Здесь все намного хуже, чем кажется, но есть 10% шанса. Саша Боровик о жизни на Западе, возвращении в Украину и Одесском пакете реформ.



Советник губернатора Одесской области Михеила Саакашвили, юрист Саша Боровик после некоторых раздумий отвечает на сообщение в Facebook с просьбой об интервью и сразу же предлагает встретиться. В его профессиональном кейсе – учеба в Гарварде и работа на руководящей должности в Microsoft, но я прошу уроженца Львова рассказать о связях с КГБ, его ранней жизни на Западе и мыслях о будущем. Украинец с немецким паспортом откровенно говорит о том, что заставило его отказаться от заработка в 500 тысяч долларов в год, вернуться в Украину спустя 25 лет и попробовать изменить страну. Боровик не боится говорить о личном, делится планами реформ и называет срок, когда должен принять важное решение – уехать навсегда или остаться здесь.

Саша, расскажите о вашей семье. Где вы росли?

– Мой отец родился в Красном Лимане Донецкой области, а мама родом из Одессы. Во времена Иосифа Сталина семьи моих родителей попали на Западную Украину. Я же рос в поселке Винники недалеко от Львова и не был ничем примечателен. В 8 классе в лагере под Одессой я влюбился во француженку, пытался ей писать, но не говорил даже по-английски. Это заставило меня выучить язык. Где-то в это же время на меня вышли люди из Москвы.

Что вы имеете в виду?

– Мой отец руководил в то время отделом, который занимался коррупцией в органах МВД во Львове, а затем курировал отдел по борьбе с организованной преступностью. Поэтому я был хорошим кандидатом для того, чтобы кто-то из органов госбезопасности обратил на меня внимание. Еще во время учебы в последних классах я пришел в военкомат. В комиссии сидел мужчина с интересным именем и необычной внешностью, и он был намного просвещеннее всех, кого я когда-либо встречал в жизни. По окончании школы я снова пришел в этот военкомат, и мне передали от него привет. Я понял, что это как-то взаимосвязано.

Как отец отреагировал на эти совпадения?

– Все происходило не по воле моего отца, и его это пугало, ведь происходящие события были вне его контроля. Позже папа рассказал мне, что этот мужчина был главой Комитета госбезопасности департамента разведки.

Когда вы уехали из Украины?

– Год я проучился во Львовском государственном университете иностранных языков, изучал латынь, французский и английский. В 1990 году меня забрали в Москву на факультет военной контрразведки, все называли эту школу «Кирпичем», там были очень сильные преподаватели. Тогда у меня был доступ ко всем западным газетам и журналам, а программы ВВС можно было слушать уже через несколько часов после их записи. В «Кирпиче» я проявлял достаточную активность, и начальник школы – генерал армии – сказал как-то: «Боровиковщина в КГБ – это как Сахаровщина в обществе». Для меня эта фраза стала знаковой.

Вы доучились в «Кирпиче»?

– Нет. Там становилось все хуже и хуже, я решил уходить, и в январе 1991-го меня отчислили. Кажется, они перекрестились, когда я уходил.


Саша Боровик на фоне «Кирпича»

Что дальше?

– Дальше я вернулся на несколько дней во Львов, а затем сел на поезд и уехал в Прагу. В кармане у меня было 100 немецких марок. Не знаю, как я тогда на них выжил, иногда приходилось спать в парке.

Почему вы выехали в Прагу?

– Это было удобно с практической точки зрения. На тот момент Чехию по старинке считали социалистической страной, и в нее легко было въехать.

Чем вы занимались в Праге? Чем зарабатывали первое время?

– Я работал преподавателем английского языка в одной чешской компании. Так получилось, что мой наставник там однажды поинтересовался, чем бы я хотел заниматься. Вот так я и оказался в Пражском университете на юридическом факультете. Один из моих преподавателей в университете – Любомир Тихий – руководил чешской Ассоциацией адвокатов и был партнером самой крупной на тот момент юридической компании в стране. Ему понравились результаты моих экзаменов, и он предложил мне поработать у него. Когда я устаивался к нему на работу, то пришлось пройти через 17 интервью с более опытными сотрудниками.

Что дала вам работа в этой компании?

– Там было безумно интересно работать. Все, что Украина делает сейчас, они делали тогда. Это были крупная приватизация, средняя приватизация, первые инвестиции в страну и подписание Договора об ассоциации с ЕС.

Тем не менее вы оставили эту работу ради Гарварда.

