Константин Сахаров

Белая Сибирь

 

…Все больше и больше раздувалось пламя этого костра. Восстания редко где были подавлены целиком. Наоборот, появлялись новые районы, банды сорганизовывались в полки, дивизии и корпуса. Вооруженная борьба с ними тре­бовала все большего числа войск, в которых так нуждался боевой фронт, напрягавший героические усилия для окон­чательной победы русской народной и национальной идеи над кровавым враждебным интернационалом.

 

В этих условиях борьба становилась почти невозмож­ной. Причины этого лежали, понятно, глубоко в самой сис­теме организации антибольшевистского движения…

 

Не хватало прямоты действий, не было напряжения воли. Сила национальная недостаточно концентрирова­лась и кристаллизовалась. Огромный белый тыл в Сибири клубился вредными ядовитыми газами политиканства, с одной стороны, и безсилия в деле — с другой. Не только не могли добиться полного напряжения — все для фронта, для войны, для победы, не имели и тени диктатуры, а, допустив в свой стаи врагов, успокоились на бумажном перепроизвод­стве, погрузнув в тихом и медленном отбывании номера.

 

К сожалению, у наших противников, у большевиков, было не так. Воля из Москвы, жестокая и упрямая воля, уп­равляемая определенным желанием еврейского центра, за­ставила работать всех в Советской России, вызвала настоя­щее напряжение и сумела держать это напряжение все время на должной высоте. Там работали не спустя рукава, не для отбывания номера и знали, что за плохую работу, за недостаточные результаты — расправа сейчас же; разгово­ры там короткие — смерть без суда. Полковник Котомин, перебежавший к нам из Красной армии с одиннадцатью офицерами под Челябинском, подробно обрисовал поло­жение в советском тылу. «У них работа идет не так, как у вас,— говорил он,— там не считают часов, кипит дело, и, если нужно, то все заняты по восемнадцати часов в сутки. Жиды-коммунисты следят не только за совестью и полити­ческими убеждениями, но и за выполнением каждым его обязанностей. Чуть заметна в ком лень или халатность — сейчас на сцену выступает обвинение в политическом сабо­таже и... расстрел. И знают все, от генерала до машиниста, что шутить не будут».

 

С целью разбудить нашу тыловую публику полковник Котомин прочел лекцию в Омске в городском театре (по поручению Верховного Правителя); на лекции произошел характерный инцидент. Котомин рисовал правдивую кар­тину советского тыла: он будил чувства белых и призывал их к такой же работе, какую несут слуги Ленина и Бронш­тейна, к такой же отчетливости, добросовестности и энер­гии... Вдруг раздаются голоса из партера:

— Как вам не стыдно хвалить их! А еще офицер...

— Довольно...

— Поезжайте тогда обратно к большевикам... И с галерки одинокий крик:

— Правильно, товарищ, продолжайте.

 

Так поняли представители тыловых наслоений искрен­ний и честный призыв Котомина, этого одного из лучших русских офицеров. На того это так подействовало вместе со всем пережитым за последние годы, что он слег больной и не мог уже оправиться. Болезнь унесла его в могилу. Моя армия лишилась в нем хорошего начальника дивизии — на что Котомин был мною предназначен.

 

Эта печальная история отражена также и в «Дневнике белогвардейца» барона Алексея Павловича Будберга.

 

Алексей Будберг
Дневник

9 августа. Вчера состоялась публичная лекция пол­ковника Котомина, бежавшего из Красной армии; присут­ствующие не поняли горечи лектора, указавшего на то, что в комиссарской армии много больше порядка, и дисципли­ны, чем у нас, и произвели грандиозный скандал с попыт­кой избить лектора, одного из идейнейших работников на­шего национального центра; особенно обиделись, когда К. отметил, что в Красной армии пьяный офицер невозможен, ибо его сейчас же застрелит любой комиссар или комму­нист; у нас же в Петропавловске идет такое пьянство, что совестно за русскую армию.