смысла
Так я решил вновь перекусить, а зря –
Бац! Вдруг нет тебя,
ведь кайф весь в Том,
что надобно посасывать любя.
И каждый Раз, доходя до джема,
я понимаю вновь,Что нужно вновь вложить тебя.
В итоге Вследствие избытка «это»
поедает изнутри Меня. А что же ты хотела:
жить и не болеть Нельзя.
Тогда все бы смело уходили В себя.
И не было бы дела мне до тебя,
Но я перестаю вновь хезать –
нужна и мне Семья. А ты же так хотела,
чтоб кто-то Зависел от тебя.
Ведь зачем же тело Если не я скажу привет тебе,
не захочу Спеть пару слов.
Ты можешь сказать мне Нет –
есть же другие, не до тебя.
Так И скулю в надежде, что лишусь «Тебя»
15 февраля 2005 г.

***
Грусть, тоска
Два соска
Пелена
Вот те на.
18 февраля 2005 г.

***
Транжира весит много больше
Чем тот пуд соли, который смех
Назвав кого-то ты любимой
Впредь искушён уже навек
Грезами сломлен расточиво
Коробишь совесть сотни лет

Ольхой и митрой пахнет дивно
Соблазн, разврат и синий свет
Меняю взгляды: косо-криво
Слеза упала на сюжет
Попытка власти манит тихо
Возврат – ответ, а цели нет.

Ласкаю грудь неутолимо
Слова доносятся вослед
Посмел стакан разлить пытливо
Минуя риск валить на всех
Кисон вдыхаю терпеливо
Пишу: меня здесь нет.
20 февраля 2005 г.





***
Сандалии из воска растопить мне дай
Твои лодыжки буду рисовать
И смажу воском раны все свои я
Чтобы ты их вовсе не видала.

На кресле умостившись, засыпай
Я буду охранять тебя средь снов
Лети по радуге тайком
Чтоб ангелы тебя не увидали
Я притворюсь игривым львом
Сменяя цвет моих пушистых лап.

Там где живут змея, осёл и рак
Найдёшь покой и радость невдомек
Навсегда. так не играла ты со злом
Как я стараясь истину найти играл
Листал запретных книг страницы
Тем я себе приспал любовь к любви
И жизни.
27 февраля 2005 г.

***
Прелюдия соблазна - так называют секс?
Неутомимейшая жажда так ослепила всех
Срывая «wear» сладострастно находят успех
Иных касается это лишь частно
Рискуя получить клеймо навек.

Как спички дёргаем все ежечасно
По принципу рулетки: раз, два – смерть
Ведь красотища же для многих
Повидать сезон, другой шальных утех.
Вконец изнеможившись помнить рьяно
Что были молоды – е#али всех.
27 февраля 2005 г.

***
Роса разочарований - путь тоски
Я жду твой путь мечтаний
Но ты меня не жди.
Мы встретимся у кристалла
Пути все наши – пыль
Что к извести пристала.
Ты веришь в чудо – жди
Я смутно вижу пламя
Что светит сквозь костыль.
Сомни подушку в одеяло
И спи как ночь не знала.
Разбив кулак об крезало
Мы смотрим на холмы
Сейчас придет лекало
Всех наших бед
И сквозь мольбы
Увидим как незвано
Познала ты…
Вторю я неустанно
Слова свои.
20 марта 2005 г.




***
Крапива обжигает лишь первый раз
Второй уже не чувствуешь боли
Так мы вторично теряем волю
Горбим смех, теряя радость
И тоска – оттого, что кот
Разговаривать начал
А я в переплёт
Зашёл – надо
Рядом сел
Ангелок
Досада
Что я
Не я
Вру
Ли
Я?
23 марта 2005 г.

***
Смотри, как падает последний снег
Ты видишь это предзнаменье?
Ведь мы живём в такой серьёзный век.

Мне столь приятно твоё прикосновенье
Во мгле веков нарочито вторю
И вижу белый свет - тебя.

