Посмеешь ли взглянуть,
Сказать ты что то хочешь?
Ты словно хочешь увильнуть,
Я знаю, ты любви не просишь.
Тот угол выбранный тобой,
Распорядился сам судьбой.
Короткий миг и взор мольбы,
Разрушит лед, прошу, не спи!
И сон, он словно как вода,
И криком в ней скользнет мольба.
Услышишь ты слова любви,
И я приду, ты только позови.
Ты смотришь вновь, в глазах пожар,
Но чувств ты пепел весь собрал.
Твоих холодных рук покров,
Испачкан кровью от оков.
Но, знаю, выход есть простой,
Ты просто можешь быть со мной.
Ведь только ты ту тьму покинешь,
Украдкой слыша отголосок.
Лучей сияющего света,
Глаза не видят, все же, где ты?
Покой хранит немая грусть,
Вернешься ты, и я вернусь.

Небольшая зарисовка без определенного начала и конца. Жду любых комментариев.

История знакомства

«Оставь надежду всяк сюда входящий,
Средь груды трупов, в ящике лежащих,
Над мёртвым телом я стою с коварным взглядом -
На всех обиженный патологоанатом»
— Note Bene
- Уимблдон Дуглас...
- Впервые слышу.
- Неужели? Разве это не ваш сосед?
- Мой сосед сосет у соседа напротив! Ну, и что? Пусть сосет – я не против! – продекламировал подозреваемый в убийстве Поль Фредерик. У офицера полиции временно отнялся язык. На самом деле, в маленьком (даже для штата Мэн) городке полиции редко приходится сталкиваться с убийствами. Последнее произошло лет шесть назад, и дамочка, застрелившая своего мужа, сама, истерически рыдая, сдалась в руки правосудия. А этот неопределенного возраста, национальности и – если уж говорить совсем честно – пола субъект явно не чувствует себя виноватым. А офицер полиции Найджел был уверен на все 100% - это убийца развалился сейчас на неудобном казенном стуле, закинув ногу на ногу. Сейчас он с видом любознательного школьника рассматривал стены кабинета.
- Вы безработный, мистер Фредерик, ведь так? – оправившись, совершил очередную попытку завязать разговор полицейский. Разговор? Какой к черту разговор! Это допрос! Но полицейский только сам себя обманывал. Меньше всего происходящее напоминало допрос.
- Вы ошибаетесь. Я поэт. Невольник чести, - опять что-то процитировал убийца. – Между прочим, это о Пушкине.
- К дьяволу Пушкина! – рявкнул Найджел. Фредерик резко выпрямился в кресле и просиял улыбкой, отбрасывая с лица красивые светлые волосы. Найджел снова неосознанно отметил его почти женственную красоту, сбивающую с толку.
- Вот и я говорю: к дьяволу Пушкина! – хлопнув в ладоши, провозгласил он и залился смехом, запрокинув голову. – Вы просто маг и волшебник, господин Найджел! – псевдо-восхищенным тоном с придыханием проговорил Фредерик. Найджелу было ясно, что он издевается, и все-таки он уставился на него, как кролик на удава, когда Поль нежно улыбнулся ему и облизал розовым кончиком языка губы, которые сразу сделались ярко-алыми, будто на нх выступила свежая кровь. Пригвоздив к месту офицера полиции Найджела, Поль невинно опустил взгляд и спрятал свои бесстыжие глаза за длинными пушистыми ресницами.
Найджел продолжал пораженно смотреть на него. Черт возьми... как этому типу удается так?.. Найджел почувствовал, что его щеки залил румянец. В кабинете резко стало как-то слишком жарко.
Подозреваемый сидел напротив него на стуле, сложив руки на коленях, покорно опустив голову и всем своим видом являя миру саму непорочность. Надо, надо задавать следующий вопрос. Но – черт возьми!.. Найджел просто кончит в штаны, как мальчишка, если эта сучка так же посмотрит на него еще раз. Надо срочно переключиться на какое-нибудь дело. На что угодно...
- Эд! Эд, твою мать, бегом сюда! – рявкнул Найджел. В ту же секунду в дверь просунулась конопатая голова Эдди, мальчишки лет двадцати, его помощника.
- Да, сэр?
- Позови Джея. Бегом!
Найджел не смотрел на Эдди, но прекрасно знал, что на его веснушчатом деревенском личике отразился испуг. Мальчишка боялся всего, что связано с паталогоанатомом (который выполнял и функции судмедэксперта – в Касл-Роке больше специалистов и не требуется. Во всяком случае, так считают «наверху»), а именно: его самого, морга и его домашнего питомца – отвратительного вида рептилию, то ли змею, то ли ящерицу, которую Джей постоянно таскал за собой. Бытует мнение, что этот парень даже с ней разговаривает. Что ж, у него не самая приятная работа, нет семьи...
- Ты там обосрался?! Живо к Джею! – заорал на помощника Найджел.
***
- Джей! Джей!
- Заходи, Эдик, открыто! – крикнул я за дверь. Стакан в моей руке не мог никоим образом меня скомпрометировать, так что мальчику действительно можно было войти.
- Джей! Джей, я в морг не пойду, слышишь?
- Почему? – Я прекрасно знал, почему Тэдди отказывается переступать порог моей обители, но не мог не заставить его проговорить это вслух, опозорив в себе мужчину.
- Я боюсь.
- Меня? Или трупов? Ну, так их поздно уже бояться! – рассмеялся я почти искренне. Сегодня я был в хоршем расположении духа. На то были свои причины. Так или иначе, я поднялся со стула, посадил на плечо Эндрю и открыл дверь. Эдди, бледнее любого моего пациента, ждал снаружи. Веснушки на побелевшем лице казались ярче и почему-то делали мальчишку на вид еще младше. Передо мной стоял дрожащий, как осинвый лист, детсадовец-переросток. Мне даже стало жаль его. На ум пришла песенка, и я не замедлил ее исполнить. – Эдди порвал медвежонка Тедди, и поняли мы: он мальчик плохой!
Видок у Эдди сделался еще более обескураженный, хотя, казалось бы – куда уж? Я не смог сдержать смеха. Тогда я еще не умел толком скрывать эмоции.
- Чего этому извращенцу от меня понадобилось? – спросил я, как только прошел приступ веселья.
- Почему извращенцу? – спросил Эдди.
- Видел бы ты, малыш, как он на меня смотрит! – усмехнулся я. Действительно, его шеф относился ко мне... особенно. Но тщетно старался это скрывать. Похоже, единственный экземпляр, которого удалось обмануть, вышагивает рядом со мной по коридору, размахивая руками и явно стараясь придать походке побольше мужественности. Дурачок. Эндрю царапнул меня по шее коготками. Надо пересадить его в карман халата. Я подставил ладонь, и Эднрю сам перебрался на нее с моего плеча. Ящерицы – невероятно умный народ. Я частенько жалею, что это создание не может разговаривать. Хотя... все, с кем я разговаривал, в конечном счете оказывались достойными только того, чтобы принять смерть от моей руки. Для некоторых, сказать по правде, и это было большой милостью. Но я милостив. Я очень милостив.
