Это же я - Петя!!!
«Я всю жизнь занят тем, что честно рассказываю, чего у меня внутри, чего я делаю, чего я думаю», — не раз объяснял Мамонов журналистам. Так и было во время его выступления в Ростове. То, что с ним вера сделала, — все как на ладошке, в его ответах на вопросы зрителей, в его рассказах и стихах. И при этом он умудрился остаться собой. И свою правду ищет — на глазах у всех.
*
На афише было написано: «Творческий вечер Петра Мамонова. Давненько мы тебя не видели!».
Чем можно занять внимание зрителей два часа? Одни полагали, будет нечто вроде моноспектакля. Другие думали увидеть умиротворенного «отца Анатолия». Но никто не ожидал, что на сцене появится прежний веселый оболтус. В фуфайке, шапочке, очках. Сел на стульчик и ударил по струнам гитары: «Муха — источник заразы!..»
Мамонов исполнял репертуар 20-летней давности. Скакал по сцене филармонии, вспрыгивал на столик, ронял стойки от микрофона, весело кричал: «Аааау!»
Светился от удовольствия:
— Чем ты становишься старше, тем твои песни кажутся тебе все лучше и лучше.
— А «Крым» споете?
— Ты меня не сбивай. У меня — репертуар, — произнес таким значительным тоном, что зал грохнул от смеха.
Выкрикнули что-то насчет гитары.
Любовно погладил «Гибсон», улыбнулся залу:
— Да. В Ростове — каждый второй музыкант. Особенно на левом берегу. Особенно после 12 ночи.
Периодически пускался в пляс:
— Внуку моему, Михаилу Ивановичу, о-очень нравится, когда я вот так ногами делаю.
Рассуждал:
— Похмелье — довольно приятная штука… Если точно знаешь, что прям сейчас выпьешь.
— Вот меня спрашивают: а у вас друзья есть? А какие друзья… Кто пить не бросил — все умерли…
Делился планами:
— Делаем сейчас спектакль. Интерактивный, замечательный такой, что три года уже делаем... Там будет три меня. Три! Я, я и я. Приезжал один англичанин, посмотрел. Очень хвалил. Я, говорит, хоть и англичанин, а такого еще никогда не видел. Это, говорит, что-то совершенно новое. Вот так-то. А я ему отвечаю: «Ну... Молодец! Пошли холодец есть».
Рассказывал про свою деревенскую жизнь:
— Еду я к себе в деревню на мерсе, кино взял хорошее французское, в багажнике бутылки с пивом, довольный, ну, думаю, вечер хороший будет. Приезжаю домой — и на тебе! Света нет! А у нас в деревне если отключили электричество, то уже до утра. Ни фильм посмотреть, ни книжечку почитать. Начал ужин готовить, порезался... Пролил что-то... Кое-как поел... Махнул рукой, лег на диван и стал за жизнь думать. Думал-думал... Глядь на часы — а уже полдвенадцатого, спать пора. И думаю: а здорово вечер-то прошел! Надо все-таки иногда нам свет выключать. Чтобы мы хоть немного думали.
Читал стихи:
«Смотрю на бабочку огромными глазами.
Она малюсенькими смотрит на меня».
- Решил написать стихотворение о весне. Вот слушайте. «Весна. Съел два соленых огурца — и сыт!»...Хорошо, правда? А то как начнут: почечки, листочки, облачка...
Каждое стихотворение было напечатано на машинке, на отдельном листе, который Мамонов по прочтении комкал и кидал в зал. У сцены немедленно выстроилась очередь, а с балкона стали раздаваться умоляющие крики:
— Петр Николаевич, и на балкон! И на балкон бросьте!
— Брошу! Я сейчас сам туда брошусь.
Отвечал на записки, приходящие из зала.
«Нужно ли всегда быть самим собой?»