Я снова забываю о презрении
Как будто я в астральном теле
Негласно забываю, что есть Я.
22 марта 2005 г.

***
Симулакры и фантазмы
Заливают унитазы
А на крышу ещё тише
Падает июльский снег.
Еще тише еле слышу
Разговоры милых фей.
Почти вышел на равнину
Захолустный брадобрей.
26 марта 2005 г.

***
Фривольно разбиваю фразы
Пытаясь что-то уяснить
Таков уж, раненый мой разум
Что не способен позабыть
Как смерть идет: всех сразу.

Свирепа тетка – нет пощады,
Ликует злостный Люцифер
Он подчищает свои лазни
Для предстоящих иноков теперь
Я слышу его бранные фразы…

И я теперь замолк, и жду
Когда и на меня накинут одеяло
Невыносимой лёгкости, тоски
Не будет там тебя – просты шаги,
Нужна на сущем небе ты.
31 марта 2004 г.

***
Какой-то странный удел
Петляет за мной в ненастье
Тебя я увидеть посмел
Ты снова в ситцевом платье.

Меня вновь и вновь сотни стрел
Ранят пытливо сквозь счастье
Тебя я увидеть посмел
И ты снова в ситцевом платье.

Легко ли мне видеть их тень
В печали с разлукой, соблазном
Тебя я увидеть посмел
А ты снова в ситцевом платье.
13 апреля 2005 г. (после спектакля о Высоцком)

***
Тебя в тайге найти хотел
Средь можжевельников и льна
Что одиноко и несмело чтят
Всех тех, кто не удостоен славы
Они тоскливо ждут и плачут
Когда придет и их черёд
Размытые песком лукавым
Себя так нехотя щадят
А ты у них блуждаешь –
Ждёшь меня
Приду-согрею пламенем, что от меня
14 апреля 2005 г.

***
Щебечут птицы оголтело
Чуть видно, моросит апрельский дождь
А я лишь жду, что ты придешь.
17 апреля 2005 г.

***
Погоняя листву на ветру
Тихо шепчет весна наяву
Говорит – «Я живу, но уйду».

Рано утром, чуть очи продрав
Старый пес обошел конуру
Он забыл, что весна уж вовсю!

Одуванчик тихо дыша
Меня взглядом окинул к утру
Я простил и себе ,что живу.
18 апреля 2005 г.

Стих дня
Светлые белые ночи
Тревожат меня в этом сне
Я наверное нарочно
Сейчас позабыл о весне
Напрасно скитаюсь уныло
Тихо, чуть слышно сопя
Когда же я буду для милой
Старший брат, илт родное дитя?