- Ну, чего от меня хочет этот дряблый алкаш? – повторил вопрос я.
- Я не знаю, - пробормотал Эдди, не сводя с Эндрю испуганного взгляда. Этот пугливый мальчик уже успел меня утомить. Наконец, кабинет. Эдди остался снаружи, а я открыл дверь и шагнул за порог.
- Приветствую, - сказал я, взглянув на покрасневшего Найджела, и хотел сказать что-то еще, но все слова застряли у меня в горле – мой взгляд упал на человека... на существо, что сидело на стуле напротив Найджела. Кто бы это ни был, он был дъявольски красив. Кажется, Сатана был самым прекрасным ангелом, пока не спутался с людьми. Потом, он, конечно, запил, стал употреблять разнообразные наркотики, окунулся в разврат и азартные игры, и растерял всю свою ангелоподобность.
Но тот, кого я видел сейчас перед собой, напоминал именно Сатану-небожителя. Когда он посмотрел на меня, возникло ощущение, что меня просвечивают рентгеновскими лучами, что он считывает меня, и чтоб я сдох, если мне это не понравилось! Еще никогда прежде я не испытывал такого влечения к живому человеку.
- Я говорю, ты видел труп?
- Чего? Труп? – Найджел, очевидно, что-то говорил все время, пока я таял под взглядом этого Сына Зари. – Да. Я видел. Первоклассное убийство, - высказал я свою первую ассоциацию с трупом Уимблдона Дугласа. Он был прекрасен. Убийца просто выпотрошил свою жертву, глумясь, вырывая зубами клоки плоти. И все-таки Уимблдон был красив. Красив той посмертной красотой, о которой в этом городе знал, должно быть, только я. Только я мог оценить ее. Только я умел ее сохранить. Надо ли говорить, как взволновало меня это убийство! Это был не просто убийца и не просто труп. Это был Творец и Творение. А то, что связвало одного с другим, очевидно, следует называть искусством. Мог ли я мечтать о появлении второго такого же, как я, Творца, ценителя этого искусства, искусства смерти, в котором мне нет равных? Я настолько привык к своему одиночеству, что уже действительно начал думать, что люблю его. Что уединение – моя награда, а не расплата. Но стоило на моем столе оказаться Уимблдону Дугласу, как старая тяга к общению не с кем-нибудь, а с себе подобным, захлестнула меня. Я собирался, во что бы то ни стало, найти гения, сотворившего такое, раньше полиции. Так что пока моя основная задача – сбивать следствие с истинного пути.
- Прекрасное? Что ты хочешь этим сказать? – подозрительно спросил Найджел. Я решил применить свой старый излюбленный способ – наклонившись, облокотился на его стол и заглянул ему в лицо. Найджел хотел меня, и мы оба это знали. Но признавал – я один. Приблизив свое лицо к его почти вплотную, я прошептал самым сладострастным тоном, на какой был способен.
- Прекрасное, дружок, значит – идеальное. Божественное. Невероятное. Понимаешь, о чем я говорю? – я прекрасно знал, что он сейчас думает точно не о том, что я только что произнес. Я знал, что он даже не начинал об этом думать. Наверное, действительно непросто соображать, когда у тебя яйца чешутся!
Найджел с чуть слышным стоном отстранился от меня, и я, выпрямившись, присел на край его стола. Нужно было пустить в ход все свое обаяние, чтобы потом мне простили все, что угодно – даже исчезновение трупа Уимблдона Дугласа.
- Так ты понимаешь?
- Нет. Не понимаю, - пробормотал Найджел, окончательно побагровевший и уткнувший взгляд в столешницу.
- Я понимаю, о чем ты говоришь... Джей, правильно? – заговорил ангел. Я не собирался терять контроль над ситуацией, и поэтому даже не посмотрел на него.
- Кто это, Найджел? – спросил я, стараясь изобразить теперь пренебрежительный тон.
- Меня зовут Поль Фредерик. Это меня твой Найджел подозревает в убийстве этого... Дугласа.
А вот теперь я уже не мог на него не смотреть. Неужели... нет, не может быть. Чтобы это прелестное создание было еще и Творцом Смерти? Разве возможно такое?
Я повернулся к нему, и снова встретился с этим пронзающим взглядом. Но теперь он не изучал меня, не читал. Он говорил со мной. А я – с ним.
- А ты этого не делал? – спросил я.
- Разумеется, нет, - ответил Поль Фредерик, тогда как глаза его говорили об обратном. «Да, это был я», - вот, что сказали мне его глаза.
- Ну-ну. Поди-ка, докажи! – сказал я вслух, но думал я совсем о другом, и, мне кажется, Поль прекрасно понимал, о чем именно. «Я восхищен» - вот, что он мог прочесть в моих глазах. Впрочем, не только это. Но это – на первом месте.
- Можешь идти, Джей, я же сказал! Иди! – голос Найджела сгромыхал прямо над ухом. Захотелось вбить ему в горло его идиотскую перьевую ручку, которой он зачем-то до сих пор пишет, а в глаза воткнуть по паре зубочисток. Не дав этому желанию перерасти в намерение, я спрыгнул с его стола и, бросив прощальный взгляд на Поля Фредерика, подошел к двери.
- Джей! – голос Поля. Я немедленно обернулся. Поль, хитро улыбаясь, послал мне воздушный поцелуй и рассмеялся. По моему телу побежали мурашки от его смеха. Если Бог слушает музыку, то его музыка – этот смех. Черт возьми, до чего же мне в ту секунду захотелось быть Богом, чтобы слушать музыку этого смеха каждый день! Пусть адские угли превратятся в эскимо на палочке, если я не влюбился в Поля с первого взгляда, если не был готов ради него на все после этого воздушного поцелуя. О чем я мог тогда думать? Естественно, ни о чем я тогда не думал! Просто упал перед ним на колени, притянул его к себе и буквально впился в его губы. Никогда я не целовался с большим наслаждением, ни с мужчинами, ни с женщинами, ни с живыми, ни с мертвыми. Его ласкающий язык, мягкие сладкие губы – это больше, чем жизнь, это лучше, чем смерть... это новый мир, вселенная, которую мы дарили друг другу. Обычно я целовался с открытыми глазами – на самом деле я вообще не люблю их закрывать без видимой на то причины. Но тогда глаза закатились от удовольствия совершенно без моего участия. Я чувствовал его пальцы, запутавшиеся в моих волосах, нежную кожу его шеи, исходивший от него и невероятно возбуждающий меня запах.
А потом... потом Найджел подписал себе смертный приговор.
- Что вы себе позволяете?! – вскричал он, вряд ли подозревая, что это будут последние дерьмовые слова в его дерьмовой жизни. Наш поцелуй мгновенно прервался. Поль смотрел на нарушителя нашей идиллии так, что я преисполнился уверенности, что от него вот-вот останется горсть пепла. Однако... та, первая фантазия с ручкой и зубочистками казалась мне привлекательней. Поль разделял мое мнение. Хватило одного моего вопросительного взгляда, чтобы я тут же получил ответ.