– Да, я понял, что нужно двигаться дальше. Когда меня приняли в Гарвард, то юридическая компания, в которой я работал, заплатила половину стоимости моего обучения с условием, что я вернусь к ним либо возмещу всю потраченную сумму. После Гарварда я уехал в Силиконовую долину и вернул фирме все деньги в течение года.

В это время вас что-то связывало с Украиной?

– Тогда я на Украину не смотрел вообще, не говорил ни с кем ни по-русски, ни по-украински.

Я всегда планировал свою жизнь там. Я жил на два континента – в США и Европе. В Штатах ты набираешься идей, драйва, пульсируешь и возвращаешься в Европу, чтобы перевести дух, реализовать все, чему ты научился в Америке, и сделать шаг вверх.

Когда я был последний раз в США, то жил в Сиэтле. Там я закончил свою карьеру в Microsoft – был главным юристом, ответственным за госсектор по всему миру. Это 25 миллиардов долларов годового оборота – больше, чем стоит все то, что можно произвести в Украине. В какой-то момент я ушел, потому что меня пригласили в Лондон руководить юридическим отделом Аkamai. Я отвечал за страны Европы, Ближнего Востока и Африки. Это было очень интересно, но…

…в Украине началась революция.

– Да. И вот тогда во мне что-то проснулось. У меня в офисе на экране транслировались прямые эфиры «Громадського», а на компьютере была открыта «Украинская правда». На каком-то этапе это начало мешать мне работать. Я понял, что для меня теперь намного интереснее то, что происходит в Украине, а не моя деятельность в Европе. На меня стали жаловаться люди, потому что я все время искал новости.

Насколько я понимаю, выходом стало то, что вас пригласили в Украину. Кто вас заметил?

– Айварасу Абромавичусу [министру экономики] меня порекомендовали Аня Гопко [народный депутат] и Дмитрий Шимкив [замглавы АП]. Но это странная история, потому что до моего приезда в Украину ни они меня не знали, ни я их. С Гопко мы просто переписывались в Facebook, потом на волне общих интересов стали связываться по Skype, обсуждали какие-то вещи, но никогда не спрашивали, кто из нас кто. Все выяснилось потом.

Да и по приезде в Украину меня сначала пригласили к Петренко [министр юстиции].

Факт вашей учебы в «Кирпиче» не мешал вам?

– Я никогда не делал секрета из того, что учился в «Кирпиче». Я во многом привык к этому… мне абсолютно не стыдно и нечего скрывать. Во время разговора с Петренко я сразу все рассказал. Удивительно, но он и его команда абсолютно не придали этому никакого значения.

Вы помните ваши первые ощущения после возвращения в Украину?

– Думал, что тут же уеду. Поселился я у друзей на Оболони и как-то вечером пошел гулять на набережную. Там было очень темно и туманно, стояли разбитые фонари, между которыми ветер гонял целлофановый кулек. Неприглядное зрелище, я понимал, что это не моя жизнь. Потом я пришел работать в Минэкономики, а там эти темные коридоры. Однажды я даже собрался идти к Айварасу, чтобы сказать ему: «Баста, я больше не могу».

И все-таки вы остались. Кто удержал вас?

– Перед разговором с Айварасом ко мне подошел парень и задал вопрос. Я начал ему что-то объяснять, и тут я понял, что знаю кое-что, потому что жил на Западе, и нужен таким, как он, поэтому побуду здесь еще какое-то время, чтобы передать свои знания.

Вот так и остался. А конфликт с премьером Арсением Яценюком добавил адреналина. Это тот самый момент, когда ты понимаешь, что не сможешь сейчас уйти.

Почему приняли решение работать в команде Михеила Саакашвили после скандального ухода из Минэкономики?

– Ну, во-первых, нужно понять, почему я вернулся в эту страну. В Гарварде у меня была лучшая подруга Эка Гурешидзе, после его окончания она работала на Уолл-стрит. Ей позвонил Миша и сказал: «Будешь замминистра юстиции. Твоя задача – создать команду и научить ее работать по-новому. Я тебе буду платить 200 долларов в месяц, но у тебя будет самая интересная работа». Эка села на самолет, взяла своего мужа итальянца и проработала в Грузии два года.

Эка рассказывала мне, что тогда в Грузии было уникальнейшее движение за реформы. Они все жили реформами и вместе их делали. И когда я ехал сюда, то думал, что будет именно так.

Вышло совсем не так?

– Да, совсем не так. Понимаете, Эка никогда не дралась за реформы в Кабмине, с президентом или с кем-то еще. Ей не нужно было доказывать что-то. Наоборот, ее подгоняли и просили все делать быстрее.

