МОЕ ТАЙНОЕ ЛЕТО С ДОЧЕРЬЮ СТАЛИНА.
Грэйс Кеннан Уорник (Grace Kennan Warnecke)



В 1967 году я оказалась в центре самой обсуждаемой в мире истории

Мой отец, дипломат Джордж Кеннан, не любил разговаривать по телефону. Поэтому, когда он позвонил мне в марте 1967 года, я поняла, что произошло что-то важное. Тогда мне было 36 лет, я жила в Калифорнии, только что развелась и недавно получила работу литературного критика в одном из журналов Сан-Франциско. Одновременно с этим я воспитывала троих детей и встречалась с архитектором Джеком Уорником, который позже станет моим вторым мужем. Но вскоре я оказалась в центре одной из самых обсуждаемых историй года — сейчас это порядком подзабытый эпизод Холодной войны. Все началось с того звонка: мой отец хотел сообщить мне, что Госдепартамент попросил его отправиться с секретной миссией в Швейцарию, чтобы подтвердить личность женщины, которая бежала из СССР и заявила, что является дочерью советского диктатора Иосифа Сталина.

Несмотря на то, что к тому времени он уже давно оставил службу, моего отца выбрали для этой миссии потому, что он был знаком с историей семьи Сталина и умел задавать правильные вопросы. Можно сказать, что это польстило ему, и он был рад снова вернуться в строй. На следующий день он спецбортом улетел в Женеву. Когда он вернулся, то рассказал мне об этой поездке. Я заметила, что общение со Светланой Сталиной неожиданно тронуло его. Тогда единственной дочери Сталина был 41 год. Мой отец, хотя и не посещал тогда регулярно церковь, оказался под впечатлением от ее энергии и заявления о вновь обретенной духовности. Всегда галантный с теми, кто в нём нуждался, он также поддался чарам Светланы, производившей впечатление женщины беспомощной и оставшейся одной на всем белом свете.

Когда они встретились в Швейцарии, Светлана выразила желание переехать в ближайшие недели в США. Мой отец предложил ей оставаться в тишине и спокойствии на нашей семейной ферме в Восточном Берлине, штат Пенсильвания, но Светлана отказалась. У нее уже были планы жить на Лонг-Айленде со своим переводчиком Присциллой Джонсоном, тот переводил рукопись ее «Двадцати писем другу» — мемуаров о жизни в сталинском кругу, которые позже стали издательской сенсацией в США. Я была уверена, что Светлана через неделю умрет от скуки на ферме, но оставила свои мысли при себе.

Эмиграция Светланы в США стала мировой новостью. Я летела из Калифорнии, чтобы быть вместе с моими родителями и сестрой Джоани в аэропорту Джона Кеннеди в Нью-Йорке 21 апреля во время ее прибытия, которое сохранялось в тайне вплоть до последней минуты. Наших родителей увезли, поскольку они входили в состав ответственного за встречу комитета, члены которого стояли прямо на летном поле. В это время мы с Джоани сидели на высоком балконе, имея возможность наблюдать за происходящим с более далекого расстояния. Меня поразило, насколько плотным было кольцо охраны, а также то, что на соседних зданиях находились снайперы.

Меня заставил взволнованно вздрогнуть эффектный взгляд этой молодо выглядящей рыжеволосой женщины, которая спускалась с трапа самолёта в сопровождении в сопровождении мужчины. Им, как я позже узнала, был ее адвокат Алан Шварц. Она подошла к ожидавшему ее микрофону. «Привет, я рада быть здесь», — произнесла она с широкой улыбкой.

Прессе не хватало Светланы. Ее драматическое бегство, обращение к религии, отказ от двоих детей-подростков и осуждение Советского Союза — все это было как зерно для мельницы. После первой пресс-конференции в отеле «Плаза» в Манхэттене она отказала всем в интервью, поселившись в доме Джонсона на Лонг-Айленде, где ее охраняли два частных охранника и припаркованная снаружи полицейская машина. Из-за своей недоступности она стала еще больше походить на кошачью мяту для СМИ.

Спустя несколько месяцев, дружба Светланы с Присциллой Джонсоном неожиданно закончилась, что, как позже выяснилось, оказалась своеобразным шаблоном для большей части ее отношений. Мой отец снова пригласил ее провести лето на нашей ферме.