- Я последние два часа только об этом и думаю, - ласково проговорил он, красивым жестом вытаскивая перьевую ручку из карандашницы на краю стола. Найджел таращился на нас, стараясь напустить на себя грозный вид. До чего же он омерзителен!
Мы с Полем сделали это так четко, словно всю жизнь работали вместе. Спустя несколько минут из горла Найджела торчала его ручка, вдобавок, он лишился обоих глаз.
- Предлагаю оставить их себе в качестве сувениров, - улыбнувшись, предложил Поль. – Своеобразные трофеи в память о нашем первом совместном убийстве. Жаль, конечно, что первым стал этот гавнюк.
- Будут другие, - сказал я. – Пойдем отсюда. Я не хочу на это смотреть.
- Да... даже смерть его не украсила, - покачал головой Поль. – Куда пойдем?
Его вопрос даже немного меня удивил. Разве могут быть варианты.
- Как куда? Ко мне!
- Домой? – скривился он.
- В морг, Поль! В морг! – улыбнулся я. – Я там работаю, Поль, если ты об этом не знал.
- Не знал. Откуда мне? – сказал он. – Только... не называй меня Поль, Джей. Это глупое имя.
Я не видел ничего глупого в имени Поль, но сейчас был готов любые его слова принять за святую истину.
По пути в мое царство смерти нам никто не встретился. Эдди куда-то делся, а кроме него здесь никого не было – все «копчики» ушли осматривать дом Уимблдона Дугласа. Поль нежно взял меня за руку. Я просто млел от его прикосновений.
Мы шли по тусклым пустым коридорам, как влюбленные школьники, молча, но в этом молчании заключался тот смысл, что не способны выразить никакие слова.
- Прошу Вас! – сказал я, распахивая перед ним дверь в свое «логово». Поль, с любопытством оглядываясь и, прошел за порог. Я вошел за ним следом и захлопнул дверь. Для верности еще и закрыл ее на замок. Как-никак, мы оставили свежий труп в кабинете. Разумеется, ни он, ни я не собирались оставаться в этом городке больше суток. А из морга есть и второй путь. Именно им я и планировал воспользоваться. Но не сейчас.
- Добро пожаловать в рай! – проговорил Поль, обнимая меня за шею. Мне пришла в голову поистине гениальная идея. Правда, паталогоанатомический стол был занят... Уимблдоном Дугласом, кстати. Но это сейчас меньше всего меня волнует. Я мягко выпутался из объятий и метнулся к своему рабочему месту. Спихнуть труп со стола оказалось не сложно – Поль избавил Уимблдона от многих, не нужных ему более внутренних органов, и труп был сравнительно легкий.
- Прошу на разделочный стол, любовь моя! – воскликнул я, жестом приглашая Поля возлечь на освободившемся пространстве. Тот понял мою мысль, у него будто перехватило дыхание от восторга.
Я не стану описывать последовавшее за этим действо – это слишком личная тема, вам, мои дорогие читатели об этом знать вовсе не обязательно.
Спустя энное количество времени (я даже примерно не решаюсь предположить, как долго длилась наша оргия, знаю только, что за это время сравнительно целых трупов в морге стало гораздо меньше). Дверцы холодильной камеры были распахнуты, а сама камера опустела. Поль лежал на мне и щелкал зажигалкой, а я любовался его сосредоточенным выражением лица, подложив руки под голову. Эндрю примостился на моем локте и тоже смотрел на Поля. Мне почему-то казалось, что он ревнует. Но на Эндрю мне сейчас было плевать. Поль затянулся и выдохнул дым мне в лицо.
- А если поджечь фильтр? – спросил я. Сам не понимаю, откуда в моей голове взялся этот идиотский вопрос.
- Откуда в твоей голове берутся идиотские вопросы? – нежно усмехнулся Поль. – Что?
Видимо у меня как-то изменилось выражение лица.
- Ты только что прочел мои мысли! – воскликнул я, почему-то невероятно возмущенным тоном, котоый позабавил даже меня самого. Поль тоже рассмеялся.
- Да, пошел ты!
- Заткнись.
Он наклонился ко мне и поцеловал. Его волосы щекотали мне шею. И а что-то другое царапало мне ухо. Скорее из любопытства, я оторвался от Поля. Тот выглядел недовольным. Но еще более недовольным выглядел Эндрю. Это он своими коготками терзал мое ухо.
- Эндрю, ты спятил? Отвали. Не видишь – у меня жизнь налаживается! – сказал ему я. Поль странно посмотрел на меня.
- Ты говоришь с ящерицей по имени Эндрю? – спросил он. Я только улыбнулся. Пояснения были излишни. – Боже, Джей... насколько же тебе тут было одиноко!
- Очень, - кивнул я и улыбнулся. Теперь все изменится. Я был в этом уверен. Поль пару минут молчал, переводя взгляд с меня на сигарету, потом на Эндрю, потом снова на сигарету.
- Джей, - наконец, сказал он.
- Мм?
- Я хочу его убить, - просто сказал он, кивая на Эндрю.
- Зачем? – удивился я. На самом деле как-то глупо после людей опускаться до убийства ящериц.
- Зачем?.. Затем, что я хочу, чтоб ты был только мой, понятно? Не собираюсь делить тебя с какими-то земноводными!
- Это пресмыкающиеся, - машинально поправил я. Поль обиженно замолчал, слез с меня и отодвинулся. Без него сразу стало холодно. – Послушай, ты собираешься ревновать меня к каждой ящерице?
- О, так у тебя их еще и несколько? – с видом страдальца спросил Поль. Он явно ломал комедию, и мы оба это знали. Я не выдержал серьезного тона и расхохотался.
- Ну, так что? – резко оборвал мой смех Поль. – Я могу убить его?
- Ну убей. Если тебе от этого станет легче, - согласился я. Да, Эндрю был моим другом довольно долгое время, но... времена меняются!
- Это дань моим собственническим чувствам! – улыбнулся Поль. Ах, ну, раз так... какие же тогда могут быть сомнения?
Я протянул руку, и Эндрю, как всегда, забрался на нее сам. В последний раз. Я ожидал, что на меня сейчас нахлынут сентиментальные воспоминания о нашей совместной жизни, но этого не произошло.
- Прощай, Эндрю, - сказал я, как мне показалось, довольно холодно.
- Эндрю... имя-то какое! – ухмыльнулся Поль. – Ты так... странно его произносишь... и красиво. Называй меня так. Слышишь, Джей?
- Слышу, Эндрю.
Он удовлетворенно рассмеялся, взял из моей руки ящерку и с игривой, какой-то полудетской улыбкой поднес ее лапке огонек зажигалки.
Я не чувствовал жалости к жертве. Я любовался убийцей. И до сих пор каждый день им любуюсь.
Думаю, если когда-нибудь Эндрю пожелает убить меня, я так же не смогу ему отказать. Может быть, глядя в его глаза, я даже не замечу собственной смерти.