По приезде сюда я часто встречался с грузинской командой, мне с ними было гораздо проще и интереснее, чем с украинскими реформаторами.

Сейчас вы пытаетесь реализовать реформы в Одессе. Как устроена работа в команде Саакашвили?

– Здесь практически нет контроля за тем, что ты делаешь. Ты должен сам понять свое место, войти в него и обогнуть систему вокруг себя. В броуновском движении люди сталкиваются, отталкиваются и идут дальше. И вот то, что у нас есть здесь – это броуновское движение, где каждый ищет свое место.

Есть ли конкуренция между украинскими и грузинскими реформаторами в Одессе?

– Вообще никакой, единственное – грузины работают больше. Главная задача грузин, находящихся здесь, – вернуться домой. Они смогут сделать это лишь тогда, когда в России поменяется режим, а это произойдет только в том случае, если Украина станет процветающим государством. Поэтому грузины работают в два раза больше, чем мы. Мы все здесь очень связаны друг с другом, но грузины – это явно выраженная группа людей, среди которых – бывшие высокопоставленные лица грузинского правительства. И теперь с нами есть они, а есть ребята-волонтеры. Например, парень, который бросил работу в банке пару недель назад и стал моим заместителем.

Они сами вас ищут?

– Да, я никого не ищу, есть люди, из которых ты выбираешь.

Вам комфортно работается с Саакашвили?

– Да, очень. Я никогда не видел Саакашвили, вникающего в детали. Он верит в силу своей команды и возможность все решить. Но если какая-то деталь упущена, он никогда не скажет: «Ты сделал ошибку», он скажет: «Мы сделали ошибку».

А еще Миша очень открытый политик, и когда он чувствует что-то, то скажет об этом. Его работа динамична, и это все очень сильно отличается от того, что я видел как в корпоративном мире, так и в этом украинском политикуме. Мне здесь очень комфортно.

Одесский пакет реформ, который собирается внедрять ваша команда, – это больше политический или экономический шаг?

– Пакет не политический, однозначно. Это возможность либерализировать бизнес и дать возможность людям и бизнесу больше дышать. Чем меньше лицензий, тем меньше вводных, тем меньше коррупция. Чем быстрее работает таможня, тем меньше нужно кому-то что-то платить, тем меньше бюрократии и так далее.

Это реформаторский пакет законодательных актов, он не связан с вопросом инвестиций, но без него их не будет.

У нас есть почва для инвестиций?

– У нас отвратительная почва для инвестиций. У меня есть деньги, но я их сейчас не привезу в Украину. И когда я сам знаю, что не привезу их, то мне очень тяжело убеждать инвесторов вложить в нашу страну свои средства.

Вы отвечаете за инвестиции в команде Саакашвили. В сложившейся ситуации получается привлекать деньги?

– Привлекать получается, это только начало. Есть проекты, не так много, как хотелось бы, но есть. Инвесторов нужно убеждать, что здесь и сейчас – оптимальные время и место для инвестиций, что является неправдой. Поэтому когда наше правительство летит в Вашингтон и говорит, что сейчас самое время инвестировать, – оно врет.



Как будет работать Одесский пакет реформ? Сможет ли его успех распространиться в перспективе на всю страну?

– Одесский пакет реформ – это общенациональные реформы, которые мы хотим внедрить по всей стране. Очень важно понять, что 9% из всего, что мы там предлагаем, – это реформы по всей стране.

Такой пакет реформ на самом деле можно назвать как угодно, без привязки к региону. Более того, нам абсолютно все равно, кто возьмет этот политический кредит. Вот если бы вдруг БПП (или любая другая партия) взяла пакет реформ и пошла с проектом на местные выборы, мы бы были только за. Черчилль как-то сказал: «Вы можете достичь многого, если вам будет все равно, кого за это будут хвалить».

Как вы объясняете необходимость и важность реформ простым украинцам?

– На пальцах. Нужно, чтобы они тебе верили. Здесь очень важно, чтобы политик, который объясняет непопулярные реформы, был популярен. Что происходит сейчас с нашим премьером? Не может премьер, у которого 2% национальной поддержки, выйти и сказать: «Затяните пояса». Не может президент, у которого, как я слышал, есть успешный бизнес, сказать: «Люди, затягивайте пояса». Это могут сказать те, кто тоже затянет свой пояс. Однако еще нужно объяснить, что сейчас мы сделаем шаг вниз, а потом – три шага вперед. И здесь мы будем с вами, будем держаться за руки.