— Быть собой… Ну, я вам так скажу. Я сейчас только что закончил сниматься в новом фильме Лунгина, я там Ивана Грозного играю. Когда искали актера на роль митрополита Филиппа, я все думал: ну кто может его сыграть? Вот если б Михаил Кононов... Помните такого актера? «Начальник Чукотки»? Вот это получился бы святой человек, вот он бы смог... А режиссер взял Олега Янковского, актера театра «Ленком». Думаю — куда? «Ленком» — это же чудовищный совок! Одно название чего стоит... Ну не приходит же никому в голову назвать в Берлине театр имени Гитлера!.. И вот в перерыве между съемками сидим мы, актеры высокого ранга (посмеивается), разговариваем о том, о сем. Слово за слово, и я вдруг понимаю, какой же замечательный дядечка — Олег Янковский! Какой необыкновенной широты души человек! А ведь я мог никогда об этом не узнать... Вот так-то. А мы все со штампами, с ярлыками. Аккуратнее с людьми нужно... Так что туфта все это — кем быть… Штампы на людей не ставьте. Любите ближнего. Остальное приложится. А фильм, наверное, хороший получился. Я только попросил Пашу, чтобы страшных сцен не было, пыток... Чтобы я с внуком мог прийти.
Когда время, отведенное Мамонову на сцене, истекло, все, кто хотел поговорить еще, бросились к служебному входу. И он, окруженный толпой поклонников, простоял там еще минут сорок, отвечая на сыплющиеся отовсюду вопросы, очень разные, очень личные, порой не всегда корректные. Он взмок и шатался от усталости и все отвечал, отвечал…
— Когда вы приедете в следующий раз?
— Что-то новое сделаю — приеду. Или это как-то разрастется. Понимаете, я все-таки 25 лет на этих досках. И мне захотелось как-то отчитаться. В такой вот странной форме. Я же вообще никогда не пел старых песен, если кто меня знает... А тут подумал: а почему бы и нет? Надо. Что я за 25 лет сделал лучшее? Вот мне кажется, это удачно получилось. Мне все понравилось. Какое-то есть новое качество, смею думать так. Мне важно, что уходят с дружеским каким-то чувством после концерта... И мне надо, чтобы мне было самому по кайфу.
— Где снимался «Остров»?
— В Рыбноозерске. Мы там очень подружились с рыбаками... Мы вот с вам сейчас здесь стоим, а рыбачок на маленьком катере. Ему брызги в лицо, а он едет работать. Кто-то говорит, что я сегодня хорошо отработал. А он — вот там. Думаете, легко по 12 часов брызги в лицо? Когда мы снимались, там у нас были и печки, и все для удобства. А у рыбачков — ничего. Вот он, руль, и — вперед, поехали. Вот так. Столько народу трудится, столько тружеников замечательных... Простите, я не проповедник, но... Сам вот учусь. Смотреть на людей с добрым посылом. Это так хорошо! Чтобы хоть немножечко... Чтобы в глазки заглянули: ну а что он злится? Ну а, может, у него дома сильно плохо? И почему обязательно пьяный, если он рожей в снег? Может, у него сердце. А если даже и пьяный, ну и что? Ты сам не был пьяный? Ну подойди, посади его. Вот тебе ушло дело! Пять минут! А может, ты спас его? Это все — нормальные вещи... Почему я люблю ездить по нашей стране? Потому что здесь это еще живо. В нашем жутком городе Москве это есть, конечно, тоже. Но кончается. И добрый посыл, и вообще кончается общение. Только «дай», «я тебе», «сколько». И это страшное дело.
— Дмитрий Дюжев, когда рассказывал в интервью о съемках «Острова», процитировал вашу фразу «Я не играю, я так живу». Очень он этому поразился…
— Димочка — профессиональный актер. И Витечка Сухоруков. И Юрочка Кузнецов. И все мои товарищи. Я — непрофессиональный актер. Я — Петя Мамонов. А они… Вы понимаете... Какие они несчастные люди! Мне довелось с ними пообщаться. Ну кино, вы знаете, как это бывает: снимаем 10 минут, ждем четыре часа. Ну что делать? Бла-бла-бла-бла-бла… Разговоры… Все умные, всё повидали. И вот я говорю: «Ребята, что вы в этой г... «Бригаде» делали? Дима, ты с ума сошел?» А он говорит: «Петя, мы выбираем то, где хотя бы мата нет. Мы же рабочие, актеры. Ты гитару взял и поехал в Ростов. На хлебушек есть. А я что возьму?»
— Дюжев тоже поет. Приехал с Тамарой Гвердцители и спел.