"Прощай"

Люди слепы… не потому, что не видят то, что перед их глазами, а потому что перед их глазами обычно встаёт не то, что нужно видеть. Любовь… Люди красивы. Но когда-то давно один пропащий забулдыга (и, кстати, бог по совместительству) проклял людей. Отныне они не могли видеть красоту других людей. Лишь изредка и на время проклятие исчезало, и человек мог разглядеть древнюю красоту в другом человеке. Дряхлые мудрецы назвали это любовью. Любовь зла, ибо не все способны видеть то, что видит влюблённый. Да и влюблённый теряет возможность видеть то, что видят в любимом человеке остальные. И тут нельзя найти тех, кто на самом деле прав, так как неправы все. Всегда…

Он сидел справа от меня… на корточках… слегка пьяный… в том же тамбуре той же электрички, что и я. Он не был молод… хотя и старым его назвать было нельзя… Почему-то складывалось впечатление, что он военный. Лицо выражало спокойствие и отрешённость от мира… оно вызывало симпатию и зависть, ибо редкий человек может похвастаться тем, что ему на самом деле похуй на то, что происходит вокруг…

— Давно играешь? — он глазами указал на гитару за моей спиной. Я не люблю разговаривать с незнакомцами. Перестаю чувствовать себя в своей тарелке. Но этот настойчиво желал общения…

— Сколько себя помню…

— Помнить себя важно для человека…

— Вынужден с вами согласиться

Он закурил…

— Не возражаешь? Ну, как знаешь… А то потом ещё будешь винить меня в своём раке лёгких… — он помолчал. — 20 лет защищаю эту чёртову страну, а её граждане почти единогласно выбирают ставленника олигархов. Странно, правда?

— Люди всегда получают то, чего они достойны больше всего… Мне всегда так казалось…

— Чушь… Люди никогда ничего не получают… Только теряют…

— Это довольно печально… Но знаете… в таком случае мне нравится терять…

— А мне нет! — он сурово глянул куда-то в окошко, словно причина всех бедствий человека витала где-то в той стороне. — У тебя есть девушка?

— Эээээ… нет. А что? Это критично?

— В общем, наверное, нет… А могу я узнать почему у тебя её нет? Ты никогда не любил?

— Любил, но…

Он не дал мне закончить.

— Любовь — это самое главное, что есть в этом мире. Она не терпит никаких «но»!

В его глазах пылал огонь, а лицо выражало готовность умереть за свою идею. Спорить было бесполезно. Но я всё же решил попробовать.

— А если человеку некогда влюбляться? Мир жесток. Мужчина должен зарабатывать деньги, должен учиться. Я вынужден… Я должен выбирать… Я не хочу, чтобы мои дети нуждались в чём-то, — помолчав, я добавил. — И не хочу, чтобы им тоже пришлось пройти моим путём… Через постоянную борьбу с собой и своими человеческими слабостями. Это мой выбор и я думаю, что впоследствии я сумею восполнить то, что потерял в молодости. У меня будут работа, деньги, положение. В этой стране по-другому нельзя. Я не желаю стать очередным голодранцем. Не желаю…

Он усмехнулся…Что-то творилось в его душе…Что-то странное. Он улыбался, но только что-то в его лице говорило о непомерном отчаянии.

- Восполнить… потом… когда-нибудь… — он говорил очень медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Ты абсолютно прав, парень. Но одно ты забыл. А если завтра не наступит? Смерть всегда рядом. В нашем мире жизнь, а не смерть является случайностью. Что если ты погибнешь, не успев начать жить? А?

Внутри стало неуютно и тяжко. Думать о плохом не хотелось. Очень не хотелось.

— Я надеюсь…

— Стой! — он улыбнулся ещё шире. Его глаза стали совсем печальные, словно сама безысходность взирала на меня из них. А в голосе появилось что-то смешливое, точно я развеселил его. — Молчание! Ты не веришь мне, парень. Молчи! Я покажу.

В этот момент электричка как раз остановилась. Двери открылись.

— Давай выйдем.

Я покачал головой.

— Да, не бойся. Я не маньяк. Там на станции очень много людей. Мы никуда не пойдём со станции. По крайней мере, ты. На следующей электричке ты уедешь. Максимум на той, что придёт через одну. Даю честное офицерское слово! — тут он отдал честь.

Я выдавил улыбку и мы вышли.

— Следующая электричка через 5 минут. Я не займу у тебя большего времени.

Он замолчал, точно собираясь с силами. Попытался закурить, однако с первого раза у него не вышло. Наконец, он затянулся как следует.

— Ты пойми, парень. Ты не виноват. Просто наше общество устроено так. Большинство воюет за чужие цели. Большинство хочет того, что им не нужно, лишь потому что этого хотят остальные. Зачем тебе миллионы? Вот видишь! Ты не знаешь. А я знаю. Незачем. Не нужны они тебе. Люди — стадо. Все бегут — ты бежишь. Все стоят — ты тоже встанешь. Как миленький. А иначе по башке получишь. Кого они из вас готовят в вашем университете? Знаешь? Они готовят из вас трудоголиков. А механизм очень прост. Он построен на соперничестве, на желании превосходить, которое генетически вшито в душу человека. Все хотят быть сильнее, быть лучше, быть успешнее остальных. Стараются изо всех сил. Даже если им это не нужно. Иначе кто-то обгонит. Иначе будут тыкать пальцем и скандировать «Слабак». Так устроен человек. Из этой игры очень трудно выключиться. Неучастие равно проигрышу. Любой готов кинуть камень в проигравшего. Но все готовы лизать подошву победителю. Замкнутый круг. Даже если ты понял в какую игру тебя заставляют играть, ты вряд ли сможешь долго противиться ей… Ты ведь не хочешь быть проигравшим?

Я молчал. Возражать было бессмысленно. Он был прав.

— Чувство, что ты выпал из игры, что ты лишился работы, что остальные лучше тебя, что ты неудачник настолько невыносимы, что люди выпрыгивают из окон небоскрёбов. Но… за секунды до падения, они понимают, что жили неправильно. Что всё это говно яйца выеденного не стоит. Понимают, что самым лучшим выходом было бы послать всех на хуй, пойти домой и заняться любовью со своей женой, эдаким жёстким сексом на всю ночь. А вместо этого они лишают себя жизни. Ошибка настолько очевидна и нелепа, что они смеются перед смертью. Ухахатываются. Помирают со смеху.

Я улыбнулся. Картина была крайне забавная. Человек падает с небоскрёба. И перед тем, как врезаться в землю начинает смеяться. Хотел бы я — стоп! — вовсе не хотел!

Мой собеседник продолжал.

— И самое главное… то, что касается тебе. Все участники игры свою реальную жизнь, не связанную с игрой, оставляют на потом. Совсем как ты. Но… это «потом» не у всех наступает. Смерть рядом.

Из-за поворота выехала электричка. Ей оставалось проехать метров 400 до того места, где мы стояли. Она стремительно приближалась. Мы стояли там, где оказываются последние вагоны во время остановки.

Мой собеседник, похоже, несколько занервничал. Он пожал мне руку. 300 метров.

— Здесь я тебя оставлю, — электричка приближалась. — Ты отличный парень и всё у тебя получится. — 200 метров. — Напоследок, я покажу тебе маленький эксперимент. Смерть на самом деле очень-очень, охуенно очень близко. — 100 метров. — Прощай. И извиняй, если что.