НА ПЛАТИНОВОЙ ТАБЛИЧКЕ, ИНКРУСТИРОВАННОЙ ПО КРАЯМ ОПАЛАМИ И ЖЕМЧУГОМ, НАПИСАНО:
Философствование иногда было (бывает, будет бывать) последствием галлюцинаций, чаще, впрочем, оно являлось проектом их преодоления – противоядием своего рода. Считается, что человеческий разум способен "перерабатывать "логос со специальной целью обеспечить себе подобными противоядиями, помогающими преодолеть ту степень идеологической интоксикации (отравленность иллюзиями), на которую обречено нефилософствующее существо.
НА ТЕМНОЙ ТАБЛИЧКЕ С ЗАКРУГЛЕННЫМИ УГОЛКАМИ, СДЕЛАННОЙ ИЗ СПРЕСОВАННОЙ УГОЛЬНОЙ ПЫЛИ, ПОМЕ-ЩЕННОЙ В РАМКУ ИЗ КОСТИ ИСКОПАЕМОГО МАМОНТА (ЦВЕТ РАМКИ БЕЛО-ЖЕЛТОВАТЫЙ), НАПИСАНО:
С другой стороны, люди подозрительные и осмотрительные сообщили, что "противоядие" само может быть ядом или же наркотиком, что оно может даже соучаствовать в деле создания особых "отравляющих тел". философ, – говорили эти представители осторожности, – вольно или невольно изобретает новые формы и типы зависимости, новые порабощающие моды. Философ делает это, следуя подсказкам, приходящим со стороны "отравляющих тел". Впрочем, то, что исходит от "отравляющих тел", никогда не приходит слишком уж "со стороны", поскольку "отравляющие тела" не знают разделения на "внутри" и "снаружи" – они сквозные, проницающие.
НА БОЛЬШОМ КУСКЕ ЗАМОРОЖЕННОГО КИТОВОГО САЛА ЗОЛОТОЙ НИТЬЮ НАПИСАНО:
Напротив, всегда существовали и наверное и впредь будут существовать люди, восторженно относящиеся к галлюцинациям. Такие люди предпочитают говорить о видениях, откровениях, восхищениях, экстазах и тому подобное. Эти поклонники и аресты галлюцинирования иногда упрекали логическое и рациональное мышление в том, что оно есть нечто скользящее по поверхности, не затрагивающее глубин. Существенными, в таком случае, почитались переживания, имеющие место за границами рассуждения.
НА ЛЕЗВИИ ЗОЛОТОГО ТОПОРА НАПИСАНО:
Здесь на первый план, впрочем, всегда выходила проблема различения между подлинными и неподлинными переживаниями глубин, между "откровением" и "прелестью". Различение это невозможно осуществить без той или иной тактики рассуждения, данной в традиции. Тема различения (невозможного без некоторой настороженности, без бдительности) объединяет почти все мистические и медитативные практики в ипохондрический компендиум, напоминающий философский, также объединенный изнутри фобиями: боязнью противоречий, иллюзий, повторов, бессознательных заимствований, трюизмов, наконец (и это самый нервирующий и плохо устранимый вид фобии) глубоким страхом перед избыточностью, ненужностью, невостребованностью тех или иных витков дискурса.
НА ПОВЕРХНОСТИ ЯЙЦА (РАЗМЕРЫ ЯЙЦА СООТВЕТ-СТВУЮТ ЯЙЦУ СТРАУСА), СДЕЛАННОГО ИЗ ЦЕЛЬНОГО КУСКА ГОРНОГО ХРУСТАЛЯ, УКРЕПЛЕННОГО НА БРОНЗОВОЙ ПОДСТАВКЕ С ТРЕМЯ НОЖКАМИ В ВИДЕ ЛЬВИННЫХ ЛАП, ОБУТЫХ В РИМСКИЕ САНДАЛИИ, НАПИСАНО:
Наконец, нередко задумывались над тем, что сами по себе препирательства между "философствующими" и "галлюцинирующими" выглядят подозрительно: то ли за этим стоит политическая борьба между различными типами "властителей дум", то ли неуживчивость различных "психосюже-тов", "психем", опирающихся на плохо совместимые типы практик.