Светлана Аллилуева - дочь отца народов

Однако, поскольку они с мамой собирались в ежегодную летнюю поездку в Норвегию, он попросил побыть хозяйкой Джоани, которая вместе с мужем проживала в расположенном неподалеку Принстоне, штат Нью-Джерси. Джоани, у которой умение окружить заботой было в крови, с радостью согласилась выполнить эту просьбу. Вместе со своим мужем Ларри Григгсом и двумя сыновьями, Брэндоном и Баркли, они принимали Светлану на протяжении шести недель. Джоани и Ларри брали ее в походы, а Ларри еще и готовил теплыми летними ночами барбекю. Джоани готовила и стирала; также она купила некоторые вещи Светланы.

Благодаря всей этой любви и вниманию Светлана расцвела. Они с Джоани стали хорошими подругами. Днем Светлана работала над своей объемной почтой и новой книгой. Однако, спустя некоторое время, Джоани и Ларри получили задание в Корпусе Мира, и им пришлось отправиться на обучение. Тогда мой отец отправил меня позаботиться о Светлане на протяжении оставшейся части ее пребывания. Джоани позвонила и попросила о еще одном одолжении: «Не могла бы ты также позаботиться о Брэндоне и Баркли?». Мальчикам было шесть и восемь лет. «С ними не будет проблем. Они привыкли к ферме и целыми днями будут играть на воздухе».

Когда меня просили об этом, я сама находилась по колено в проблемах с детьми, волонтерской работе и трудностях в отношениях с Джеком. Все это требовало от меня оставаться в Сан-Франциско. Но поскольку раньше я была большой почитательницей русской истории и литературы, это была бесценная возможность познакомиться с дочерью Сталина и увидеть внутренний блеск истории кремлевской политики.

Взвесив все, мой отец тоже решил, что мне необходимо приехать в Пенсильванию: «Это не проблема», — сказал он. «Все, что тебе нужно сделать, это включить Светлану в обеспечение питанием, и перенаправить в Восточный Берлин ее почту, которая сейчас приходит на почтамт на вымышленное имя».

Так я вместе с детьми присоединилась к семейному проекту. Несмотря на сильное ворчание со стороны Джека, я знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он преодолеет свое чувство отстраненности, поскольку я могу познакомить его с всемирно известной женщиной, фото которой было на обложках бесчисленных журналов. Я пообещала ему, что до тех пор, пока он держит ее пребывание у нас в секрете, он может приезжать.

Энергичная и голубоглазая, Светлана имела девичье, похожее на простоту качество, которое позволяло ей располагать к себе многих людей, особенно мужчин. Вскоре после того, как мы встретились, она призналась: «Госдепартамент предложил предоставить мне защиту, но я отказалась. Наконец-то я свободна!». Она буквально завертелась от радости.

Ее независимость беспокоила меня. Мой отец, находясь в безопасном месте в норвежском фьорде, предупредил, что КГБ может реально похитить ее и убрать. Он напомнил мне об убийстве Льва Троцкого в Мехико после того, как тот покинул Советский Союз. Я заботилась о возможном Троцком, и ее пребывание у нас приходилось держать в строгом секрете. Это означало не только необходимость держать это в тайне от друзей, но и вынуждало не рассчитывать на какую-либо помощь в доме. Жители Восточного Берлина не должны были знать имя таинственного гостя, проживающего рядом с ними. Джоани пришлось столкнуться с теми же проблемами, что и мне. Но она лучшая хозяйка, чем я. К тому же ей нужно было справляться лишь с двумя детьми, в то время как мне — сразу с пятью.

То, в чем я изначально видела возможность интеллектуального обмена и шанс попрактиковать свой русский язык, обернулось приобретением опыта иного рода. У нас не было стиральной машины или сушилки, поэтому стирать одежду для семи человек нужно было отправлять в прачечную Восточного Берлина, паровую печь, работавшую в летнюю жару. Ближайший крупный магазин располагался в десяти милях в Ганновере, а мой новый коллектив требовал много еды. Нам пришлось бесконечно много ездить, иногда с двумя или тремя детьми. Папина идея о том, что мы должны есть все вместе, оказалась нереалистичной, поскольку дети вставали задолго до Светланы. Мне приходилось сначала кормить их, а затем, после приготовления еды для них, подавать Светлане второй завтрак. «Кремлевская принцесса», как ее называли некоторые таблоиды, выполняла небольшую работу по дому и не стала брать с меня пример.