Он улыбнулся. Впервые его глаза соответствовали улыбке на лице. Электричка была совсем близко. Она ещё не начала тормозить. Он разбежался и прыгнул на пути. В полёте перед столкновением он развёл руки. И мне показалось, что я услышал, как он смеётся. Прощай!

Прошлогодний рассказик. Девушка, убийца и фонарь - вот краткое описание сего "шедевра".

Помолвка
- Есть новые жмурики? - бодро спросил Антон за завтраком, увидев, что я взяла в руки газету. Я испепелила его взглядом поверх страниц, - Ой, молчу, молчу! – проворчал он.
- Но это не смешно, правда! – сказала я. Это действительно не было смешным. Вчера за школой, под трубами с горячей водой нашли уже пятый за эти две недели труп девушки с размозженной головой. По словам следователя, удары были нанесены тупым небольшим предметом, типа молотка, но орудие убийства пока не нашли. Мне было совсем не смешно. Тем более что все девушки были моего «типажа»: каштановые волосы, голубые глаза, от 18 до 20лет. Мне как раз 19 лет. Одна из убитых, Яна, училась со мной в одному универе. Я знала ее. У нас все сразу стали припоминать, кто был с ней знаком. Хотя при жизни о ней мало кто говорил, да и вообще вспоминал. Она была типичной серой мышкой. Наверное, она мечтала о популярности. Однако популярность ей принесла только ее смерть. Ее парень, такой же ботан, как она, напился с горя, по-моему, впервые в жизни. Я тоже была в шоке от того, что моя ровесница стала жертвой маньяка.
На крыльце, где обычно курят студенты перед началом учебного дня, сегодня никого не было. В коридоре меня встретили заплаканные глаза, нервно заломленные руки девушек и растерянные лица парней.
- Что стряслось? – спросила я одну, как мне показалось, более-менее вменяемую студентку. Она посмотрела на меня несчастным взглядом.
- Еще одно убийство. Прямо здесь. Не знаю, как он проник сюда, но, похоже, ночью... Ну, как она оказалась здесь ночью? – разговаривая скорее, сама с собой, чем со мной пробормотала девушка. Я почувствовала, что сердце уходит прямо в пятки.
- Кто это? Как ее зовут? – спросила я, наверное, тверже, чем следовало. Девчонка заплакала и ничего не сказала. Я погладила ее по плечу, даже не надеясь, что она успокоится. Я беспомощно огляделась по сторонам, наконец, увидев среди перепуганных студентов знакомое лицо.
- Антон! – я помчалась к брату, который всегда приезжал сюда раньше меня. Он тоже выглядел растерянным и встревоженным.
- Кто это? Антон! – я сама не заметила, как вцепилась в его отвороты рубашки. Видимо, мне было хуже, чем я думала.
- Я ее не знаю. Но... она очень на тебя похожа, - тихо сказал он.
- Что с ней сделали?
- Э-э-э... Видишь ли... ее распяли. В актовом зале.
- Как? Как это? Я... Что?! – в полном ужасе воскликнула я. Антона явно не привлекала эта тема, поэтому он вышел из себя.
- Как? Приколотили гвоздями за руки и за ноги к стене!
- Это была Оля Гутник, - сказала какая-то девушка, стоявшая рядом с нами. Я оглянулась на нее. Ну, уж ей-то маньяк не грозит: худая, с черными волосами и глазами, маленького роста. Не его типаж, - Ты должна ее знать. Она с факультета психологии.
- Да? Погоди, Оля Гутник – это Элли что ли? – спросила я, пораженная своей догадкой. Я отлично знаю Элли! Мы с ней иногда даже сидели рядом на лекциях. Она давала не переписать конспекты, когда я болела. Она была очень милой девушкой, но мы никогда не были подругами. Даже ее настоящего имени я, оказывается, толком не знала. И все же меня поразила ее столь внезапная и дурацкая смерть. Что она забыла среди ночи в университете? Или решила пораньше прийти на лекцию? От этой мысли мне вдруг стало смешно. Я расхохоталась против своего желания. И вдруг подумала: «Когда смешно, тогда не страшно», и если я и боялась оказаться следующей, то теперь этот страх отступил.
Теперь почти все студенты отказались от ночных вечеринок в общежитии, они принялись строить предположения относительно личности убийцы. Я все время видела, как мало знакомые мне люди пристально вглядываются в мое лицо, смотрят в глаза, словно надеются прочитать в них признание. Я тоже часто ловила себя на мысли о том, как выглядел бы окровавленный молоток в руке «того парня». Но ничего подобного больше, слава богу, не происходило, поэтому вскоре универ зажил своей обычной жизнью. После похорон Элли Гутник страсти совсем поутихли. Казалось, маньяк успокоился, а может, и не было никакого маньяка?..
***
В тот день я сильно задержалась в универе, поэтому домой возвращалась поздно. По главной улице шествовала какая-то пьяная в стельку компания, и я, решив миновать ее, свернула в подворотню, вернее, в маленький глухой дворик, где сейчас никого не было. Наступала весна, апрель, талая вода заливала асфальт, я слышала цокот своих каблуков об него. К цокоту примешивалось легкое хлюпанье – из-за воды. Помню, мне хотелось чувствовать себя влюбленной. Весна вступала в свои права, любовь ко мне все не приходила, хотя я ее очень ждала. В порядке компромисса я влюбилась в вечер. Он и правда был потрясающий. На небе проглядывали сквозь тучи звезды, свет фонарей отражался и рябил в лужах и ручейках, ветер почти стих, было тепло, так, что я сняла с головы бейсболку и высыпала на плечи длинные волосы. Как раз в это время под фонарем показалась изящная мужская фигура. Я пригляделась к нему. Его внешность мне была незнакома. Черные волосы, небрежно обрамляющие узкое лицо, большие печальные глаза, точеный нос... Признаться, он меня заинтересовал. Таким я себе представляла Гамлета. Я уставилась на него, абсолютно не думая, что, наверное, у меня совершенно дурацкое лицо. Он тоже смотрел на меня, но мне было непонятно его выражение лица... На нем читалось как будто узнавание. Но не полное, будто он видел меня раньше, и теперь не может вспомнить, где именно. Я сделала над собой усилие и отвернулась. Почему-то я надеялась, что он меня окликнет или пойдет за мной. Но он не сделал ни того, ни другого. Я не выдержала и оглянулась. Он все еще стоял, освещенный светом фонаря. Только теперь, мне показалось, на его лице мелькнула улыбка. Я тоже улыбнулась и, отвернувшись, пошла дальше.
На следующий день этот парень не шел у меня из головы. Я замечталась о нем на лекции, и преподаватель сделал мне замечание, но мне было все равно. Я была влюблена в непонятно кого. После всех занятий я нарочно пошла в библиотеку, чтобы потянуть время и вернуться домой так же поздно, как вчера. На улице стало темнеть, и я собрала все свои книги, затолкала их в сумку, оделась с какой-то особой тщательностью, расчесала волосы и подкрасила губы, по-прежнему не понимая, зачем я все это делаю, но прекрасно сознавая тот факт, что опять пройду пустынной улицей, по которой обычно даже днем стараюсь не ходить.
Пьяной компании не было. Вообще никого не было. Я свернула в пустынный двор. Что я собиралась делать? Знакомиться с ним? Оставлять ему свой номер телефона? Почему-то это казалось глупым. Я сразу думала о нем как о человеке, если с этой планеты, то уж точно не из двадцать первого века. Для меня была дикостью сама мысль о том, чтобы спросить, есть ли у него аська. Подумав об этом, я сама не секунду задумалась над тем, есть ли аська у меня. Странно, но почему-то мне словно передалась его «несовременность». Еще более странным было то, что я вдруг испытала сильнейшее отвращение к миру, в котором жила до сих пор. Ради него я была бы рада от всего этого отказаться, лишь бы просто быть рядом. В то же время, какой глупостью мне казались эти чувства. Любовь просто по определению не должна возникать так быстро! Но она возникла. Итак, я завернула за угол и сразу увидела его в свете того же самого фонаря. Я пошла по двору, слушая, как опять цокают мои каблуки, и хлюпает вода. Сейчас самой заветной моей мечтой было, чтобы этот тротуар длился и длился, а я шла и могла смотреть ему в глаза так, как сейчас. Он тоже смотрел на меня, хотя было ощущение, что он смотрит прямо в меня, заглядывает в душу. В другой раз это напугало бы меня или разозлило, но теперь это чувство доставляло только наслаждение. Мне хотелось, чтобы он прочел меня, как раскрытую книгу.
Он улыбался. Мне показалось, он меня ждал. Ну, ничего, ведь я тоже его ждала. Я поравнялась с фонарем, теперь мне надо свернуть к своему дому. Но я понимала, что просто не в силах это сделать. На ватных ногах я подошла к нему, не зная, что сказать. Теперь фонарь лил свет на мое лицо, влажные волосы, рассыпанные по плечам. Я придвинулась к нему, заглянула в лицо. Мне было наплевать, как я выгляжу, как все это выглядит со стороны.
- Здравствуй, - сказал он, ничуть не удивленный.
- Здравствуй, - сказала я. Почему-то я знала, что он не причинит мне никакого вреда, никакой боли. Он молчал, опять смотрел в меня, он был ужасно близко, его руки были скрещены за спиной. Я тоже ничего не говорила. Мне казалось, как только придет время, он все скажет сам. Так прошло несколько коротких минут, которые я не забуду никогда в своей жизни. Глядя на него, я как будто находила себя, как будто вспоминала что-то родное, мое, но давно забытое и проданное за глупую жизнь в этом мире. С каждым мгновением моя любовь росла, превращаясь в помешательство. Меня влекло к нему, как ни к кому до него. Причем я видела, что его с натяжкой можно считать красивым. Нет, красивым он не был. И в то же время он был идеальным, а у меня не было никаких шансов или сил, чтобы устоять перед ним. Теперь я была его, принадлежала ему по праву. Я не стала бы противиться любой его воле, какой бы она не была.
- Это ты? – тихо спросил он, - Это тебя я искал? Ты моя жена? Это ты?
- Да. Твоя, - прошептала я, чувствуя, что говорю правду. Почему бы и нет? Я его жена! Я просто не смогла бы ему солгать. Он снял со своего пальца кольцо. Я сделала то же самое со своим. У меня было кольцо, которое я носила, не снимая. Он надел свое кольцо на мой палец, я свое – на его. Он поднял мое лицо за подбородок, по-прежнему глядя в глаза. Его губы были приоткрыты, они казались самым желанным, что только может быть в мире. Наши губы соединились в поцелуе, и это было всем, к чему мы оба только могли стремиться. За его спиной на асфальт упал молоток...

