По коридору бежит маленькая фигурка. Нарисована она с большой любовью, даже несколько сентиментально. Если нажать клавишу "Up", она подпрыгнет вверх, прогнется, повиснет на секунду в воздухе и попытается что-то поймать над своей головой. Если нажать "Down", она присядет и постарается что-то поднять с земли под ногами. Если нажать "Right", она побежит вправо. Если нажать "Left" - влево. Вообще, ею можно управлять с помощью разных клавиш, но эти четыре - основные.
   Проход, по которому бежит фигурка, меняется. Большей частью это что-то вроде каменной штольни, но иногда он становится удивительной красоты галереей с полосой восточного орнамента на стене и высокими узкими окнами. На стенах горят факелы, а в тупиках коридоров и на шатких мостках над глубокими каменными шахтами стоят враги с обнаженными мечами - с ними фигурка может сражаться, если нажимать клавишу "Shift". Если нажимать некоторые клавиши одновременно с другими, фигурка может подпрыгивать и подтягиваться, висеть, качаясь, на краю, и даже может с разбега перепрыгивать каменные колодцы, из дна которых торчат острые шипы. У игры много уровней, с нижних можно переходить вверх, а с высших проваливаться вниз - при этом меняются коридоры, меняются ловушки, по другому выглядят кувшины, из которых фигурка пьет, чтобы восстановить свои жизненные силы, но все остается по прежнему - фигурка бежит среди каменных плит, факелов, черепов на полу и рисунков на стенах. Цель игры - подняться до последнего уровня, где ждет принцесса, но для этого нужно посвятить игре очень много времени. Собственно говоря, чтобы добиться в игре успеха, надо забыть, что нажимаешь на кнопки, и стать этой фигуркой самому - только тогда у нее появится степень проворства, необходимая, чтобы фехтовать, проскакивать через щелкающие в узких каменных коридорах разрезалки пополам, перепрыгивать дыры в полу и бежать по срывающимся вниз плитам, каждая из которых способна выдержать вес тела только секунду, хотя никакого тела и тем более веса у фигурки нет, как нет его, если вдуматься, и у срывающихся плит, как бы убедителен ни казался издаваемый ими при падении стук.
   Принц бежал по каменному карнизу; надо было успеть подлезть под железную решетку до того, как она опустится, потому что за ней стоял узкогорлый кувшин, а сил почти не было: сзади остались два колодца с шипами, да и прыжок со второго яруса на усеянный каменными обломками пол тоже стоил немало. Саша нажал "Right" и сразу же за ней "Down", и принц каким-то чудом пролез под решеткой, спустившуюся уже почти наполовину. Картинка на экране сменилась, но вместо кувшина на мостике впереди стоял   жирный   воин   в   тюрбане   и гипнотизирующе глядел на Сашу.
   - Лапин! - раздался сзади отвратительно знакомый голос, и у   Саши перехватило под ложечкой, хотя совершенно никакого объективного повода для страха не было.
   - Да, Борис Григорьевич?
   - А зайди-ка ко мне.
   Кабинет Бориса Григорьевича на самом деле никаким кабинетом не был, а был просто частью комнаты, отгороженной несколькими невысокими шкафами, и когда Борис Григорьевич ходил по своей территории, над поверхностью шкафов был виден его лысый затылок, отчего Саше иногда казалось, что он сидит на корточках возле бильярда и наблюдает за движением единственного оставшегося шара, частично скрытого бортом. После обеда Борис Григорьевич обычно попадал в лузу, а с утра, в золотое время, большей частью отскакивал от бортов, причем роль кия играл телефон, звонки которого заставляли полусферу цвета слоновой кости над заваленной бумагами поверхностью шкафа двигаться некоторое время быстрее.
   Саша ненавидел Бориса Григорьевича той особой длительной и спокойной ненавистью, которая знакома только живущим у жестокого хозяина сиамским котам и читавшим Оруэлла советским инженерам. Саша всего Оруэлла   прочел   в институте, еще когда было нельзя, и с тех пор каждый день находил уйму поводов, чтобы с кривой улыбкой покачать головой. Вот и сейчас, подходя к проходу между двух шкафов, он криво улыбнулся предстоящему разговору.
   Борис Григорьевич стоял у окна и, подолгу   замирая   в   каждом   из промежуточных положений, отрабатывал удар "полет ласточки",   причем   не
бамбуковой палкой, как совсем недавно, когда он только начинал осваивать "Будокан", а настоящим самурайским мечом. Сегодня на нем была "охотничья одежда" из зеленого атласа, под которой виднелось мятое кимоно из узорчатой ткани синобу. Когда Саша вошел, он бережно положил меч на подоконник, сел на циновку и указал на соседнюю. Саша, с трудом подвернув под себя ноги, сел и поместил свой взгляд на плакат фирмы "Хонда" с мотоциклистом в высоких кожаных сапогах, второй год делающим вираж на стенке шкафа справа от циновки Бориса Григорьевича. Борис Григорьевич положил ладонь на процессорный блок своей "эйтишки" - такой же, как у Саши, только с винтом в восемьдесят мегабайт, - и закрыл глаза, размышляя, как построить беседу.
   - Читал последние "Аргументы"? - спросил он через минуту.
   - Нет, - ответил Саша, - я не выписываю.
   - Зря, - сказал Борис Григорьевич, поднимая с пола свернутые листы и потряхивая ими в воздухе, - отличная газета. Я не понимаю, на что только
коммунисты надеются? Пятьдесят миллионов человек загубили, и сейчас еще что-то бормочут. Все же всем ясно.
   - Ага, - сказал Саша.
   - Или вот, - сказал Борис Григорьевич, - в Америке около тысячи женщин беременны от инопланетян. У нас тоже таких полно, но их КГБ где-то прячет.
   "Чего он хочет-то?" - с тоской подумал Саша.
   Борис Григорьевич задумался.
   - Странный ты парень, Саня, - наконец, сказал он. - Глядишь бирюком, ни с кем из отдела не дружишь. Ведь ты знаешь, люди вокруг, не мебель. А ты вчера Люсю напугал даже. Она сегодня мне говорит:"Знаете, Борис Григорич, как хотите, а мне с ним в лифте одной страшно ездить."
   - Я с ней в лифте ни разу не ездил, - сказал Саша.
