Анне-Софи Муттер: «Что я считаю музыкой?»

Выдающаяся немецкая скрипачка: «Два основных вдохновения в моей жизни — сама музыка и осознание того, что я кому-то нужна и могу…»

Многократный лауреат премии «Грэмми» вспоминает свой первый концерт, рассуждает о вундеркиндах, а также объясняет, почему Ванесса Мэй не имеет никакого отношения к классической музыке.

Анне-Софи Муттер — один из редких в мире счастливых примеров реализовавшегося во взрослом мире ребенка-вундеркинда. Как и многие дети, начав играть на фортепиано в пять лет, в тринадцать, однако, она была замечена Гербертом фон Караяном, освобождена от занятий в школе и приглашена выступать с Берлинским филармоническим оркестром под управлением маэстро.

Уже в 15 лет она сделала первые записи и до сих пор остается одной из самых востребованных, популярных и высокооплачиваемых скрипачек в мире, неоднократно удостоена премии «Грэмми».

В интервью обозревателю «Частного корреспондента» Ксении Щербино Анне-Софи Муттер рассказывает о своем первом концерте и выступлении Давида Ойстраха, рассуждает о вундеркиндах, а также объясняет, почему Ванесса Мэй не имеет никакого отношения к классической музыке.

— Что вас вдохновляет в вашем творчестве?

— Для меня одной из величайших фигур всегда был и останется Давид Ойстрах. Его творчество всегда вдохновляло меня больше, чем творчество всех остальных моих коллег.

Мне очень повезло — я слышала один его концерт, когда мне было шесть лет, и я никогда не забуду колоссальное впечатление, которое он на меня произвел. Элегантность его исполнения, глубину и теплоту звука, страсть, с которой он играл, и вместе с тем погруженность и смирение. Как музыкант он был одним из больших моих вдохновений.

Но самым большим вдохновением в жизни музыканта всегда выступает сама жизнь. Особенно когда ты женщина с детьми и когда ты осознаешь себя частью этого общества.

И когда твое социальное самосознание заставляет тебя действовать на благо общества — давать концерты, заниматься благотворительностью, помогать тем людям, которые находятся не на виду у всего мира, а в тени, кому нужен голос. Им нужно знать, что кому-то есть до них дело.

И это два основных вдохновения в моей жизни — сама музыка и осознание того, что я кому-то нужна и могу, пусть и в незначительной степени, изменить мир, изменить его к лучшему.

— Вы были ребенком-вундеркиндом, но идет ли на пользу детям ранняя слава? У нас есть телеконкурс юных музыкантов «Щелкунчик», который устраивает телеканал «Культура». Что лучше — прославиться в очень юном возрасте или все-таки дождаться своего часа в более сознательном возрасте?

— Такой выбор на самом деле никогда не стоит. В музыке талант дает о себе знать очень рано, и вопрос в том, используешь ли ты свой талант с самого начала, или есть возможность у этого таланта вырасти соответственно возрасту, репертуару, физическому и психологическому настрою.

То есть есть ли у тебя время стать взрослым, чтобы из вундеркинда-ребенка стать серьезным взрослым музыкантом. То, что я начала разъезжать с концертами с 11 лет и выиграла свой первый конкурс в тот момент, когда мне было шесть, а уроки музыки брала всего полгода, неудивительно. Это вполне возможный вариант в мире музыки.

Но мне очень повезло: мой преподаватель и мои родители тщательно отбирали материал для моих программ и моих выступлений, так что мое так называемое вундеркиндство не надорвало меня, а привело к тому, что я стала зрелым музыкантом. Я никогда не перерабатывала, не истощала свои силы. Это важно.

— Вы помните свой первый концерт? Что вы чувствовали тогда?
— Конечно, помню! Такое не забываются. Уж не знаю, так ли хорошо я играла, зато мне на всю жизнь врезалась в память красивая женщина, которая сидела в первом ряду в золотых туфлях. И я не могла глаз отвести от этих ее золотых туфель.

Именно поэтому до сих пор я предпочитаю выступать в залах, где все-таки публика сидит на каком-то отдалении. Для меня важен духовный, а не визуальный контакт с публикой.

Я, скорее, чувствую аудиторию, чувствую тишину, чувствую внутренний диалог с публикой в этой тишине.

— Вы играли с такими мастерами, как Герберт фон Караян, Даниэль Баренбойм, Зубин Мета. С кем вам было проще играть?

— Если бы вы спросили меня, кто мне нравится больше — Пикассо, или Клее, или Кандинский, я бы тоже не смогла вам ответить.

Они очень разные, но все они — великие творцы. У каждого из них свой репертуар, который ближе их таланту, их возможностям, их увлечениям.

За десятилетия работы с великими дирижерами я всегда наслаждалась плодотворной атмосферой обмена идеями. Мне всегда нравилось играть с музыкантами, у которых было свое ярко выраженное мнение о том, какой должна быть музыка и как нужно играть.

Но которые при этом были бы в достаточной степени гибкими и открытыми, чтобы иметь возможность пересмотреть свою точку зрения и вдохновляться творчеством другого музыканта.

Конечно, большую роль в моей жизни играл фон Караян — он буквально стал принцем моей музыкальной юности, ведь он вообще один из самых выдающихся и талантливых дирижеров прошлого века.

Уровень его мастерства в воплощении музыки, управления оркестром и той подготовки, которую давала работа с ним, помог по крайней мере двум поколениям музыкантов найти свое место на музыкальной сцене.

У меня были периоды творческого сотрудничества с каждым из этих музыкантов, но мне очень важна возможность дальнейшего развития. Могу сказать, что то, чему я научилась за последние 30 лет, я теперь использую, когда играю с оркестром без дирижера.

— Сейчас мировая культура движется к упрощению…

— Что вы имеете в виду?

— Ну, уже и Ванессу Мэй называют классическим музыкантом… Разве ее творчество можно назвать классической музыкой?
— Я не хочу показаться грубой, но это так же далеко от меня, как Дональд Дак от Шекспира. Конечно, и тот и другой — большое явление в обществе и каждый по-своему необходим, но все-таки это разные вещи.

За последние 30 лет я записала много пластинок, в том числе и свою работу с Валерием Гергиевым над концертом Софьи Губайдуллиной. По этому вы можете увидеть, что я на самом деле считаю музыкой.

Беседовала Ксения Щербино

Источник