НА СЕРЕБРЯНОЙ КОПИИ УХА ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНЕЙ ДЕВУШКИ НАПИСАНО:
Тут иногда приходилось узнать, что глубины с легкостью становятся поверхностями (а иначе они недостаточно глубоки), что эзотерический текст обладает априорной тривиальностью (и что всякая попытка сделать его менее банальным оборачивается глупостью и преступлением), что философствование это опосредованное традицией галлюцинирование в логосе. Логика, в ее классическом понимании, это старый делириозный регламент, когда-то выведенный за пределы бреда юридическими потребностями афинской демократии. Этот регламент поддерживается определенным статусом человеческого мозга, а также собственной традицией.
Наркотик и голод, сон и обыденный разговор, сытная еда и вино, отсутствие свободного времени и ничем не ограниченный досуг – все это комбинации урезаний и дополнений, нехваток и излишков, код несовпадений и диссонансов. Все это, до некоторой степени, складывается в "повествование", однако в целом оно нечитаемо. Именно непрочитываемость делает это "повествование" экономической реальностью. Прочитываемыми остаются только его внутренние границы, разрывы, места нестыковок или, напротив, "случайных совпадений", случек, зоны чересчур навязчивых повторов, пиковые участки порнологических оргий и уравновешивающие их крайние варианты возрождения. Все эти эксцессы отмечены присутствием тех или иных технических возможностей, смягчающих или раже (временно) устраняющих гнет экономических ограничений (конечность жизни, ограниченные ресурсы времени, сил, внимания и так далее).
НА ПОВЕРХНОСТИ СВИНЦОВОГО КОНУСА, НА ОСТРИЕ КОТОРОГО УКРЕПЛЕНА АНТЕННА, УСЫПАННАЯ БРИЛЛИАН-ТАМИ, НАПИСАНО:
В любом случае высказывание, будь то ссылающееся на галлюцинаторный опыт или являющееся следствием размышлений, имеет своим фактическим "внутренним" референтом тело высказывающегося. Это тело "не дано" в тексте, и его неданность конституирует текст. Раскрутка высказывания обратно к телу (этот обожествляемый реверс) – невроз критических дискурсов. Критика ищет рот, чтобы "примерить" к нему речь, чтобы заставить этот рот принять в себя обратно некогда сказанное слово. Критический дискурс ищет руку, чтобы заставить ее отыграть назад движения письма, "стереть" текст.
НА ПОДНОСЕ, КОТОРЫЙ ДЕРЖИТ БРОНЗОВАЯ СТАТУЯ КАЗАКА, РАЗРУБЛЕННОГО ПОПОЛАМ СВОИМИ ПРИЯТЕЛЯМИ, НО СПОКОЙНО ПОКУРИВАЮЩЕГО ЛЮЛЬКУ, НАПИСАНО:
Впрочем, критический дискурс не считает себя садистом-расчле-нителем. Этот дискурс предполагает (и не без некоторых на то оснований), что тело высказывающегося расчленено уже самим актом высказывания: только молчащее тело может быть цельным. Поэтому парциальные тела, такие как It (ЭТО) и The Thing (BEЩЬ), молчат – они уже являются следствием расчленения, им незачем и далее расщеплять себя.
НА ЗОЛОТОМ БИЛЬЯРДНОМ СТОЛЕ, ЧЬЕ ИГРОВОЕ ПОЛЕ PABHOMEPHO ПОКРЫТО ТОНКИМ, НО ПЛОТНЫМ СЛОЕМ КОКАИНА, ИМЕЮЩИМ ВИД БЕЛОГО ПОРОШКА, НАПИСАНО:
Критический дискурс изначально апеллирует к "кускам", к деталям, взявшим на себя бремя авторства. Говорящий рот, пишущая рука, беременный мозг, икононизированное лицо, подстрекающие телесные дефекты, диктующие гениталии – все эти стереотипные аксессуары складываются воображением в монструозное авторское "тело", причем возникает тревожная мысль о том, что это "тело" потому только и замещает себя текстом, что оно само по себе слишком кошмарно.