   - Так поэтому и боится, - сказал Борис Григорьевич. - А ты съезди, за пизду ее схвати, посмейся. Ты Дейла Карнеги читал?
   - А чем я ее напугал? - спросил Саша, соображая, кто такая Люся.
   - Да не в Люсе дело, - раздражаясь, махнул рукой Борис Григорьевич.
   -Человеком надо быть, понял? Ну ладно, этот разговор мы еще продолжим, а сейчас ты мне по делу нужен. Ты "Абрамс" хорошо знаешь?
   - Ничего.
   - Как там башня поворачивается?
   - Сначала нажимаете "С", а потом курсорными клавишами. Вертикальными можно поднимать пушку.
   - Точно? Давай-ка глянем.
   Саша перешел к компьютеру; Борис Григорьевич, что-то шепча и подолгу зависая пальцами над клавиатурой, вызвал игру.
   - Вот, - показывая, сказал Саша.
   - Точно. Век бы не догадался.
   Борис Григорьевич снял телефонную трубку и принялся накручивать номер, и когда линия отозвалась, все лучшее поднялось из его души и поместилось на лице.
   - Борис Емельяныч, - ласково сказал он, - нашли. Нажимаете цэ, а потом стрелочками... Да... Да... Обратно тоже через цэ... Да что вы говорите,
а-ха-ха -ха...
   Борис Григорьевич повернулся к Саше, умоляюще сложил губы и совсем не обидно пошевелил пальцами в направлении выхода. Саша встал и вышел.
   - А-ха-ха... На листе? Попьюлос? Даже не слышал. Сделаем. Сделаем.
Сделаем. Обнимаю...
   Саша ходил курить на темную лестницу, к окну, из которого был виден высотный дом и какие-то обветшало-красивые терассы внизу. Место у подоконника было для него особым. Закурив, он обычно подолгу смотрел на высотный дом - звезда на его шпиле была видна немного сбоку, и казалась из-за обрамляющих ее венков двуглавым орлом; глядя на нее, Саша часто представлял себе другой вариант русской истории, точнее другую ее траекторию, закончившуюся той же точкой - строительством такого же высотного здания, только с другой эмблемой на верхушке. Но сейчас небо было каким-то особенно гнусным и казалось даже серее, чем высотный дом.
   На площадке одним пролетом ниже курили двое в одинаковых комбенизонах из тонкой английской шерсти; у обоих из широкого нагрудного кармана торчало по мельхиоровому гаечному ключу. Саша прислушался к их разговору и понял, что оба они из игры "Пайпс", или, по-русски, "Трубы". Саша ее видел, и даже ездил устанавливать ее на винчестер какому-то замминистра, но ему самому она не нравилась полным отсутствием романтики, поверхностным пафосом и особенно тем, что в левом углу был нарисован мерзкого вида водопроводчик, который начинал хохотать, когда какую-нибудь из труб на экране прорывало. А эти двое, судя по разговору, увлекались ей всерьез.
   - По старым договорам уже не грузят, - жаловался первый комбинезон, - валюту хотят.
   - А ты на начало этапа вернись, - отвечал второй, - или вообще загрузись по новой.
   - Пробовал уже. Егор даже в командировку на комбинат ездил, три раза к директору пытался пройти, пока не подвис.
   - Если подвисает, надо "Control - Break" нажимать. Или "Reset". Знаешь, как Евграф Емельяныч говорит - семь бед, один "Reset".
   Оба темных комбинезона синхронно подняли глаза на Сашу, переглянулись, кинули окурки в ведро и скрылись в коридоре.
   "Вот интересно, - подумал Саша, - они врут друг другу, или им правда в эти трубы интересно играть?" Он пошел вниз по лестнице. "Господи, да на что же я надеюсь? - подумал он. - Что я буду здесь делать через год? А ведь они хоть очень глупые, но все видят. И все понимают. И не прощают ничего. Каким же надо оборотнем быть, чтоб здесь работать...""
   Вдруг лестница под ногами дрогнула, тяжелый бетонный блок с четырьмя ступенями, как во сне, ушел из-под ног и через секунду с грохотом врезался в лестничный пролет этажом ниже, не причинив, однако, никакого вреда двум девочкам-машинисткам из административной группы, стоявшим точно в месте удара. Девушки подняли хорошенькие птичьи головки и посмотрели на Сашу, которого спасло только то, что он успел схватиться за край оставшейся на месте ступени.
   - Ботинки чистить надо, - сказала одна из девушек, отстраняясь от сашиных качающихся ног, и обе они захихикали.
   Саша скосил на них глаза и заметил пирамидку из разноцветных кубиков, на нижней грани которой они стояли. Это была, кажется, игра "Крэйзи берд" - очень милая, с забавной дурашливой музыкой, но с неожиданно тупым и жестоким концом.
   Так можно было висеть сколько угодно - было даже что-то приятное в этом однообразном покачивании взад-вперед, но Саша подумал, что это, наверно, выглядит глупо. Он подтянулся и вылез на незнакомый каменный пятачок, обрывающийся в пропасть, противоположный край которой был где-то за левой границей монитора (там еле слышно что-то жужжало). Другая сторона площадки упиралась в высокую каменную стену, сложенную из грубых блоков. Саша сел на шероховатый и холодный пол, прислонился к стене и закрыл глаза. Откуда-то издалека доносился тихий звук флейты. Саша не знал, кто и где играет на ней, но слышал эту музыку почти каждый день. Сначала, когда он только осваивался на первом уровне, этот далекий дрожащий звук раздражал его своей заунывной однообразностью, какой-то бессмысленностью, что ли. Но постепенно он привык и стал даже находить в нем своеобразную красоту - стало казаться, что внутри одной надолго растянутой ноты заключена целая сложная мелодия, и эту мелодию можно было слушать часами. Последнее время он даже останавливался, чтобы послушать флейту, и - как сейчас - оставался неподвижен некоторое время после того, как она стихала.
   Встав, Саша огляделся. Выход был только один - надо было прыгать в неизвестность за левым обрезом экрана. Можно было прыгнуть с разбега, а можно сильно оттолкнувшись обеими ногами от края площадки. Все пропасти в лабиринте были длинной либо в прыжок с разбега, либо в прыжок с места, и надежней, конечно, казался первый   способ,   но   выработанная   интуиция   почему-то подсказывала второй; Саша подошел к обрыву, встал на самый его край, и, изо всех сил оттолкнувшись, прыгнул в жужжащую неизвестность.