— Ну да, он стал петь. Но, в принципе, ты представляешь, что делается? Вот Виктор Иванович Сухоруков — великолепный актер. И человек. Говорю это «из первых рук». Мы с ним с «Острова» задружились так — не разлей вода. И он светлейший человек. Светлейший! Спрашиваю: «Витя, что они все из тебя бандита делают?» А он мне: «Петя, а где играть? Где сценарии?» Ведь когда сценарий «Острова» появился, знаете, какая была там свалка, драка за этот сценарий?!! Это хорошо, что Павел Семенович наш Лунгин, глубокообожаемый, — такой мощный человек. Он прямо вырвал этот сценарий! А кто только не пытался, кто только не драл... Но не буду называть. Без имен, чтобы никого не обижать. Не пишут сейчас сценарии. Актеры есть, режиссеры есть. А сценарии не пишут.
— А почему не пишут?
— Потому что нами надо рулить. Нам надо крутить «НТВ», нам надо показывать голые жопы, простите. Это все — чтобы нами рулить. Вот этим дядькам, которые на мешках с бабками сели, — им не надо, чтобы мы были умные...
— И какая у них цель?
— Чтобы ты была послушная! Понимаешь? Послушная!!! Чтобы ты не была личностью! Тот же «Остров» взять. Хорошее кино? Хорошее. Доставляет удовольствие? Доставляет. Развлекательные фильмы тоже есть блестящие! Я смотрю французские, 1950-х годов, стрелялки. Там и подумать есть о чем, и снято классно. Жан Габен, пожалуйста, величайший актер мира... Но нам же не дают хорошие фильмы! Почему? Чтобы мы не развивались. Чтобы мы тупые. А тупыми можно управлять. Тобой замечательно можно управлять, если ты тупая будешь. Схавай это, схавай то...
— А что делать?
— Сопротивляться.
— А как?
— Идти. Вот по этому эскалатору, по которому все едут вниз, надо идти вверх. Тяжело. Но дойти можно, правда?
— Выкинуть телевизор, как вы?
— Да, телевизор выкинуть. Точнее, оставить его как ящик. Есть блестящие фильмы на DVD, будете получать удовольствие. На Жана Габена, в каком бы фильме он ни участвовал, смотришь и получаешь истинное эстетическое удовольствие. Хотя это развлекательная вещь! Но лучше такое, чем то гадкое смотреть, что они нам втюхивают. Как этим... Как козлам каким-то!.. За петухов они, что ли, нас взяли?
— Петр Николаевич, а с радио «Эхо Москвы» вы сотрудничаете? Они же там пытаются сопротивляться...
— Правда? Не сотрудничаю. Когда у них что-то будет, тогда я буду с ними сотрудничать. А пока они пытаются... Я что, буду помогать им пытаться? У меня своих дел — во! Я книги пишу.
— А о чем вы пишете?
— Ну ты же купила книжку? Почитаешь. Книжечка называется «Закорючки». О том, как корячит по жизни. Вот ты встала утром, молодая, все хорошо. А жить не хочется. Что делать?
— А что делать?
— Что делать... И меня так же корячило. Что-то она там сказала не то, моя жена любимая, с которой мы 27 лет... Да как она могла! И тут же себя за шкирку, одернул, стоп... Вот так и корячит... Он же хочет нас разделить, враг рода человеческого. У него имя — разделяющий. Дьявол в переводе, если кто не знает, — разделяющий.
— А он есть? Дьявол?
— Ты чего? Але???
— Скажите, а после фильма «Остров» к вам паломники еще не ходят за советом?
— Не то что паломники!.. Прихожу в свой храм, сельский, где стою десять лет уже. И бабки мои ко мне обращаются: «Отец Анатолий...» Говорю: «Бабки, вы чего! Это же я — Петя!!!» «Ну мы дуры, дуры, прости...»
— Спасибо, Петр Николаевич, приезжайте к нам еще. Вы — гениальный человек.
— Каждый гениален. Каждый.
— На Левбердон к нам приезжайте.
