ТАБУ НА ПОЛИТИКУ.  
Павел Казарин



Россия так долго убеждала всех, что Крым сам выбрал судьбу, что в какой-то момент полуостров в это поверил. И напрасно.

Одна из особенностей Крыма в том, что после ультраполитизированной Украины он оказался в России. Той самой, в которой сам разговор о политике всерьез – табуирован. Где стенд-ап шоу и КВН шутят о теще, а не о власти. Где любое обсуждение политики на уровне солидаризации и личностного со-участия немыслимо. Элита монополизировала политику и не собирается делиться ею даже с теми, кто готов ее искренне поддержать.

«Не думай о белом кролике»: когда обсуждение политического вытеснено, то разговором о политике становится все, что угодно. «Мироточащий бюст Николая Второго» или отмена спектакля «Нуреев» в Большой театре – это ведь разговор не о культуре или духовности. Это обсуждение все того же табуированного – пусть и через систему иносказаний.

И так в России происходит во всем. Любая кинопремьера Звягинцева становится событием – и обсуждение ленты превращается в политическую дискуссию. Подобно тому, как в задраенном котле пар прорывается наружу через мельчайшие трещинки и щели, так в России политическим обсуждением становится решительно все.

Именно «обсуждением», потому что именно оно – серьезное – остается под негласным запретом. Потому что обсуждение и дискуссия – это присвоение (оспаривание монополии власти) и первый шаг к тому, чтобы примерить на себя ответственность (а границы этого в России четко очерчены пространством личных квартир). Обшучивание – допустимо, но разговор всерьез воспринимается как претензия на субъектность.

По большому счету, государство приучает российских граждан к тому, что они – тотально безответственны. «Наше дело маленькое», «им наверху видней» – вот формулы, за которыми скрывается безучастие. В лучшем случае российскому гражданину отводится роль болельщика, который может на трибуне порадоваться «успеху» своей команды – как это было весной 2014-го года. Но не более.

Системообразующей идеологией России стало не православие и не народность – ею стал цинизм. Цинизм как неверие в идеалы, как отстранение от принципов. Этому же вторит российская пропаганда, убеждающая зрителя не в том, что Москва права, а в том, что она ничем не отличается от любых других игроков.

Те немногие, кто с этим готов не соглашаться, вынуждены осваивать эзопов язык. И обсуждать политическое – которое об устройстве жизни – при помощи косвенных поводов и смежных тем, которые могут быть любыми по форме и содержанию, ибо они все равно лишь предлог.

А процесс аннексии Крыма как раз сопровождался тем, что Россия приучала крымчан говорить о политике. Более того, она сама раз за разом транслировала им мысль, что именно они – авторы и воплотители «возвращения в родную гавань». Что без их низового порыва не было бы ничего. Что лишь их деятельное участие сделало возможным смену флагов.

И с каждым новым днем Крым от этого самоощущения будут отучать.

Источник