   Когда он приземлился на корточки и через секунду выпрямился, на лбу у него выступил холодный пот - стоило ему прыгнуть с разбега... Прямо перед ним на острых стальных шипах висело скрюченное мертвое тело, уже багровое   и распухшее, облепленное множеством жирных неторопливых мух - некоторые из них взлетали отдохнуть и издавали то самое жужжание, которое было слышно на картинке справа. Мертвец при жизни был мужчиной средних лет; на нем был приличный костюм, а рука до сих пор сжимала портфель. Видно, он был в игре новичком, и решил, что надежней будет разбежаться. Но, впрочем, с таким же успехом Саша мог оказаться на дне глубокой каменной шахты, а мужчина в пиджаке - продолжить путешествие к принцессе; точного способа угадать не существовало, или, во всяком случае, Саша его не знал. Осторожно обойдя мертвое тело, Саша побежал вперед по коридору, в одном месте подтянулся, влез на поддерживаемую двумя грубыми столбами площадку и побежал по новому коридору, в трех местах которого пришлось перепрыгивать через глубокие каменные колодцы. Больше всего его поражало, что все это происходило на втором уровне, вроде бы знакомом, как собственные пять пальцев, и только когда под ногами щелкнула управляющая плита и из-за угла донесся лязг поднимающейся решетки, он все понял. Недалеко от перехода на третий уровень была одна решетка, которую он так и не сумел открыть - а когда ему удалось выйти на новый этап, он решил, что она была чисто декоративной. Оказалось, что за ней тоже был участок лабиринта - правда, тупиковый. Саша пробежал под поднявшейся решеткой и помчался дальше - места вокруг были уже знакомые и не сулили никаких неожиданностей. Он наступил еще на одну управляющую плиту, перепрыгнул другую - иначе следующая решетка, которая начала подниматься впереди, сразу же упала бы - подтянулся и изо всех сил рванул по коридору - надо было спешить, потому что поднявшись, решетка сразу   же   начинала опускаться. Он как раз успел подлезть под зубья, бывшие уже в полуметре от пола, и оказался возле лестничной клетке третьего этажа, совсем недалеко от того места, где несколько минут назад обрушился вниз участок лестницы. Теперь дверь следующего уровня была рядом. "Черт, - подумал Саша, отряхиваясь и только теперь чувствуя, как бьется сердце, - ведь не проваливалась здесь лестница раньше! На четвертом этаже проваливалась, а здесь нет. Наверно, через несколько раз срабатывает."
   - Саша!
   Саша обернулся. Из двери второго подотдела малой древесины выглядывала Эмма Николаевна. Ее лицо было густо покрыто пудрой, и напоминало присыпанный стрептоцидом большой розовый лишай.
   - Саша, прикури мне, а?
   - А вы что, сами не можете? - довольно холодно спросил Саша.
   - Так я же не в "Принце", - ответила Эмма Николаевна, - у меня факелов на стенах нету.
   - А что, раньше играли? - подобрев, спросил Саша.
   - Приходилось, - ответила Эмма Николаевна, - только вот эти стражники... Что хотели, то со мной и делали... В общем, дальше второго яруса я так и не попала.
   - А там шифтом надо, - сказал Саша, беря сигарету и подходя к зыбкому факелу, горящему на стене, - и курсорными.
   - Да мне сейчас уж поздно, - вздохнула Эмма Николаевна, беря зажженную сигарету и влажно глядя на Сашу.
   Саша открыл было рот, чтобы выразить вежливый протест, но   заметил выглядывающего из-за спины Эммы Николаевны полуголого рыжегрудого монстра с большим задумчивым рылом вместо лица - такого, какие встречаются только в небольших внешнеэкономических организациях или на дне колодца смерти в игре "Таргхан" - побледнел и, неловко кивнув, пошел к себе.
   "Хана бабе, - подумал он, - скоро в ДОС выйдет... А может, выберется, черт ее знает."
   В его отделе громко звонил телефон, и Саша нетерпеливо подпрыгнул на открывающей вход плите, чтобы дверь следующего уровня скорее поднялась.
   - Лапин! К телефону!
   Саша подскочил к столу и взял трубку.
   - Саня? Здорово.
   Это был Петя Итакин из Госплана.
   - Ты сегодня приезжаешь?
   - Вроде не собирался.
   - Начальник сказал, что сейчас кто-то из Госснаба с новыми программами приедет. Я почему-то решил, что ты.
   - Не знаю, - сказал Саша, - мне пока ничего не говорили.
   - Это ведь у тебя к "Абрамсу" три лишних файла?
   - У меня.
   - Значит точно тебя пошлют. Ты меня дождись, если я выйду, ладно?
   - Ладно.
   Саша повесил трубку и пошел на свое рабочее место. Рядом, за резервным компьютером, сидел командировочный из Пензы и сосредоточено бил из лазера по эргонской ракетной установке, которая уже почти повернулась в позицию для стрельбы; вокруг, насколько хватало глаз, тянулись   безрадостные   пески "Старглайдера".
   - Как там у вас? - вежливо спросил Саша.
   - Плохо, - отвечал командировочный, с гримасой стуча по клавише, - очень плохо. Если вон та штука...
   И вдруг все скрылось в ослепительном огненном смерче; Саша отшатнулся от командировочного и закрыл лицо ладонями - он   сделал   это   совершенно инстинктивно, а когда сообразил, что с ним самим ничего случиться не может и открыл глаза, командировочного рядом уже не было, а на полу возле стула дотлевала пола пиджака.
   Из-за шкафа выскочил Борис Григорьевич, швырнул меч на пол, и, подтянув полы длинного стеганного плаща, который он перед схваткой надевал поверх панциря, принялся затаптывать испускающий вонючий дым кусок ткани. Рогатый шлем Бориса Григорьевича изображал мрачное японское божество, и выбитый на металле оскал в сочетании с хлопотливыми и какими-то бабьими движениям большого нежного тела был довольно-таки страшен. Ликвидировав зародыш пожара, Борис Григорьевич снял шлем, вытер мокрую лысину и вопросительно поглядел на Сашу.