Небольшой рассказ. Бытует мнение, что следует переделать в нем концовку. Хочется услышать, что по этому поводу думаете вы. Заранее спасибо.

Очень длинная пробка

Это был один из тех утренних часов, когда ночь еще не отпускает, но день уже диктует свои условия. Я ехал на работу, в прокисший офис, где все грызли друг друга, как только могли. Я не хотел туда. Было семь часов утра, я хотел спать, хотел домой,в город, где живет моя мать. Утро в Москве, как всегда, началось паршиво. Я сел в пустой, что нехарактерно, автобус, сразу же попал в пробку. Это, признаться, даже меня порадовало. Я не особенно торопился, в отличие от представительного мужчины, сидящего у окна в конце салона. Тот распинался по поводу нашего государства, какое же оно… Мне было все равно. Я хотел спать.
Внезапно ко мне с заговорщическим видом подсела молодая девушка, младше меня, симпатичная, со светлыми каштановыми волосами и яркими глазами. Она косилась на недовольного обстановкой в стране парня, немного посмеиваясь.
- А вы знаете… - начала она и вдруг осеклась, добавив, словно самой себе: - Да нет, откуда вам!
Она разочарованно покачала головой и уже собиралась встать. Признаюсь, ко мне редко подсаживаются симпатичные девушки, и я, как любой конченый романтик, решил, что это мой шанс.
- Что я знаю? А? – спросил я, наверное, чуть быстрее, чем надо. Она посмотрела на меня почти сочувственно.
- В том-то и дело, что ничего! И если бы только вы! – со вздохом проговорила она.
- Тогда расскажите! – потребовал я, уже начиная чувствовать себя кретином. Она смерила меня оценивающим взглядом.
- Чем вы занимаетесь? – спросила она. Я был немного удивлен, и от неожиданности сказал правду:
- Я юрист.
На девушку это произвело не самое благоприятное впечатление.
- Ммм… Тогда вы тоже не знаете, что тот человек говорит полную ерунду? – спросила она. Я покосился на мужчину, до сих пор злого на весь мир.
- А, ну да! Но, вы что-то имели в виду относительно политики и экономики…
- Нет! – жарко возразила девушка, - Я о другом. Я о мире! Понимаете? О мире!
- О каком мире? – начал настораживаться я.
- О нашем, о каком же еще! Смешной ты! Я про мир! Ты… Тебе никогда не приходило в голову, что, например, вот этот поручень, - моя собеседница взялась за поручень в автобусе, - не существует?
- Как не существует? Совсем?
- Совсем! Не существует и все! Это иллюзия!
- Его можно потрогать руками! – сообщил я, чувствуя в ней странное превосходство над собой.
- А разве твои руки не могут обмануться так же, как глаза? – парировала она. Я задумался:
- А, правда. Почему нет? Тогда где мы? Почему мы тут?
- Мы так наказаны. Этот мир – не наш. Это вообще не мир! Это тюрьма!
- Но как же тогда мы оказались здесь? Я не понимаю тебя…
- Мы сюда сосланы, как на каторгу! Этот мир для нас чужой! Мы все хотим домой! Мы хотим купить билет на рейс домой! Только у нас это называется смерть. Те, кто провинился не очень сильно, уезжают рано, умирают молодыми, а остальные…
- Да ты что… ты… - эта девушка начала меня пугать.
- Не бойся! Хуже тебе уже не станет!
- Не понял…
- Ты ездишь на работу, которую ненавидишь, с которой тебя и так попросят максимум через месяц, ты оставил дом, который так любил, где живут твои отец и мать…
- Просто мать. Отца нет, - рассеянно поправил я. Она кивнула.
- И все было бы не так плохо, если бы ты ни к чему не стремился! Но ты стремишься! И это тебя убивает! Разве не лучшее наказание для зарвавшегося наглеца – бессилие, бездействие? Нет?
- Откуда ты… Мы знакомы?
- Не думаю, нет… Я просто знаю тебя, потому что ты такой же, как я! Мы с тобой из одного мира!
Мне сразу вспомнился Маугли «Мы с тобой одной крови – ты и я!»
- Все равно я ничего не понимаю с этими твоими мирами… - пробормотал я. Не знаю, почему, но мне хотелось говорить с ней, и уже не потому, что она симпатичная девушка. Она привлекала меня другим. Я правда как будто знал ее тоже. Все, что она уже успела сказать, было так безумно, что походило на правду.
- Есть несколько миров, и не спорь со мной, пожалуйста! – добавила она, видимо, заметив, что я вот-вот опять прерву ее, - один из них – наш, другой – этот. Есть еще. В нашем мире живут люди! Они гораздо более совершенны, чем мы, они умеют контролировать свои желания, потребности и чувства. Они… мудрее… Они светлее и чище. Но и среди них находятся прохвосты, которые все норовят испоганить! – девушка проговорила это с такой злобой, какой я от нее ну никак не ожидал. - Их ссылают сюда, делят на части.
- Делят на части? – снова удивился я.
- Да, конечно! Делят! Земля не выдержит настоящего человека! Это невозможно! Приходится делить одного могучего, великого, бессмертного человека на несколько мелких, ничтожных людишек! Так нужно, понимаешь? – я кивнул. - Так вот, эти прохвосты – это мы! Вернее, мы только части их. Мы все хотим домой, хотя нам кажется, что мы боимся смерти. Нет. Мы желаем ее. Ты никогда не чувствовал в себе… потребности сделать что-то за двоих? Владеть несколькими языками, разными профессиями?