— Я бывал, бывал... (Уважительно.) Когда-то я был журналистом, работал в журнале «Пионер», и Левбердон меня спас. Это были глуховые какие-то года, которые вы и не помните, когда спиртное вообще нигде не продавалось. И вот в противовес сухому закону мы пили. Страшное время. Кто помнит — я вижу по лицам. По воскресеньям не продавали. …И вот — воскресенье. Похмелье. Рассказывать словами бесполезно. Состояние тяжелое. Брожу по Левбердону. И глядь — в кустах мне две бутылки сухого вина. Кто-то пил и оставил... Видно, было много спиртного: когда компания гуляет, забыли... Это было часам к шести вечера. А я-то с восьми утра непохмеленный. Как я их выпил, вы не представляете! Одну выдул залпом, конечно, сразу. А вторую уже тянул... Вот вам — Ростов-Дон, пожалуйста.
— А где ваша родина? Там, где вы живете, в вашем домике?
— Родина у меня — наша страна. Я ее очень люблю. Я здесь себя чувствую всюду дома. Правда.
— Наша страна — это Россия?
— Ну, вот то, что мы считаем Россией. Я не знаю, как сейчас это правильно назвать...
— Советский Союз или Россия?
— Конечно, Советский Союз. Три дядьки пьяных сели и договор подписали — ну что за глупость! Мы же все братья, что там говорить... И украинцы, и грузины. У меня столько друзей! Вот такие ребята! Всю жизнь мы в эту Грузию ездили. И выпивали там, и столы они накрывали. И вообще грузины (причмокнул) — суперлюди!
— В принципе, вся Земля, как бы...
— Да! Вообще, все мы родственники, если уж брать от Адама и Евы.
— Гребенщиков говорил, что и в Костроме хорошо, и в Лос-Анджелесе.
— Боречка... Как у него с сердцем? Нет известий? Плохих?
— Уже бы в Интернете вывесили…
— Плохих нет. Значит, все хорошо.
— Петр Николаевич, если все люди — братья, значит, и вы мне брат?
— А как же! Какой-нибудь пятиюродный. От Адама и Евы — мы родственники. Все! По всей Земле блукают вот эти губастые ...И он тоже брат твой! Представь. И тебе надо не просто в нем брата признать. Тебе его надо полюбить. Вот такого. (Изображает дикаря, все хохочут.)
— Вы не охотник? Не рыбак?
— Нет. И ненавижу это дело.
— А футбол, хоккей какой-нибудь любите посмотреть?
— Я очень любил футбол. Отошел от этого. Больно мне как-то стало, что взрослые дядьки по ногам друг друга бьют. Они сейчас так играют гнусно… Под брюхо бьют. Неприятно смотреть.
— Какие у вас отношения с Троицким?
— Мы дружим. Мы любим друг друга очень сильно. Артем, Артемушка, любимец мой. Первым услышал мои песни... Я ведь всегда писал стихи, песен не писал. И как-то подумал: а ну-ка я сейчас под Окуджаву что-нибудь... Может, тоже виноградную косточку, вот эту... Посидел-посидел. Потом думаю: ну ладно, бог с ним. Так у меня не выйдет. Я уже кой-чего соображал. А потом думаю: дай-ка я чего-нибудь… По-своему попробую. И как у меня пошло!.. А тут Артем зашел. Я говорю: «Артем, вот есть две песни». Он: «Ну-ка, давай-давай… Ой, ништяк! Будешь первым!» Все.
— Алексей еще играет?
— Брат отдельно сейчас. Ну, в одну реку два раза не войдешь. Та идея кончилась. Потом у нас был второй состав «Звуков Му». Замечательный. Был такой музыкант Евгений Федорович Казанцев, профессионал высшего класса, который играл и у Кобзона, и у «Самоцветов». И он говорит, хочу тут вот, с вами. Блестящий бас-гитарист, блестящий! Он нам такую ритм-секцию поставил! Такой у него был драйв, он всех играть научил! Умер, царствие небесное. От туберкулеза умер.
— А что вы сами любите слушать, когда отдыхаете?
— Такую вот, ритмическую музыку я не слушаю. Годы не те. Если специалисты есть, я могу назвать, что я слушаю. Goldmund. Рекомендую. А из наших музыкантов я люблю и очень жалею, что пропал куда-то Федул Жадный. Правда вот, с матом у него…
— А вы к песням с матом стали плохо относиться? И сегодня спели только те песни, в которых мата нет. Почему?