   - Все, - сказал Саша, и кивнул на экран, на котором мигала досовская галочка.
   - Вижу, что все. Ты мне его вызови снова, а то у нас еще акт не подписан.
   У Бориса Григоьевича на столе зазвенил телефон, и он, не договорив, кинулся поднимать трубку.
   Саша пересел за соседний компьютер, вышел на драйв "а", из которого торчала поганая болгарская дискета гостя, и вызвал игру. Дисковод тихо зажужжал, и через несколько секунд в кресле снова появился мужик из Пензы.
   - Когда на вас ракеты летят, - сказал Саша, - вы на высоту лучше уходите. Из лазера больше одной не собьешь, а эта штука пачками бьет.
   - Ты не учи, не учи, - огрызнулся командировочный, припадая к клавиатуре, - не первый год в дальнем космосе.
   - Тогда автоэкзэк себе сделайте, - сказал Саша, - а то вас каждый раз вызывать особо времени ни у кого нет.
   Гость не отзывался - на него шли сразу два шагающих танка, и ему было не до болтовни.
   Вдруг из кабинета начальника послышались какой-то грохот и крики.
   - Лапин! - взревел за шкафом Борис Григорьевич, - ко мне срочно!
   Когда Саша вбежал, Борис Григорьевич стоял на столе и отбивался мечом от
крохотного китайца с детским лицом, со скоростью швейной машинки тыкавшим в
него пикой. Саша все сразу понял, кинулся к клавиатуре и с размаху ткнул
пальцем в клавишу "Escape". Китаец замер.
   - Ух, - сказал Борис Григорьевич, - ну и дела. Пятого дана вызвал - по
инерции нажал, думал, она тип монитора запрашивает. Ну ничего,   сечас
разберемся с ним... Или нет, потом разберемся. Ты вот что. Сейчас сбрось на
дискету расширение к "Абрамсу" и поезжай в Госплан. Бориса Емельяновича
знаешь?
   - Я ж ему "Абрамс" и ставил, - ответил Саша, - зав отделом на шестом этаже.
   - Ну знаешь, так и отлично. Заодно и договора подпишешь - бери прямо с
папкой. Еще он тебе дискету...
   Из-за шкафов полыхнуло ослепительным огнем, несколько раз грохнуло, и
сразу же завоняло паленым мясом.
   - Что такое?
   - Да опять этот, из Пензы. Похоже, на пирамидальную мину попал.
   - Ладно, завтра утром вызовем - а то второй час вонь и грохот. Езжай. Он
тебе дискету даст с "Арканоидом". Ну и ты сам погляди, что у них там нового,
понимаешь?
   Саша повернулся было к двери, но Борис Григорьевич удержал его за рукав.
   - Подожди, - сказал он, надевая шлем и беря в руки меч, - ты мне еще
нужен. Когда я "Кия" крикну, нажми клавишу.
   - Какую?
   - А без разницы.
   Он зашел за спину замершему в выпаде китайцу, встал в низкую стойку и
примерился мечом к его шее.
   - Готов?
   - Готов, - отворачиваясь, ответил Саша.
   - Кия!!!
   Саша ткнул в клавиатуру; раздался резкий свист,   что-то   хрустнуло,
стукнулось об пол и покатилось по нему, а следом упало что-то тяжелое и
мягкое.
   - Теперь иди, - хрипло сказал Борис Григорьевич, - и не задерживайся,
работы много.
   - Я в столовую хотел пойти, - стараясь глядеть в сторону, сказал Саша.
   - Поезжай лучше сразу. Там и пообедаешь.
   Саша вышел из-за шкафов, подошел к своему рабочему месту, ногой отшвырнул
оплавленные очки гостя под батарею, сел за свой компьютер и сбросил на
дискету все, что было нужно. Потом, положив дискету в сумку, встал и
неторопливо пошел по усеянному обломками каменных плит коридору, привычно
перепрыгнул через ловушку, повис на руках, спрыгнул на нижний ярус, поднял с
пола узкий разрисованный кувшин и припал к его горлышку, думая о том, что до
сих пор не знает ни того, кто расставляет в эти кувшины в укромных местах
подземелья, ни того, куда исчезает кувшин, когда он выпивает содержимое.
   Дорога на четвертый уровень была знакома до мелочей, и Саша шел, прыгал,
подлезал и подтягивался совершенно механически, думая о всякой ерунде.
Сначала ему вспомнился зам начальника второго подотдела малой древесины
Кудасов, давно уже дошедший в игре "Троаткаттер" до восьмого уровня, но так
до сих пор и не сумевший перепрыгнуть на нем через какую-то зеленую тумбочку,
- из-за этого он, как говорили, и оставался вечным замом у нескольких
ракетами пролетевших на повышение начальников, у которых это получилось если
и не совсем сразу, то, во всяком случае, без особых усилий. Потом Саша стал
думать о непонятных словах Итакина, сказанных в одну из прошлых встреч - что
вроде какие-то ребята давно раскололи его игру; непонятно было, что Итакин
имел в виду, потому что игра была колотой уже тогда, когда Саша ставил ее
себе на винт. Потом впереди медленно поднялась вверх дверь четвертого уровня,
и Саша шагнул в оказавшийся за ней вагон метрополитена.
   "А куда, собственно, я иду? - думал он, глядя в черное зеркало двери
вагона и поправляя на голове тюрбан. - До седьмого уровня я уже доходил - ну,
может, не совсем доходил - но видел, что там. Все то же самое, только
стражники толще. Ну, на восьмой выйду. Так это ж сколько времени займет... И
что дальше? Правда, принцесса..."
   Последний раз Саша видел принцессу два дня назад, между третьим и
четвертым уровнем. Коридор на экране на секунду исчез, и на его месте
появилась застланная коврами комната с высоким сводчатым потолком. И тут же
заиграла музыка - жалующаяся и заунывная, но только сначала и только для
того, чтобы особенно прекрасной показалась одна нота в самом конце.
   На ковре стояли огромные песочные часы; с каменных плит пола на Сашу
словно в монокль смотрела изнеженная дворцовая кошка, а в самом центре ковра,
на разбросанных подушках, сидела принцесса. Ее лица издали было не разобрать
- кажется, у нее были длинные волосы, или это темный платок падал на ее
плечи. Вряд ли она знала, что Саша на нее смотрит, и что вообще есть какой-то
Саша, но зато Саша знал, что стоит ему только дойти до этой комнаты, и
принцесса бросится ему на шею. Встав, принцесса сложила руки на груди,
сделала несколько шагов по ковру, вернулась и села на россыпь маленьких
подушек.