Затем были собственно блюда. Когда Светлана отправилась развеять пепел своего индийского любовника в Ганге, она, прежде чем уехать, некоторое время жила с его семьей. Там она приняла вегетарианскую диету. Она не хотела есть гамбургеры, хот-доги и курицу, которая так нравилась детям. Вместо этого мне приходилось готовить для Светланы ризотто и другие овощные блюда. Я в отчаянии проштудировала книгу «Радость готовки», чтобы оставаться в игре. Все это бесконечное приготовление пищи превратило меня из человека, всю жизнь сидящего на диетах, в заядлого зубастика, пробующего по чуть-чуть то одно, то другое. В добавок к домашнему кошмару, вскоре для работы со Светланой к нам переехал из Англии ее переводчик, занимающийся Россией известный ученый Макс Хейуорд.

Будучи проходящим реабилитацию алкоголиком, Хейуорд жаждал сладостей. Мне пришлось добавить в мой кулинарный репертуар приготовление пирогов и пирожных: еще больше часов на кухне как итог. У нас не было кондиционера. На пару дней заезжал адвокат Светланы. Временами в доме было девять едоков. Понимая, что детям не хватает внимания, я заручилась поддержкой дочери-подростка вашингтонских друзей, которая приехала помочь. Ее тоже пришлось посвятить в нашу тайну, при этом стало одним ртом больше.

Убежденный холостяк, Хейуорд совсем не интересовался женщинами. Эту черту его характера Светлана не понимала. На самом деле, она приняла его довольно располагающе. Однажды, летним вечером мы втроем пили на воздухе вино перед поздним ужином. Светлана, которая была в выстиранном и выглаженном мной белом платье, встала и кокетливо бродила по саду. Она ловила светлячков в стеклянную банку, напоминая актрису из пьесы Чехова. Когда приехал Макс наши с ней отношения охладились, так как она увидела во мне соперницу.

Несмотря на свою девичью черту характера, она испытывала к людям сильные чувства. Либо они были безупречны и прекрасны, либо все было плохо. Она не видела серых оттенков. Она говорила о сильной любви к матери, которая умерла от огнестрельного ранения, когда Светлане было всего шесть лет. Предположительно это было самоубийство, или, как шептались люди, она была убита по воле Сталина. Светлана посвятила свою книгу «Двадцать писем другу» своей матери, но об отце говорила куда больше, и совсем не уничижительно.


Дочь Сталина на похоронах отца.

Макс был занят чтением набранной корректуры автобиографии Евгении Гинсбург Journey into the Whirlwind (в оригинале «Крутой маршрут» — прим. перев.) о ее жизни и времени проведенном в ГУЛАГе, чем он любезно поделился со мной. Как только мы начали говорить об этом, Светлана быстро свела минимуму все обсуждения и захотела переключить разговор на свою книгу. Когда она упоминала чистки или другие ужасы, имевшие место в советский период, то во всем обвиняла Лаврентия Берию, грузина, который возглавлял советскую тайную полицию с 1938 года вплоть до смерти Сталина в 195-м. По словам Светланы, Берия превратил Сталина в жестокого диктатора, и это он несет ответственность за ужасы, которые тогда были. По ее словам, ее отец, был скорее несчастным свидетелем.

Через некоторое время Макс и Алан уехали, и мы со Светланой остались единственными взрослыми на ферме. Мы возобновили нашу дружбу. Однажды, в ее обычной импульсивной манере, она схватила меня за руку и сказала: «Грейс, мне нужно остричь волосы. Эта жара заставляет меня чесаться, когда волосы касаются моей шеи. Ты можешь организовать все прямо сейчас?