За время работы в Украине вы вывели для себя рецепт проведения реформ?

– Да, проводить их нужно как можно быстрее.

Что раздражает вас в процессе работы над Одесским пакетом реформ?

– Меня очень раздражает, что эту тему больше освещают российские СМИ, а украинские журналисты не так активны. Иногда я чувствую, что это только нам нужно, как будто мы какой-то странный набор людей. Это не дает возможности почувствовать и понять, что я хочу полностью национализироваться. Иногда я думаю, а если этот пакет не пройдет, что тогда в Украине делать? Это самая бедная, самая коррумпированная, самая отсталая страна в Европе. Когда-то я убежал из Советского Союза, потому что он валился, когда-то я ушел из «Кирпича», потому что он не давал никакого смысла, когда-то я ушел из Microsoft, потому что компания не менялась и не успевала за миром, и сейчас я не хочу оставаться в государстве, которое плетется где-то. Я хочу попробовать это поменять, но если государство не хочет само меняться, если нация не хочет меняться, то что тогда?

Я прежде всего европеец, вопросы национальности и языка меня мало волнуют. Если чувствую, что, живя в Украине, я – в Европе, то остаюсь. Если чувствую, что это по-прежнему самое отсталое государство, без перспектив, медленно движущееся и нереформируемое, то у меня включается тот же режим, что был в то время, когда я уезжал из СССР, – жизнь одна, и ты берешь за нее ответственность, поэтому должен делать так, как тебе удобно.

Вы получаете деньги за свою работу в Украине?

– Я не получил ни копейки от украинского государства и живу на собственные сбережения. Благо, я работал в хорошей фирме и смог накопить. Я могу три года работать в таком режиме, как сейчас.

Вы не жалеете, что оставили оклад в 500 тысяч долларов годовых и безумные перспективы?

– У меня было пару относительно спокойных дней, когда я мог подумать об этом. Как только я успокаиваюсь, то начинаю очень сильно скучать за Европой. У меня семья осталась в Мюнхене. И я боюсь, что если туда уеду, то не смогу вернуться.

Для меня было бы гораздо страшнее, если бы вы сказали, что я навсегда потерял ту зарплату, потому что сейчас я ощущаю, что это не навсегда. Сейчас я понимаю, что могу вернуться в любой момент.

Почему же не возвращаетесь?

– Я чувствую, что еще есть 10% шанса. С моей точки зрения, в Украине все намного хуже, чем кажется, здесь все плохо. Но есть 10% шанса, и за них нужно бороться. Когда я приехал сюда, то был один, а теперь я в очень сильной команде. У нас появилась динамика, мне нравится, как мы работам, но нужно улучшать результаты.

Это сложно делать в тех условиях, которые складываются сейчас.

– Да, нам изначально сдали плохие карты. Мы играем очень интересную игру с отвратительными картами. Но мы улучшаем позиции. Когда у нас есть возможность, то меняем одну карту на другую, и у нас улучшается колода.

Где тот рубеж, когда вы сможете оставить все начатое здесь и вернуться в Мюнхен?

– К началу 2017 года мне нужно принять решение. У меня сейчас двойное гражданство. Закон Украины разрешает иметь какой-то переходный период, но затем нужно принять решение. Немецкие власти также сделали исключение и дали мне два года. Если за это время я решу уезжать, то уеду и не вернусь. Если решу остаться, то поеду за семьей и перевезу ее сюда.

К чему вы стремитесь сейчас?

– Я на распутье, у меня есть два варианта. Первый – поступить, как Эка Гуришидзе: сделать реформы, вернуться к жизни на Западе и думать об этом отрезке жизни, как об интересном опыте. И второй – когда говоришь себе, что ввязался в процесс настолько, что уже не выйти. Я хочу провести Одесский пакет реформ и понимаю, что это может стать политической платформой. Я с пренебрежением отношусь к политике и не хочу туда идти, но если мне нужно протащить какой-то пакет, и это станет целью моей нынешней жизни, то появятся возможность и необходимость идти этим вторым путем. Он меня пугает и в то же время затягивает. Я себе легко могу представить, что премьер назовет этот пакет реформ мусором. И тогда я начну за них бороться.

***

Интервью с Сашей Боровиком записывалось 19 сентября. Через два часа после записи его команда приняла решение идти на местные выборы в Одессе. Через пять дней, 23 сентября, появилось официальное заявление о том, что Боровик будет баллотироваться в мэры областного центра.

Источник