НА ГРАНЯХ ПЯТИКОНЕЧНОЙ РУБИНОВОЙ ЗВЕЗДЫ, УВЕНЧИВАЮЩЕЙ НОВОГОДНЮЮ ЕЛЬ, ВЫТОЧЕННУЮ ИЗ ЦЕЛЬНОГО КУСКА УРАЛЬСКОГО МАЛАХИТА, НАПИСАНО:
Из этих авторских "тел" механически вычитаются все непомеченные дискурсом зоны. Ими могут быть внутренности, щиколотки, локти, гипокамп, среднее ухо и прочее.
НА АЛМАЗНОМ СЛОНЕ НАПИСАНО:
Уродливое тело Сократа, сухощавое и якобы склонное к онанизму тело Канта, инфицированное и страдающее тело Ницше, задыхающееся и стремящееся к самоизоляции тело Пруста, возбужденное кокаином и все тем же онанизмом тело молодого Фрейда и его же старое тело, не испытывающее более никаких приятных ощущений – эти "тела" есть связки инсинуаций и грез. Эти фантомы принадлежат культуре, они давно стали "общими местами", а общие места и охраняются сообща.
НА СЕРЕБРЯНЫХ ДЕТСКИХ САПОГАХ ВЫГРАВИРОВАНО:
Тело замкнуто. Его содержание (то есть набор "магических" эквивалентов того или иного авторского дискурса) утеряно, недоступно. Вначале эта утрата, эта недоступность мотивированы тем, что тело – живое. Затем, они же мотивированы тем, что тело – мертвое. Тем не менее высказывание подписано тем же именем, которым помечено тело. В практике цитирования имя автора иногда дается в скобках. В этих скобках умещается вся "скабрезная галлюциногенность", весь тонатомимезис, весь ужас того обстоятельства, что тело (носитель того же самого имени) в эти скобки помещено быть не может, хотя там, в каком то смысле, ему и место.
НА БЕЛОМ АТЛАСНОМ ЧЕХЛЕ, ВНУТРИ КОТОРОГО НАХО-ДИТСЯ ПЛАТИНОВАЯ КОПИЯ АВТОМОБИЛЬНОГО ДВИГАТЕЛЯ, ЧЕРНЫМ БИСЕРОМ ВЫШИТО:
Философу дана двойная возможность фроттировать зону собствен-ной нетелесной телесности. Он может акцентировать свой нарциссизм, свой солипсизм. Однако, таким образом, он лишь укрепляет традицию эффективностью своего присутствия-отсутствия в собственном тексте.
НА СТАЛЬНОМ КАРЛСОНЕ НАПИСАНО:
Имеется и другая возможность, связанная с псевдонимностью. Кьеркегор, возможно, острее других чувствовал фокус на поименованном теле высказывающегося, которое "трансцендентно" тексту, в то время как тела читателей этому тексту "даны", то есть парадоксальным образом "имманентны". Всю жизнь скрываясь за псевдонимами, Кьеркегор в конце жизни высказал пожелание, чтобы на его могиле написано было одно лишь слово – ЕДИНСТВЕННЫЙ.
НА ЧУГУННОМ ШАРЕ ВЕСОМ В 66 ТОНН, УКРЕПЛЕН-НОМ НА ТОНКОЙ, СТЕКЛЯННОЙ ИГЛЕ ВЫСОТОЙ В 102 МЕТРА, НАПИСАНО:
Имя собственное никогда не бывает целиком и полностью собственным. Персональное имя и персональное тело вовлечены в слишком тесные (и слишком старые) отношения с анонимным, они слишком очевидным, слишком экономическим образом сцеплены с другими именами, другими телами и их отсутствиями. Следует (хотя бы лишь с терапевтической точки зрения) ослабить тесноту этих сцеплений, сделать ситуацию более разреженной, более "пространственной", менее "хронической" и менее дисциплинированной. Иначе говоря, придать ситуации технические свойства. Для этого и появляется философствующая группа.