   А потом все исчезло, за спиной с грохотом закрылась тяжелая дверь, и Саша
оказался возле высокого каменного уступа, с которого начинался четвертый
уровень.
   "Интересно, о чем она сейчас думает? Может быть, она думает о том, кто
идет к ней по лабининту? То есть обо мне, не зная, что именно обо мне?"
   За стеклом замелькали колонны станции; поезд остановился. Саша дал толпе
подхватить себя и медленно поплыл к эскалаторам. Работало   два;   Саша
ответвился в ту часть толпы, которая двигалась к левому. В его голове потекли
медленные и обычные для второй половины дня угрюмые мысли о жизни.
   "Странно, - думал он, - как я изменился за последние три уровня. Когда-то
ведь казалось, что стоит только перепрыгнуть через ту расщелину, и все.
Господи, как мало надо было для счастья... А сейчас я это делаю каждое утро,
почти не глядя, и что? На что я надеюсь сейчас? Что на следующем этапе все
изменится, и я чегото захочу так, как умел хотеть раньше? Ну, допустим,
дойду. Уже ведь почти знаю, как - надо после пятой решетки попрыгать -
наверняка там ход в потолке, плиты какие-то странные. Но когда я туда залезу,
где я найду того себя, который хотел туда залезть?"
   Саша вдруг похолодел - до него донесся знакомый лязг. Он поднял голову и
увидел впереди по ходу эскалатора, на котором он стоял,   включившуюся
разрезалку пополам - два стальных листа с острыми зубчатыми краями, которые
через каждые несколько секунд сшибались с такой силой, что получался звук
вроде удара в небольшой колокол. Остальные спокойно проезжали сквозь нее -
она существовала только для одного Саши, но для него она была настолько
реальна, насколько что-нибудь вообще бывает реальным: через всю сашину спину
шел длинный уродливый шрам, а ведь в тот раз разрезалка его только чуть-чуть
задела, выкромсав целый клок ткани из дорогой джинсовой куртки. Проходить
через разрезалки было, вообще говоря, несложно - надо было встать рядом и
быстро шагнуть вперед сразу же после того, как разрезалка откроется. Но
сейчас Саша ехал по эскалатору, и никакой возможности угадать, в какой именно
момент он доедет до разрезалки, не было. Не раздумывая, он повернулся назад и
кинулся вниз. Бежать было трудно - на эскалаторе стояла уйма пьяноватых
мужичков, каждый из которых давал себя почувствовать и пропускал с большой
неохотой, бросая Саше вдогонку редкие, как самоцветы, слова. Какая-то баба в
красном платке и с двумя большими тюками в руках задержала Сашу настолько,
что он оказался к разрезалке даже ближе, чем был раньше, но все-таки ему
удалось как-то перелезть через тюки. Но тут впереди упала решетка, и Саша
понял, что пропал. Он обмяк, зажмурился, но вместо того, чтобы увидеть за
секунду всю свою жизнь, почему-то с невероятной отчетливостью вспомнил, как в
четвертом классе довел на уроке пения молодого практиканта из консерватории
до того, что тот, перестав играть на рояле музыку Кабалевского, встал с
места, подошел к нему и дал по морде. Разрезалка лязгнула совсем близко, и
Саша инстинктивно шагнул назад, подумав, что ведь может и про...
   "А куда, собственно, я иду? - подумал Саша, глядя в черное зеркало двери
вагона метро и поправляя на голове тюрбан. - До седьмого уровня я уже доходил
- ну, может, не совсем доходил - но видел, что там. Все то же самое, только
стражники толще. Ну, на восьмой выйду. Так это ж сколько времени займет... Да
и зачем все это? Правда, принцесса..."
   Последний раз Саша видел принцессу два дня назад, между третьим и
четвертым уровнем. Коридор на экране на секунду исчез, и на его месте
появилась застланная коврами комната с высоким сводчатым потолком. И тут же
заиграла музыка - жалующаяся и заунывная, но только сначала и только для
того, чтобы особенно прекрасной показалась одна неожиданная нота в самом
конце.
   Саша перестал думать о принцессе и стал глядеть по сторонам. Народ вокруг
был большей частью привокзальный, поганый. Было   много   пьяных,   много
одинаковых баб с сумками; особенно Саше не понравилась одна, в красном
платке, с двумя большими тюками в руках. "Где-то я ее видел, - подумал Саша,
- точно." С ним так часто бывало в последнее время - казалось, что он уже
видел то, что происходит вокруг, но вот где он это видел, и при каких
обстоятельствах, он вспомнить не мог. Зато недавно он прочитал в каком-то
журнале, что это чувство называется "Deja vu", из чего сделал вывод, что то
же самое происходит с людьми и во Франции.
   За стеклом замелькали колонны станции; поезд остановился. Саша дал толпе
подхватить себя и медленно поплыл к эскалаторам. Работало   два;   Саша
ответвился в ту часть толпы, которая двигалась к правому. В его голове
потекли медленные и обычные для второй половины дня угрюмые мысли о жизни.
   "Сейчас мне кажется, - думал он, - что хуже того, что со мной происходит,
и быть ничего не может. А ведь пройдет пара этапов, и вот по этому именно дню
и наступит сожаление. И покажется, что держал что-то в руках, сам не понимая,
что - держал, держал, да и выкинул. Господи, как же погано должно стать
потом, чтобы можно было жалеть о том, что происходит сейчас... И ведь что
самое интересное - с одной стороны жить все бессмысленней и хуже, а с другой
- абсолютно ничего в жизни не меняется. На что же я надеюсь? И почему каждое
утро встаю и куда-то иду? Ведь я плохой инженер, очень плохой. Мне все это
просто не интересно. И оборотень я плохой, и скоро меня возьмут и выпрут, и
будут совершенно правы...
