расчудесные чудеса творятся под микроскопами, беспартийный поэт пожимает плечами и припеваючи вышивает крестиком учится завязывать галстуки.
не хочется разбираться в причинно-следственном,
но прошлое-пошлое настойчиво бьёт по вискам, и
я говорю всё, что накипает, я слишком люблю людей, и, особенно, - паталогически несчастных дураков, а ещё в тринадцать лет я умел ненавидеть. мне говорят, что я трогательная, а я извиваюсь в негодовании, как же можно быть таким рефлекторно непроницаемым, сыплю щепотку соли на кончик языка. когда мне надоест плескаться спасательным кругом, что до чудес, я, кажется, белоручка? но да, да, в своей следующей жизни я хотел бы иметь достаточно времени, чтобы работать сиделкой в доме престарелых и выслушивать бесконечные, часто повторяющиеся, обветшавшие истории, которые не нашли благодарного слушателя, я до идиотизма восхищённого идеалиста люблю людей, и, особенно, - по вечерам.

самыми неподкупными границами стали временные
и катастрофически, честное слово

я встречаюсь со случайными людьми, слушаю их истории, поддакиваю, ухмыляюсь, заправляю волосы за ухо,
думаю о антропоцентричности корпоративных мирков и Тоне Рыловой, просыпаюсь посреди ночи, жую крыжовник, глотаю Набокова.
"когда я фотографировал губернатора Якутии," - доносится с моей кухни, "красные сицилийские апельсины" - курсивом информирует пакет красного сока, "distance, It's like a weapon" - покачивается китайским болванчиком Йорк в мониторе.
апельсиновый сок дополняется мартини и сыром с помидорами, мне нравится думать, что я ужасно меланхолирую и обманываю время, хотя, наверное, и впрямь.