НА ПАРЧОВОМ ПАПСКОМ ОБЛАЧЕНИИ МЕЛКИМ ЖЕМЧУГОМ ВЫШИТО:
Можно сказать, что безответственность здесь возведена в высший принцип. Нашу маленькую (хочется сказать – микроскопическую) "философствующую группу", то есть Инспекцию "Медицинская герменевтика", можно сравнить с Бермудским треугольником. Вместо имен здесь – номенклатура. Раскручивая нити наших высказываний в направлении "реверс", критическое расследование не сможет добраться до тел, это расследование упрется в треугольник, чьи грани образованы тремя "окукленными" телами, тремя галлюцинирующими личинками, в центре – высказывающаяся пустота. Суть же высказывания – подмена, поглощение, исчезновение.
НА ФАРФОРОВОЙ КОПИИ ВЗОРВАННОГО БОЛЬШОГО ТЕАТРА НАПИСАНО:
Граница между философствованием и галлюцинированием, точнее клапан, заведующий "переключением" ("перекачкой") философствования в галлюцинирование и наоборот, – вот чем заведует микроскопическая "философствующая группа".
НА ТИТАНОВОМ ШЛЕМЕ, НАДЕТОМ НА ГОЛОВУ ИЗУМ-РУДНОГО СТАРИКА, ОСЕДЛАВШЕГО АКУЛУ, СДЕЛАННУЮ ИЗ РОЗОВОГО МРАМОРА (РАЗМЕРЫ АКУЛЫ СООТВЕТСТВУЮТ НАТУРАЛЬНЫМ), НАПИСАНО:
Это напоминает о переходе от ВСЕГО К НИЧЕМУ, напоминает о нагрузке, падающей на ядерную кнопку. С невероятной скоростью нам приходится передавать друг другу (не столько "по кругу", сколько "по треугольнику") наш "президентский" черный чемоданчик, нашу пизду, наш вагинальный знак верховной власти. Скорость должна быть предельной, умопомрачительной. От таких скоростей, как от космических перегрузок, люди, как правило, глупеют. Но иначе кто-то из нас может поддаться искушению совершить окончательное движение, финальный ласкающий жест – не столько нажатие на кнопку, сколько ободряющее "пожатие кнопки". Тогда галлюциноз навсегда останется галлюцинозом, логос навсегда останется логосом.
НА ПОВЕРХНОСТИ ОГРОМНОГО КУБА, СДЕЛАННОГО ИЗ СПЛОШНОГО ЧЕРНОГО КАМНЯ, УКРЕПЛЕННОГО НА ПОДСТАВКЕ В ВИДЕ ЗОЛОТОЙ КУРИНОЙ ЛАПКИ, НАПИСАНО:
Однако, вместо катастроф, философствующая группа производит нечто вроде сокровищ, она производит клады и даже с большей или меньшей долей прилежания, оборудует для этих "кладов" специальные "острова" – "острова сокровищ" и "таинственные острова". Отмененная катастрофа нуждается в драгоценном памятнике, она порождает сувениры ювелирного типа. Прообразом такого рода сокровищ могут считаться знаменитые яйца Фаберже. Соединение яйца и часов, тикающее яйцо с часовым механизмом внутри это, конечно же, бомба, но бомба, которая никогда не взорвется, также как "яичко золотое" никогда не разродится. Яйца Фаберже это обезвреженный, нирванизованный дискурс бомбизма, упрежденный террор. Они демонстрируют нам, как "адские машины" становятся ювелирными изделиями, роскошными украшениями рая. С политической точки зрения эти люксус-яйца реакционны, но в их ювелирной чешуе, во всех их жемчужинах и алмазах мириадами бликов горят размноженные отражения той искры, которая освещает само сердце реакции. Речь идет о категорическом требовании покоя.
НА НЕФРИТОВОЙ КОПИИ ЯДЕРНОГО ЧЕМОДАНЧИКА (ЯДЕРНАЯ КНОПКА ИМЕЕТ ВИД БОЛЬШОГО БРИЛЛИАНТА) НАПИСАНО:
Именно поэтому мы постоянно держим "дискурс Фаберже" за его драгоценные, тикающие яйца. Философские категории, "философемы", это тоже "адские машины" своего рода, которые еще следует обезвредить. Философствующая группа каким-то образом (каким? каким образом?) производит вместо философии философский музей. Для этого даже не нужны специальные усилия, достаточно наличия философствующей группы, а "музей философии" сам сложится по ее следам, как пенный шлейф, как череда экскрементов. Здесь "идеи" могут много раз и навсегда отдохнуть от своей бесплотности, от своего существования "голодных духов", бесконечно жаждущих и не обретающих воплощения. Все философские категории здесь обретают свои предметные эквиваленты (именно эквиваленты, а не иллюстрации). Таким образом они успокаиваются.
НА ПЛАТИНОВОЙ КОПИИ БАЛЛИСТИЧЕСКОЙ РАКЕТЫ СРЕДНЕГО РАДИУСА ДЕЙСТВИЯ НАПИСАНО:
Философский музей может быть только невероятно дорогостоящим.
Нужны все сокровища мира, чтобы приобрести покой.
НА АЛМАЗНОЙ КОПИИ PAKETЫ "ЗЕМЛЯ – ВОЗДУХ" НАПИСАНО:
Чтобы порождать вещи "музея философии" от философствующей группы требуется немного – она должна находиться в состоянии перманентного распада. Это несложно, поскольку распад это вообще "рок группы", поэтому идеальными группами являются постоянно распадающиеся рок-группы.
НА МАТРЕШКЕ, СДЕЛАННОЙ ИЗ ЧЕРНОГО АСФАЛЬТА, НАПИСАНО:
Рай, как известно, это оазис, точнее цепочка оазисов, то исчезающих, то появляющихся на подвижной линии между дискурсом и нарративом. "Оазисы" – это зоны, где "технические возможности" на какое-то время, по каким-то причинам, заслоняют собой "экономичес-кую реальность".
НА СТАТУЕ ГИГАНТА, КОТОРОГО ТРОГАЕТ ЗА ПЯТКУ БРОНЗОВАЯ СТАТУЯ ДЕВОЧКИ 11 ЛЕТ, ОДЕТОЙ В КОСТЮМ ДЛЯ ГЛУБОКОВОДНОГО ПЛАВАНИЯ С ЗОЛОТЫМ АКВАЛАНГОМ НА СПИНЕ, НАПИСАНО:
Такого рода затмения это "затмения тьмы светом", "мягкие вспышки", высвечивающие галлюциногему ВСЕГО в каноне УЮТА. В эти моменты мы видим интерьеры сокровищниц, комнаты одомашненной запредельности, залы согласованности, коридоры и капилляры инкрустированной понятийности. ВСЕ и НИЧТО вступают здесь в отношения любовного сговора. НИЧТО прилагается ко ВСЕМУ как анестезирующий, а то и онанистический аттракцион.
НА РУБИНОВЫХ ВАЛЕНКАХ НАПИСАНО:
Таким образом философия исцеляется, через "прописанный" ей галлюциноз, от пронизывающей ее конфликтности, она становится отныне неполемичной, безотносительной, нарванизованой. Нарратогенный галлюциноз, в свою очередь, поддерживает с помощью этих нирванических дискурсов свои канонические, райские формы.
НА АЛМАЗНОЙ КОПИИ ДАЧНОЙ ВЕРАНДЫ НАПИСАНО:
Либидо это яйцо, чья скорлупа сплошь инкрустирована жемчугом. Катарсис это яшмовый пень. Бытие к смерти это серебряная палка. Воля к власти это противозачаточная спираль, выполненная в технике перегородчатая эмаль. Имаго это платиновая антенна, проходящая сквозь палехский поднос. Прибавочная стоимость это вологодские кружева в янтаре.
НА АЛМАЗНОЙ КОПИИ САРАЯ НИЧЕГО НЕ НАПИСАНО.
НА АЛМАЗНОМ ТОПОРЕ НИЧЕГО НЕ НАПИСАНО.

С сегодняшнего дня все желающие могут прочитать на этой странице стихи, рассказы написанные мной. Также я буду писать о своих мысля и некоторых событиях с моей точки зрения

Записки недоумённого критика