   Саша вдруг похолодел - до него донесся знакомый лязг. Он поднял голову и
увидел на соседнем эскалаторе включившуюся разрезалку пополам. В первый
момент испуг был так силен, что Саша даже не сообразил, что никакой угрозы
для него нет. Потом, сообразив, он так громко сказал "Уй", что на него с
соседнего эскалатора поглядела та самая баба с тюками, которая привлекла его
внимание в вагоне. Она проехала разрезалку, глядя на Сашу и даже не
догадываясь, что случилось бы, будь на ее месте он. Саше ее взгляд был
неприятен, и он отвернулся.
   Следующая разрезалка пополам стояла у выхода из метро, и Саша прошел ее
без всякого труда. А вот из кувшинчика, стоявшего за ней, он пить не стал -
какой-то он был подозрительный, с орнаментом из треугольничков. Саша один раз
из такого попил и потом две недели сидел на бюллетене. Чутье подсказывало,
что где-то рядом должен быть еще один кувшин, и Саша решил поискать. Его
внимание привлекла парикмахерская на другой стороне улицы: в вывеске не
горели две первых буквы, и Саша был уверен, что это что-нибудь, да значит.
   Внутри было маленькое помещение, где клиенты дожидались своей очереди -
сейчас оно было совершенно пустым, и это была вторая странность. Саша обошел
комнатку кругом, подвигал кресла (в конце прошлого года он сел на один стул в
коридоре военкомата, куда провалился с третьего уровня, и неожиданно сверху
спустилась веревочная лестница, по которой   он   благополучно   вылез   в
двухмесячную командировку), попрыгал на журнальном столике (иногда   они
управляли поворачивающимися частями стен), и даже подергал крючки вешалок.
Все было напрасно. Тогда он решил проверить потолок, опять влез на журнальный
столик и подпрыгнул с него вверх, подняв над головой руки. Потолок оказался
глухим, а столик - очень непрочным: сразу две его ножки подломились, и Саша
вытянутыми руками врезался в цветную фотографию улыбающегося рыжего дебила,
висевшую на стене.
   И вдруг в полу со скрипом распахнулся люк, в котором блеснуло медное горло
кувшина, стоящего на каменном полу метрах в двух внизу. Саша спрыгнул на
каменную площадку, и люк над головой захлопнулся; Саша огляделся и увидел с
другой стороны коридора бледного усатого воина в красной чалме с пером; на
пол воин отбрасывал две расходящихся дрожащих тени, потому что за его спиной
коптили два факела по бокам высокой резной двери с черной вывеской "ГОСПЛАН
СССР".
   "Надо же, - подумал Саша, выхватывая меч и кидаясь навстречу вытащившему
кривой ятаган воину, - а я на троллейбусе, дурак, все время ездил."
   - Итакина? - спросил женским голосом телефон.   -   Обедает.   А   вы
поднимайтесь, подождите. Это вы из Госснаба   должны   были   программное
обеспечение привезти?
   - Я, - ответил Саша, - только я лучше тоже в столовую пойду.
   - Как к нам идти, знаете? Шестьсот двадцатая комната, от лифтов налево по
коридору.
   - Доберусь, - ответил Саша.
   В столовой было шумно и многолюдно. Саша походил между столами, ища
приятеля, но того не было видно. Тогда Саша встал в очередь. Перед ним стояли
два Дарта Вейдера из первого отдела - они шумно, с присвистом, дышали и
механическими голосами обсуждали какую-то статью - не то "Огонька", не то
Уголовного кодекса; из-за неестественности их речи понять что-нибудь было
очень сложно. Первый Дарт Вейдер взял на свой поднос две тарелки кислой
капусты, а второй - борщ и чай (кормили в Госплане, конечно, уже не так, как
до начала смуты - от прежнего   великолепия   остались   только   изредка
попадавшиеся в капусте красные звездочки, нарезанные из моркови с помощью
какого-то агрегата). Саше было очень интересно посмотреть, как Дарт Вейдер
будет есть капусту - для этого ему обязательно пришлось бы снять свой глухой
черный шлем, но черные двое сели за маленький столик в самом углу и задернули
за собой черную шторку, на которой изображены были щит и меч; под ней
остались видны только их начищенные хромовые сапоги, левая пара которых
упиралась в пол неподвижно и прямо, а правая все время выделывала какие-то
кренделя - один сапог терся о другой и обнимал его носком за голенище; Саша
подумал, что если бы он играл в "Спай", то из двух Дартов Вейдеров стал бы
вербовать правого.
   Оглядевшись, Саша пошел со своим подносом в дальний угол, где за длинным
столом у окна сидело около десятка пожилых мужиков в летной форме, и
деликатно сел с краю стола. На него поглядели, но ничего не сказали. Один из
пилотов - седой крепыш с двумя незнакомыми медалями на голубой ткани
комбенизона - стоял со стаканом в руке; он только что начал говорить тост.
   - Друзья! Мы собрались здесь по поводу, торжественному и приятному
вдвойне. Сегодня исполняется двадцать лет трудовой деятельности   Кузьмы
Ульяновича Старопопикова в Госплане. И сегодня же утром Кузьма Ульянович сбил
над Ливией свой тысячный МиГ!
   Пилоты зааплодировали и повернулись к сидящему в центре стола виновнику
торжества - это был низенький, полненький и лысенький мужичок в толстых
очках, дужка которых была перемотана черной ниткой. Он совершенно ничем не
выделялся - наоборот, был за столом самым незаметным, и только приглядевшись,
Саша заметил на его груди несколко рядов орденских планок - правда, каких-то
незнакомых.
   - Я беру на себя смелость сказать, что Кузьма Ульянович - лучший пилот
Госплана! И недавно полученный им от Конгресса орден "Пурпурное сердце" будет
на его груди уже пятым.
   Вокруг опять зааплодировали; несколко раз Кузьму Ульяновича хлопнули по
плечам и спине; он сильно покраснел, махнул рукой, снял очки и долго протирал
их носовым платком.
   - И это еще не все, - продолжал седой, - кроме эф-пятнадцатого и
эф-шестнадцатого, Кузьма Ульянович недавно освоил новейший истребитель -
эф-девятнадцать "Стелс". На его счету и многие технические усовершенствования
осмыслив опыт боев в небе Вьетнама, он попросил своего механика дописать два
файла в ассемблере, чтобы пушка и пулемет работали от одной клавиши - и
теперь этим пользуемся мы все...
   - Да уж хватит бы, - застенчиво буркнул виновник.