-Да, было… Я не хотел становиться юристом.
- О, иногда я думаю, что я могла бы сделать! Я хочу... Я хочу быть писателем, актрисой, журналистом, альпинистом, художником, хирургом, космонавтом, матерью! Я хочу ездить верхом, плавать на лодке, кататься на лыжах, шить мягкие игрушки, а еще, еще... – глаза у нее заблестели, она стала как-то задыхаться, видимо, от восторга. Она меня пугала. Впрочем, не меня одного. Оратор сзади заткнулся и теперь таращился на нас, - я хочу наряжать елки!
- Что? – я думал, мне послышалось.
- Я хочу наряжать елки! Ну, знаешь, елки перед Новым годом, на улицах! Ночью! Только представь себе, утром люди, как обычно, идут на свою дерьмовую работу, а у них во дворе стоит наряженная елка и мигает лампочками, представляешь? А это я! Я так сделала! Ты бы так не хотел? – она уставилась прямо мне в лицо своими странными глазами, и я просто пожал плечами. Иначе я поступить не мог. Я должен был обдумать ответ, а она явно не собиралась меня дожидаться.
- Ты бы не хотел просто приносить людям счастье?
- Но ведь эти люди – частички каторжников! Разве ты забыла? – спросил я.
- Но ведь и ты тоже!
Я смотрел на нее. Она себе верила. Странно, но я ей – тоже. Она убеждала меня. Как ей это удавалось?
- Да, правда! – пробормотал я, тоже глядя на нее, - По одну сторону. Зачем ты...
- Мало ли, как все обернется. Ты ведь не знаешь, что будет с тобой завтра?
- Нет, почему, знаю. Завтра встану в 7 утра, пойду на работу...
- Нет, не знаешь! Не знаешь, потому что все может измениться, если кто-то вмешается! Что, если...
- ОНА ЗДЕСЬ!!! – раздался с автобусной остановки, до которой мы, наконец, доехали, истошный вопль. Кричала полная, губастая женщина. Она ловко вбежала в салон и схватила в охапку мою собеседницу, - Куда же ты опять убежала, глупенькая? Разве можно так убегать?
- Мне просто хотелось прогуляться! Я не сделала ничего плохого! Я просто говорила тут с Джебом, - невозмутимо ответила девушка.
- Теперь пора домой! Тебе нужно принять лекарства! – женщина взяла ее под руку и вывела из автобуса. Я вышел вместе с ними, хотя до моей остановки было еще далеко.
Девушку с рук на руки предали водителю маленькой машинки, который усадил ее на заднее сиденье и пристегнул ремнями безопасности. Женщина, наконец, заметила меня, растерянного и недоумевающего.
- А Джеб это вы, верно?
- Похоже на то. На самом деле я не Джеб, я ей вообще своего имени не называл, - сказал я. Женщина лишь горько усмехнулась.
- Она в этом не нуждается. Вы уж простите, у нее паранойя. Она думает о каких-то там мирах. Совсем больная. Не держите на нее зла, если она наговорила вам чего-то. Она не хотела.
- Нет, напротив, я... – я не знал, что сказать. Нет, я, конечно, еще там понял, что она изрядно не в себе, но чтобы вот так вот...
- Спасибо.
- За что? – удивился я.
- За то, что понимаете ее. Только сами-то особо не увлекайтесь! До свиданья! – сказала она и открыла дверцу машины.
- Как ее зовут?
- Маша. Ее зовут Маша. До свиданья, - повторила она и села в машину. Они уехали, а я остался. Вокруг по-прежнему было пусто и серо. Насколько было бы лучше, стой здесь наряженная елка, подумал я. «Она совсем больная». Совсем больная... А кто сказал, что мы здоровы?

Этот рассказ слишком наивный, ничего сверхъестественного, так её невинные фантазии.

Называется Три попытки

I

Дождь с каждой секундой становился сильнее, капля за каплей ударяясь об асфальт. "Как будто небо плачет. Я бы хотела заплакать вместе с ним..." - думала она. Ее мысли прервал удар плечом в плечо. Ада подняла голову, чтобы доказать прохожему своим странным взглядом, что стоило бы ходить осторожнее. Пустота вечерних улиц, дождь и никого более. Она обернулась. Кто-то высокий ровным и спокойным шагом удалялся в темную бездну холодных дворов.
II

Грозы не ожидалось, поэтому она вошла в квартиру абсолютно вымокшая. Переодевшись в сухую одежду, и сделав себе чаю, Ада села на подоконник и смотрела на улицу. Было ощущение, что дождь бесконечен, и солнце больше никогда не выйдет из-за туч. Но она не огорчилась, если бы это случилось, так как больше всего она любит ночь и черный цвет во всем. Ненавидит солнечный свет и все яркое, пусто-индивидуальное. Черные вещи же прекрасно подчеркивают ее красивую фигуру. Энергична, сильна и ловка, достаточно начитана и умна, но мир отверг ее за необычность, даже слишком крайнюю странность характера.
III

Дурная привычка вдруг напомнила о себе - пришлось идти за пачкой, которая лежала в плаще и в полумраке искать зажигалку.
Раздался телефонный звонок.
-- Да...
Гудки.
- Странно...
Еще один звонок.
-- Да?..
Гудки.
-- Бред...
И опять.
-- Да! Я слушаю!
Гудки.
IV

