Татьяна Стрельченко

Песочные мечты, лавандовый сквозняк...


Глупая, пустая Лия...
Полая, пустая, пустотелая.
Пусто-пусто, не звенит, не поет, не плачет внутри...
Глупая Лия!
...Она только сейчас заметила, что, оказывается, в городе март – и лужи!
И какие лужи! Стеклянные, зеркальные, распахнутые солнцу и ветрам.
Лужи-лужи... и каждая полощет рваный лоскуток выбеленного неба... и пенятся в студеной воде облака, и плывут черепичные крыши домов, и тонет чей-то удивленный взгляд (на миг! «Не промочить бы ноги!..»), и мокнут мертвые бабочки редких прошлогодних листьев...
Она давно разучилась замечать подобную ерунду, она никогда и не умела, а если и умела, то это было ДО – до того, как ей ввели под кожу вакцину от весеннего синдрома.
Мысль о вакцине показалась сейчас какой-то пошлой и отстраненной, а ведь первое марта, в лаборатории уже ждут Лию, ждут и не знают, что сегодня – впервые за столько лет! - она не придет, потому что... потому что сегодня она пустая, и глупая, и никуда не торопится.


***
«Зачем ребенку эта адская вакцина?! Все человеческое вышибить хотите, роботом сделать?!» - возмущался, помнится, чудак-крестный, тогда, в том далеком марте, в самый первый раз, много лет назад.
«Мы ведь делаем прививки от гриппа и тифа... а весенний синдром – та же болезнь! И еще более опасная!» - пожимала плечами мать, невозмутимая, всегда уверенная в собственной правоте.
«Болезнь?!»
«Болезнь! Ученые доказали!.. Вся эта хандра, депрессия, усталость, апатия, влюбленность, учащенное сердцебиение, сумбур в голове... Сколько мы намучились, настрадались, Ян! Вспомни ту несчастную влюбленную девчонку, которая в прошлом году спрыгнула с моста, как ее две недели в реке искали!»
«Может, и от любви прививку сделаем, а?»
«Влюбленность – не любовь! Влюбленность опасна... она изматывает человека, выжигает душу, потом она гаснет... А любовь – любовь это работа, это тяжкий труд, ее нужно воспитывать, растить, развивать! В любви всегда есть доля рассудочности! Послушай, Ян! Ей сделают эту прививку, и Лия станет счастливей нас. Мудрее. Рядом с ней будет достойный человек...»
«Пашка, что ли?»
«Да хоть бы Павел! Дружат с садика, всегда и всюду вместе! Вот так рождается любовь, а не как в твоих книжечках – увидели, влюбились...»
В тот день она стояла у открытого окна в соседней комнате и все слышала. Мать боялась сквозняков, поэтому окна настежь открывались редко, при этом Лию сразу же выгоняли из комнаты, но в тот раз, по случаю дебатов с крестным, о Лие забыли. На улице было тихо: почти все соседи уже заняли очередь в стационарных лабораториях, чтоб поскорей сделать прививку; каждому отважному новичку (это Лия узнает только много лет спустя) тогда полагалась весьма солидная премия и двухнедельный отпуск. Государство всячески поддерживало новые тенденции в медицине, которые сулили если не прорыв на высшую ступень развития общества, то, по крайней мере, значительное повышение работоспособности граждан.
Десятилетнюю Лию витки эволюции не волновали.
Лия ревела. Лия была безутешна.
Вак-ци-на!
В этом слове, пахнущем кровью, звенели острые иголочки.
Окно было открыто настежь, первый весенний сквозняк дергал занавеску – мучительно хотелось выбраться наружу и сбежать, пока не поздно, но Лия была робкой послушной девочкой, которая еще никогда не разочаровывала маму.
Она до сих пор помнила, как решилась, как одернула розовый тюль и залезла на подоконник. Первый этаж – это совсем не страшно! Даже не ушибешься, если спрыгнешь вниз...
Лия не успела тогда спрыгнуть – в комнату вошла мать.