   Встал другой пилот - у этого на груди тоже были орденские планки, но не в
таком количестве, как у Кузьмы Ульяновича.
   - Вот тут наш парторг говорил о том, что Кузьма Ульянович сбил сегодня
свой тысячный МиГ. А ведь кроме этого он, к примеру, четыре тысячи пятьсот
раз разрушил локатор под Триполи, а если мы все ракетные катера посчитаем, да еще аэродромы прибавим, такая цифирь выйдет...Но только человека одной цифрой мерить нельзя. Я Кузьму Ульяновича знаю, может быть, получше других - уже полгода с ним в паре летаю, и сейчас расскажу вам об одном нашем рейде. Я тогда первый раз на эф-пятнадцатом шел, а машина эта, сами знаете, не из простых - чуть заторопишься, захочешь повернуть побыстрей - подвисает. И мне Кузьма Ульянович перед вылетом говорит: "Вася, запомни - не нервничай, иди сзади и ниже, я тебя прикрывать буду." Ну, я неопытный был тогда, а с гонором - чего это, думаю, он прикрывать меня будет, когда я на эф-шестнадцатом весь Персидский залив облетал. Да... Ну, сели мы по кабинам, и дают нам команду на взлет. Взлетали мы с авианосца "Америка", и задание у нас было - сначала какой-то корабль потопить в Бейрутском порту, а потом уничтожить лагерь террористов под Аль-Бенгази. Взлетели, значит, и идем   на   малой,   на автопилотах. А там, у Бейрута, локаторов штук восемь, наверно - ну, вы все там были...
   - Одиннадцать, - сказал кто-то за столом, - и еще всегда двадцать пятые МиГи патрулируют.
   - Ну да. В общем, дошли на малой, метрах на пятидесяти, с выключенными прицелами, а как километров десять осталось, перешли на ручное, набрали четыре сотни и включили радары. Тут нас, понятно, засекли - но мы уже навелись, выпустили по "Амрааму", сделали противоракетный маневр и пошли на запад со снижением. От корабля щепок не осталось. Это нам по радио сообщили. В общем, опять идем вслепую на малой, и так бы дошли спокойно, но я тут, идиот, заметил двадцать третьего МиГа, и пошел за ним - дай, думаю, задвину ему "Сайдвиндер" в сопло. Кузьма Ульнович видит на радаре, что я вправо пошел, и орет мне по радио: "Вася, назад, мать твою!" Но я уже прицел включил, поймал гада, и пустил ракету. И хоть тут бы мне развернуться, и к земле - так нет, стал смотреть, как этот двадцать третий падает. А потом гляжу на локатор - а на меня уже СА-2 идет, кто пустил, не знаю...
   - Это под Аль-Байдой локатор стоит. Когда от Бейрута на запад идешь, никогда вправо брать не надо, - сказал парторг.
   - Ну да, а тогда-то я не знал. Кузьма Ульянович кричит: "Помеху ставь!" А я вместо тепловой - это на "эф" нажать надо - на "цэ" жму. Ну и, значит,
получил прямо под хвост. Нажал на "эф семь", катапультировался. Опускаюсь, смотрю вниз - а там пустыня и шоссе, на шоссе машины какие-то, и меня на них сносит. И не успел я приземлиться, смотрю - мать честная! Кузьма Ульянович прямо на это шоссе на посадку заходит. Тут уж я думаю - кто быстрее...
   Саша допил последний глоток чая, встал и пошел к выходу. Плита пола сразу за дверью из столовой была какой-то странной - чуть другого цвета и на полсантиметра повыше, чем остальные. Саша остановился за шаг до нее, высунул голову в коридор и поглядел вверх - так и есть, в метре над головой поблескивали отточенные стальные зубья решетки.
   - Ну нет, - пробормотал Саша.
   Он внимательно оглядел столовую. С первого взгляда, другого выхода не было, но Саша давно знал, что сразу он никогда и не бывает виден. Ход мог быть, например, за огромной картиной на стене, но допрыгнуть до нее можно было только раскачавшись на люстре, а для этого надо было громоздить несколько столов один на другой. Было еще несколько выступов в стене, по которым можно было попытаться залезть вверх, и Саша уже совсем было решил это сделать, когда его вдруг окликнула баба в белом халате.
   - Подносик-то на мойку надо снести, молодой человек, - сказала она, - нехорошо выходит.
   Саша вернулся за подносом.
   - ...всем отделом стали пробоины считать, - говорил ведомый Кузьмы Ульяновича, - помните? Тогда покойный Ешагубин подходит к нам и спрашивает - разве, говорит, эф-пятнадцатый на одном моторе может лететь? И знаете, что ему Кузьма Ульянович ответил?
   - Ну хватит, правда, - конфузясь, сказал Кузма Ульянович.
   - Нет, я скажу, пускай...
   Дальше Саша не слышал - все его внимание переключилось на движущуюся ленту, по которой тарелки и подносы ехали на мойку. Она кончалась небольшим окошком, в которое вполне можно было пролезть. Саша решил попробовать, поставил на ленту поднос, оглянулся и быстро забрался на нее сам. Двое стоявших возле окошка танкистов поглядели на него с большим недоумением, но прежде, чем они успели что-то сказать, Саша протиснулся в окошко, перепрыгнул через щель в полу и со всех ног кинулся к медленно поднимающемуся куску стены с большой облезлой раковиной; за ним открывалась освещенная факелами узкая лестница вверх.
   Начальник Итакина Борис Емельянович оказался одним из тех двух танкистов, которые с таким удивлением глядели на Сашу в столовой. Саша столкнулся с ним у самого входа в шестьсот двадцатую комнату - за сашиной спиной осталось примерно с десяток ярусов, на которые можно было забраться, только подпрыгнув и подтянувшись, поэтому он устал и запыхался, а поднявшийся на лифте Борис Емельянович был спокоен и свеж, и пах одеколоном.
   - Ты от Борис Григорича? - ничем не показывая, что узнает в Саше хулигана из столовой, спросил Борис Емельянович. - Пойдем быстрее, мне через пять минут выезжать.