Я нервничала из-за того, что мне пришлось вывести ее в публичное место, но понимала, что это не просьба, а приказ. Поэтому я нашла парикмахерскую в соседнем городе, где меня не знали, и мы поехали. Как только я вошла, то увидела «Ледис Хоум Джорнал», со смотрящим с обложки знакомым лицом Светланы. Я схватила его и прижала к груди, когда давала инструкции парикмахеру. К счастью, никто из присутствовавших в салоне женщин не опознал Светлану. Они и представить себе не могли, что в Абботстауне, в Пенсильвании, мог оказаться человек с обложки общенационального журнала.

К тому времени, когда, как и обещал, приехал Джек, я уже поняла, что его пребывание станет катастрофой. Ему, как и Светлане, было необходимо играть на сцене главную роль, места для двоих было не найти. Они осторожно смотрели друг на друга, как кружащие собаки. В первый вечер, после обеда Джек отвел меня в сторону. «Слушай, дорогая, это смешно. Ты делаешь всю работу. Ради Бога, ты ведешь себя как ее служанка». Я объяснил ему важность ее анонимности, а он фыркнул в ответ: «Если так опасно получить нормальную помощь здесь, позвоните в Государственный департамент и разрешите им помогать вам».

Когда через два дня он внезапно уехал, якобы ради срочной деловой встречи, я втайне вздохнула с облегчением. Мне очень нужна была поддержка, а от Джека я не услышала ничего кроме критики. Спустя несколько дней Светлана спустилась вниз, тяжело дыша: «Грейс, помоги мне. У меня сердечный приступ», — задыхалась она.

«Сердечный приступ — о, Боже! — сглотнула я. — Я отвезу тебя в больницу!»

«О, нет, не надо, — ответила Светлана. — Мне просто нужно выпить немного бренди — знаешь, такой, с грушей в бутылке. Со мной уже было так в Швейцарии, это очень помогает для сердца».

Потом я узнала, что русские называют «сердечными приступами» всевозможные проблемы с дыханием, которые не были бы классифицированы подобным образом в Америке. Но тогда я этого не знала. После того, как я выяснила, что в магазине спиртного штата Пенсильвания нет бренди с грушевым ароматом, я села за телефон и обзвонила всех, кого знала в Вашингтоне, умоляя: «Пожалуйста, это приступ — мне абсолютно необходима бутылка грушевого бренди». То, что думали мои друзья, я не могу представить. В конце концов, я убедила занятого адвоката бросить все дела и ехать на ферму со спасающей жизнь жидкостью.

Светлана выпивала каждый вечер. Я не знаю, что бренди сделал с ее сердцем, но она начала рассказывать о своем детстве, своих детях, своих двух мужьях. Она рассказала мне, что однажды Сталин так сильно ударил ее, что она упала в обморок. Тогда он узнал о ее возлюбленном-еврее, Алексее Каплере, которого вскоре приговорили к отправке в ГУЛАГ.

Как только ее рассказы становились действительно интересными, мои глаза начинали закрываться, и мне приходилось идти спать. Я была измотана после полета на максимальной скорости с 7 утра: готовка, шопинг, уборка 18-комнатного дома и забота о семи его обитателях. Моя новая тетрадь, в которой я собиралась писать каждую ночь, оставалась по большей части пустой. Впоследствии я всегда чувствовала, что в какой-то мере потерпела неудачу. Я упустила прекрасную возможность познакомиться с дочерью одного из самых жестоких диктаторов мира, оставаясь вместо этого на кухне.

Через некоторое время Светлана настроилась против всех членов семьи Кеннан, но я была первой. Разница между нами составляла всего шесть лет, и ей был присущ дух соперничества. Я не хотела брать на себя роль служанки. Я знала, что играла вторую скрипку после ее фаворитки Джоани, и мне приходилось отвлекаться на потребности пятерых детей, а также телефонные разговоры с рассерженным Джеком. Тем не менее, я была в шоке, когда прочитала книгу, над которой она работала, пока жила на ферме — «Только один год». Желая узнать ее версию о проведенном вместе времени, я пролистала страницы, но обнаружила, что меня там не было. По словам Светланы, на ферме были только Джоани и Ларри. Однако мои фотографии того трудного лета свидетельствуют об обратном.

Грейс Кеннан Варнеке является председателем правления Национального комитета по внешней политике США. Она была ассоциированным продюсером документального фильма PBS «Первые пятьдесят лет: размышления о США и советских отношениях».

Источник