— Потому что сквернословие — это скверные слова. Плохие слова. Их не надо говорить. Вообще никогда. Потому что у тебя во рту будет грязь. Ты хочешь, чтобы у тебя во рту была грязь?
— Ни в коем случае.
— Ну и я тоже.
— Петр, а вы сейчас не жалеете, что такая вот молодость у вас была буйная?
— Жалею! Очень жалею!
— Но вы не были бы таким, как сейчас!
— Как не был бы?! Да я был бы лучше в тысячу раз! Сорок лет пил!..
— Может, через это пройти надо было?
— Чепуха! Чепуха!!! Не верьте, кто вам так будет говорить. Со дна — вверх... Туфта. Не надо было ничего. Не надо было пить, не надо было губить себя. И весь этот ресурс, что мне был дан... Сколько бы я успел, сколько бы написал стихов… Я погубил себя. Этой водкой, этими куревами-дуревами всякими…
— Так вы сейчас не курите?
— Ну-у-у… А вы?
В дверном проеме появилась жена Петра Николаевича и взмолилась: «Петя, пойдем. Кушать хочется. Отдыхать пора». — «Сейчас-сейчас...»
— Петр Николаевич, а есть судьба, как вы думаете?
— Есть Господь.
— И он каждому уже начертал его путь...
— Он отец!
— ...или мы сами творим…
— Отец!!!
— …свое будущее?
— Он отец твой!!! Который любит тебя больше, чем родной отец. А остальное — дело твое.
— Просто понять хочется, в какой степени моя жизнь от меня зависит.
— Евангелие почитай. Все там написано.
— Притчами…
— Какими притчами? Какими притчами??? Когда написано: у тебя просят рубашку — отдай и пальто. Какая это притча? Неужели это надо долго объяснять? Тебя просят два километра человека провести — пройди с ним четыре. Это что, непонятно? Притча какая-то?..
— Фильм «Остров» изменил вас?
— Нет.
— Вы таким уже пришли в «Остров»? Я имею в виду духовную основу, стержень. Что в вас от отца Анатолия?
— Я по мелким своим поводам, но так же кочевряжусь. У меня очень много из рок-н-ролльной так называемой молодости привычек, причуд, подвязанностей всяких. И вот я так же валяюсь, так и прошу. Но просто по мелкому поводу… Покаяние. Надо меняться. Никуда не деться. Мой любимый отец Дмитрий Смирнов говорит: «Я тоже из породы ленивых, но другого нет пути!» Отец Дмитрий — он удивительный. Он меня всему научил. Я с 2000 года каждый день слушаю по проповеди. И Бог нас свел, чтобы после «Острова» мы подружились. Он меня к себе позвал в гости. Ему фильм очень понравился. И началась наша дружба. Выяснилось, что мы с ним родились очень близко, там, в Москве. У нас даже как-то раки с ним были. (Говорит с огромным теплом.)
— А как вообще церковь отнеслась к «Острову»? Каково ее официальное отношение к содержанию картины?
Кто-то перебивает: «А это разве важно?»
— Это? Да, важно! (Мамонов резко развернулся к спрашивающему.) Это основной вопрос. Ну, не основной, но очень важный. Понимаете, в чем дело. Первый век. Киприан Карфагенский сказал: «Кому церковь не мать, тому Бог не отец». Начнем с этого, чтобы негатив на этот счет убрать… Но! Мы сделали не церковную, а культурную вещь. Поэтому церковь относится так: Виктору Ивановичу Сухорукову и Павлу Семеновичу Лунгину патриарх Алексий, царствие ему небесное, вручил грамоты благословения за труды во славу Русской Православной церкви. Вот мы потрудились, потрудились во славу Божию. Что мы и должны делать все время. Как апостол Павел пишет: едим ли, спим ли, все делайте во славу Божию. А мы один разок. Подумаешь.
отрывки из книги «Закорючки»
Любовь
Жить очень сложно. Очень мало любви и много одиночества. Долгих трудных часов, когда никого нет или вообще никто не нужен. Еще хуже в компании: или говоришь без умолку, или молчишь и всех ненавидишь.