   Кабинет Бориса Емельяновича был такой же отгороженной шкафами частью огромного зала, что и кабинет Бориса Григорьевича, только внутри, занимая практически все место, стоял огромный, лоснящийся смазкой танк "M-1 Abrams". Еще у стены были две бочки с горючим, на которых стояли телефон   и четырехмегабайтная "супер эй-ти" с цветным ВГА-монитором, при взгляде на которую Саша сглотнул слюну.
   - Триста восемьдесят шестой процессор? - уважительно спросил он. - И винт, наверно, мегабайт двести?
   - Это не знаю, - сухо ответил Борис Емельянович, - у Итакина спрашивай, он мой механик. Чего там тебе подписывать?
   Саша полез в сумку и вынул чуть подмявшиеся за время долгого путешествия бумаги. Борис Емельянович, сверкнув похожим на пулеметный патрон с золотой пулей "Монт-Бланком", прямо на броне, не глядя, подмахнул два первых листа, а над третьим задумался.
   - Это я так не могу, - сказал, наконец, он, - это надо в главк звонить. Это даже не я должен подписывать, а Павел Семенович Прокудин.
   Поглядывая на часы, он навертел номер.
   - Павла Семеновича, - сказал он в трубку. - Так. А когда будет? Нет, сам свяжусь.
   Он повернулся к Саше и значительно на него взглянул.
   - Ты не очень удачно пришел, - сказал он. - Через пять минут - наступление. А если ты эту бумагу хочешь подписать, в главк надо ехать. Хотя подожди... Может, быстрее выйдет. Проедешь немного со мной.
   Борис Емельянович склонился над компьютером.
   - Черт, - сказал он через минуту, - где это Итакин ходит? Не могу двигатель запустить.
   - А вы директорию смените, - сказал Саша, - вы же в корневой директории. Или сначала в "Нортон" выйдите.
   - А ну попробуй, - ответил Борис Емельянович, отходя в сторону.
   Саша привычно затюкал по клавишам; заверещал дисковод хард-диска, и почти сразу же мощно и тихо загудела электрическая трансмиссия танка, а воздух вокруг наполнился горьким дизельным выхлопом. Борис Емельянович ловко запрыгнул на броню; Саша предпочел подтянуть к танку стул и уже с него шагнул на чуть приподнятую корму.
   В башне оказалось просторно и очень удобно. Саша заглянул в прицел, но тот пока не работал; тогда он огляделся. Изнутри башня чем-то напоминала любовно украшенную водителем кабину автобуса - по бокам от казенника пушки висели какие -то брелочки, флажки, обезьянки, а к броне было приклеено несколько вырезанных из журнала девушек в купальниках.
   Борис Емельянович кинул Саше шлемофон, велев его одеть, и скрылся в отделении водителя; двигатель взревел, и танк выкатился на огромную равнину, где далеко впереди возвышалась похожая на вулкан гора со срезанным границей монитора верхом. Саша по пояс высунулся из люка, огляделся и увидел по бокам еще десятка два таких же танков; два или три возникли прямо на его глазах.
   - Как такое построение называется? - спросил он в микрофон.
   - Какое? - долетел искаженный наушниками голос Бориса Емельяновича.
   - Когда танки все на одной линии? Ну, если бы это солдаты были, была бы цепь, а это как называется?
   - Не знаю, - ответил Борис Емельянович. - Так после обеда всегда бывает - просто одновременно выходим. Ты лучше посчитай, сколько танков вокруг?
   - Двадцать шесть, - сосчитал Саша.
   - Понятно. Бабаракин на бюллетене, Сковородич в Австрии, а остальные все здесь. Жаркий сегодня день будет.
   - Двадцать первый, двадцать первый, с кем говорите? - раздался в шлемофоне чей-то голос.
   - Говорит двадцать первый, вызываю семнадцатого, прием.
   - Семнадцатый слушает.
   - Семнадцатый, у меня тут парень из Госснаба, ему одну бумагу подписать. Чтоб не ехать через весь город.
   - Понял вас, двадцать второй, - отозвался голос, - через десять минут у фермы.
   Танк Бориса Емельяновича резко взял вправо, и Сашу сильно качнуло в люке. Перелетев с разгону через несколько ухабов, Борис Емельянович выехал на шоссе, повернул и километрах на восьмидесяти в час понесся в сторону далекой рощи, перед которой дорога разветвлялась и торчал какой-то указатель на шесте.
   - Залазь в башню, - велел Борис Емельянович, - и люк закрой. Вон на том холме гранатометчик сидит.
   Саша повиновался - и в самое время: по броне ударило, и послышалось резкое и громкое шипение.
   - Вот он, курва-а, - прошептал голос Бориса Емельяновича в наушниках, и башня стала медленно поворачиваться вправо.
   Саша увидел на экране прицела совместившийся с вершиной горы квадратик и выскочившую надпись "gun locked". Но Борис Емельянович не спешил стрелять.
   - Ну же! - выдохнул Саша.
   - Подожди, - зашептал Борис Емельянович, - дай я осколочный заряжу... Бронебойные нам еще понадобятся.
   Еще раз зашипело и ударило по броне, а в следующий момент рявкнула пушка "Абрамса", и на вершине холма   на   секунду   словно   выросло   огромное черно-красное дерево.
   Вскоре слева от шоссе появилась и стала   стремительно   приближаться окруженная невысоким забором ферма, похожая на заброшенную правительственную дачу. Метрах в трехста Борис Емельянович затормозил, и так резко, что Саша, глядевший в прицел, наверняка посадил бы себе синяк под глазом, если бы не мягкая резина вокруг окуляров.
   - Что-то мне вон то окно не нравится, - сказал Борис Емельянович, - дай-ка я...
   Башня поехала влево, и опять рявкнула пушка. Ферму заволокло огнем и дымом, а когда их снесло, от уютного двухэтажного домика остался только закопченный фундамент с небольшим куском стены, в котором странной показалась непонятно куда раскрывшаяся дверь. Борис Емельянович на всякий случай дал длинную очередь из пулемета, перебившую несколько досок в заборе, и медленно поехал к ферме.
   - Можешь пока выйти поразмяться, - сказал он Саше, когда танк затормозил у пепелища, - вроде, все спокойно.
   Саша вылез из башни, спрыгнул на землю и повертел головой. Голова гудела, чуть подрагивали колени, и хотелось на всякий   случай   схватиться   за какой-нибудь поручень, вроде тех, что были в башне.