Каждый день она видит сотни людей, и всех, всех до одного она ненавидит. Никогда не могла испытать к ним жалости, любви, привязанности, благодарности. Ада как будто равнодушна, а глаза отражают пустоту души.
Зачем ненависть так глубоко засела в ее душе, так много захватила и настолько быстро возрастает в своей злости? Даже сама девушка не знает ответа. Она много чего не знает, а точнее не помнит. Огромный кусок жизни был безвозвратно потерян: детство, собственный возраст и почти все вплоть до последних двух лет.
Но еще какие-то странные, непонятные чувства, кроме пустоты и ненависти, наполняют ее душу, что-то неизвестное еще живет и поддерживает жизнь тела и полумертвого сознания.
V

Вчерашний звонок не выходил у нее из головы. За окном опять дождь, серо и уныло. Ада зашнуровала ботинки, накинула плащ и вышла на улицу. "Я существую без смысла... Зачем? Самой себя даже не жаль..." - так размышляла тень, слушая рыдания туч, и у самой невольно потекли слезы от своей ничтожности...

Она увидела свет в окне и пошла на него. Кафе оказалось весьма кстати. Глаза девушки покраснели от слез и силы почти полностью покинули тело, не выдержав полутора часов бесцельного брожения.
VI

Что-то манило ее на улицу вновь, в эти холод и тьму, необъяснимое чувство обретения утраченного. Выйдя из помещения, Ада встала и оглянулась. Рядом никого не было, но ощущение на себе взгляда не давало покоя. В конце концов, она решила скрыться от этого ужасного чувства, и все шла и шла по мокрым улицам.
"Чужая, чужая, чужая..." - крутились мысли в ее голове... Девушка остановилась посреди очередного пугающего, поедающего своей тишиной, двора. Из глубины души наружу вырвались чувства, и стало так одиноко и страшно, что хотелось кричать. Еще боль, боль утраты и предательства... Все они слились воедино и прорвались потоком ручейков из снова опустевших черных бездн.
Ада вспомнила, где впервые очнулась и ощутила все это, где ее память опять начала выполнять свою функцию.
Шум дождя и шлепанье ботинок по лужам заменяли ей биение сердца... Оно остановилось, а она пошла навстречу своему прошлому.
VII

Вот тот самый берег и море...Тут она приобрела существование и потеряла жизнь... По телу пробежала дрожь, девушка приподняла воротник пальто и села на мелкие камни. Дым сигарет согревал, но не успокаивал. Весь мир для нее сосредоточился здесь: берег, бурлящее море и серая бесконечность за горизонтом.
Дождя не было, но ветер усилился, и сырость пробирала до костей. Ада вздрогнула, но уже оттого, что кто-то сидел рядом... Она знала это и видела краем глаза, но не смогла взглянуть на незнакомца. Тем временем он заговорил, но настолько непонятно и бессвязно, что вскоре рассудок ее опять погрузился в размышления о серой бесконечности.
-- Ты ведь ни слова не понимаешь! Тебе даже не интересно, о чем я! Язык этот не похож ни на один человеческий, но мой облик напоминает ваш, даже твой нынешний.... Поэтому-то я тебя и не интересую.... Хм, память стерта, а ощущения остались. Дальше нельзя...
-- Что нельзя?.. - только начала Ада, как фигура встала и быстрым шагом начала удаляться. Девушка бежала за ним.
Вновь пошел дождь.

Добавлено (16.01.2008, 02:49)
---------------------------------------------
VIII

Осень миновала, дожди вместе с ней. На улице лежал первый в этом году снег.
Ада уселась с чашечкой чая на подоконник, как очень любила делать. В таком положении часто она вспоминала осень, манящую тьму, звонок и незнакомца, который смог скрыться. Интуиция говорила ей, что что-то должно скоро произойти. Эта мысль с тех пор и дает ей сил к продолжению существования.
Ее мучили его слова, мыслить здраво Ада более не могла. "Я уже мертва, так к чему здравый смысл?"
С наступлением ночи девушка зажгла свечи и принялась за чтение. Через несколько минут резко распахнулось окно, и свет мгновенно погас. Ужас охватил ее тело и душу.
"К чему мертвой страх?" - и с этим успокаивающим чувством загробного оптимистического пофигизма, быстро собравшись, она выпрыгнула из окна на заснеженную землю. Чья-то фигура уходила в ночь и манила за собой. Девушка точно знала, что время пришло. Ее время...
IX

Чувствовалась глубокая ночь, ее холод и мертвая тишина. Снег падал белыми крупными хлопьями на землю и блестел под светом фонарей.
Ада нервничала. Время как будто остановилось, а зима должна приятно ободрять, создавая чувство умиротворения, но эта ночь была иной. Погода настраивала и возбуждала ее душу...Впервые она могла ощутить радость, пусть даже это какие-то мгновения, но это состояние казалось бесконечным...
Они зашли в какое-то заброшенное здание неподалеку от моря, а поскольку девушка мало интересовалась окрестностями, то даже не могла предположить, что раньше тут происходило.
Везде настолько ярко горели свечи, что вокруг все было видно как днем. Ее окружили.
-- Ада...Ты всегда была странной. С другими детьми не общалась, считая их неинтересными. Была отличницей в школе и много читала. За это сверстники стали над тобой издеваться. Равнодушие переросло в ненависть.
В ВУЗе ты влюбляешься в парня, причем чувство взаимно. В это самое время объявляется твой отец. И все бы хорошо, если бы последний не был бессмертным. Жизнь поделилась надвое, точнее дала трещину.
Ты все больше приобщилась к нашему обществу, но ни на секунду не могла забыть своего возлюбленного. Это запрещено, ты знала, но... Тогда мы убили его, что стало сильным ударом по твоей психике. Даже сейчас боль жива, не так ли, Ада?
Вопрос остался без ответа.
-- Да, я понимаю, это трудно. Ведь ты на самом деле лишь наполовину вампир. И поскольку ты знала, что не бессмертна, то решила наглотаться снотворного. Вскоре смерть пришла, но мы сделали тебя одним из нас, дали вторую попытку, только без нашего вмешательства на этот раз. Ты не смогла, хотя смерть и забрала часть твоей памяти. И тот телефонный звонок - проверка этого.
-- Но я даже не пью кровь!
-- Питье крови - лишь посвящение человека в малые ряды бессмертных.
Картинки из прошлого сменяли друг друга, как кадры фильма... Чувства нахлынули в ее мертвое сердце. "Любовь...У меня был ОН!.." - думала Ада, а ноги еле удерживали тело от падения...
-- Прощайте...
X

Девушка выбежала на улицу. Холодный мокрый снег падал на лицо. Прошлое само настигло ее, но нужно ли было? Теперь ее чувства были с одной стороны печальны, а с другой странная, несколько нервная и неестественная радость охватила ее ледяное тело. Не зная, плакать или смеяться, Ада просто закурила... Она идет навстречу черной бесконечности за горизонтом, ведь наконец-то она свободна!..

Достаточно мрачный человек,но иногда способна на положительные эмоции.Люблю готику и мрачную поэзию.