Тогда протягивает руку Бог. Когда уже не ждешь и не можешь просить.
Обида
Не прощать обидчику — все равно как сердиться на какую-то вещь, что об нее стукнулся. Виноват всегда ты; но бывает так больно, что бьешь вещь или швыряешь ее об пол. Ну и что? Только руку зашиб или отскочила от пола и — по лбу! Обида — это адское состояние: нигде нет покоя.
Сижу один в деревне, шарю по полкам: может, кто сейчас на меня обижается? Не виделись пять лет, случайно встретились. Думаю, почему он на меня так косо смотрит? Оказывается, пять лет назад я сказал: у меня, мол, сейчас совсем другой образ жизни, а он до сих пор обиду держит. Быстренько все загладил: «Миленький, хорошенький, прости дурака старого». Вечером сижу — что такое? Почему так хорошо? Бог все замечает.
Плоть
Мне почему-то кажется, что зубы — это лишнее у человека. Что Господь сделал их в самую последнюю очередь и по его, человека, убедительной просьбе. Именно этим «инструментом» Адам и надкусил яблоко. Представляете, если б у Адама не было зубов.
Вера
Вера — это когда некуда идти.
Жизнь и смерть
Долго жужжит электробритва
прикасаясь к моему лицу
надел очки и смотрюсь в зеркальце
только глаза не изменились
я много лет жизни прожил
скоро придется умирать
электробритва жужжит
и кивает в ответ.
Ночное
Как удивительно мне это все ночное:
Луна, дорожка ломкая на крыше жестяной.
Все непонятное и все-таки родное
Живет и спит и царствует со мной.
Храм
Как же это случилось? Да так и случилось — бегал, бегал по улице Горького, а меня за шиворот и поставили на зеленый бугор: река внизу, птицы поют, здесь я и лягу.
Крест
Так хочется начать жить без страха. Это и есть — взять крест. Принять все, что случается, — и хорошее, и плохое.
Крест — это бесстрашие, незащищенность и риск. Я хочу так. Мне это понятно.
Молитва
Иной раз шепчешь, а кажется, что орешь изо всех сил.
Если очень надо, то просишь, ожидающий. И стоишь то очень маленький, как пигалица, то очень большой, такой большой, что все звезды и Млечный Путь осенней ночью меньше.
Гнев
Однажды все мне было не так.
Приезжаю домой, а там новый кот лохматый, жена пустила. Вот, думаю, бестолочь: своих 9 человек, а она еще тащит. Кот прыг. На стол. Это уж слишком! Хлоп его. Сразу жалко стало. Нагнулся погладить — кожа да кости, наверное, дачники выкинули, изголодался. Чуть не заплакал.
Возлюби ближнего
Пока что самые хорошие отношения у меня установились с кошкой.
Мера
Не пребывать там, где тебя нет.
Смысл
А я кому-то нужен?
Да, я нужен маме, своей семье, друзьям-товарищам, но самое главное — я нужен Богу.
Общение
Человек пристально следит за собой. А я слежу за ним.
Деньги
Пишешь-пишешь, а денег все нет.
Счастье
Сегодня много было всего. Хорошо жилось только два момента. Когда лежал на диване в чисто убранной комнате и в полутьме слушал лекцию о христианской жизни. И потом пару раз — когда ходил за чаем и видел ночь, крупные низкие звезды.
Брак
Сижу. Смотрю в окно. Жена по тропинке. Думаю: куда это я пошел?
Подставь другую щеку
Если бьют наотмашь, уворачиваться поздно.
Утром жена взяла нож, который я подарил сыну на 16-летие, и отдала рабочему. А я в 16 лет продал за водку альбом для марок — подарок отца.
Господи, прости нас!
P. S. Отец мне ни слова не сказал.
Творчество
Нельзя подменять настоящее ловко сказанным — времени нет.
Благая весть
Хорошо бы, конечно, исполнять все условия и правила и подвиг нести. Но на то и Бог! Он может и даром, просто так.
Труд
Надо книжечку купить
новую
и на ветку наступить
на сосновую.
И костерчик запалить
красный.
И денек еще прожить
не напрасно.
Nadyz , за что ей огромное спасибо 