-Ты что делаешь, сумасшедшая? Слезь немедленно! Рехнулась? – вопила мама, и в глазах ее отражался ужас и такой первобытный страх, что Лие тоже стало страшно.
- Зачем ты залезла на подоконник?
- Я... я хотела получше рассмотреть сквозняк, - самозабвенно врала Лия, ей было стыдно сказать правду, она не могла признаться, что хотела сбежать.
Крестный, стоявший в дверном проеме, улыбнулся.
Мать строго покачала головой:
- Что за бредни? Какой еще сквозняк?
- Такой... такой красивый... цвета... цвета...
Она сочиняла на ходу, запнулась, взгляд упал на столик, где стоял забытый мамой флакончик духов.
- Сквозняк цвета лаванды.
Вечером ей сделали прививку, и выяснилось, что это совсем не больно.
Мать оказалась права, Лия стала мудрой и счастливой, а Пашка ее любил, по-настоящему, с долей рассудочности...
Воспоминание о Павле было прогорклым на вкус и радовало не больше, чем мысль о вакцине.
Уже два года они вместе работали над научным проектом под поэтическим названием «Песочные мечты». Павла прошлым летом назначили заместителем заведующего лабораторией комбинированного воздействия на нейромедиаторы.
О, это длинное название!
О, эти длинные-длинные вечера за работой!
Лия была его личным ассистентом. Фактически, проект заключался в разработке новой вакцины, способной предотвратить появление круглогодичных (не только весенних) необузданных желаний, «развеять призрачные песочные мечты», - как высказался в самом начале исследования Пашка.
Вакцина от разочарований – вот, в сущности, над чем они работали. Жаль, что она не готова еще... жаль, что Лие не ввели под кожу (хотя бы в качестве эксперимента!) эту самую вакцину два дня назад!
...Два дня назад мать не успевала отвезти младшего брата на прививку от «весенней дури», как говаривали в народе, и попросила Лию. Первая вакцина в жизни братишки - момент серьезный и ответственный!
Она привезла Влада в школьную лабораторию, где, к сожалению, было невозможно воспользоваться правом научного сотрудника на внеочередное обслуживание.
Пришлось ждать.
Детей было много – и все испуганно молчали...неожиданная, звенящая тишина, как для школьной лаборатории. На стене возле кабинета медсестры висел список имен, составленный как-то странно, не по алфавиту.
Владик был восьмым. Первые три фамилии были обведены голубым маркером.
- Я б-буду т-третья! – тихо сказала Владику конопатая Марта, их соседка с пятого этажа, которую Лия видела редко, но слышала часто – девочка весьма недурно играла на скрипке, и занятия ее почему-то всегда совпадали с Лииным ужином.
- Везет тебе! – буркнул брат, он немного нервничал.
Минут через десять из кабинета вышел одноклассник Влада, Алик, счастливчик, указанный первым в списке.
- Что-то пить охота! – пробормотал мальчишка, он был бледен и немного дрожал.
«Повышенная чувствительность к первой вакцине!» - догадалась Лия. Она слышала, что такие случаи очень редки, но все ж имеют место быть.
- Эт-то б-больно? Оч-чень больно? – задыхаясь, заглядывала ему в глаза Марта; она очень переживала и от этого заикалась еще сильнее.
Алик мотнул головой, потянулся к графину на столике, чуть не упал - он совсем ослаб.
Минут через пятнадцать из кабинета вышел смуглый низенький мальчик...
Лия ахнула! Он тоже едва держался на ногах. Два похожих случая «первичной непереносимости» показались ей фантастически-неправдоподобными.
- Это твой одноклассник? – спросила она у Влада шепотом.
- Серый Луговой из параллельного. Страшный тупица!
- Луговой? У него есть старшая сестра? Катерина?
- Не знаю...
- Он в тридцать пятом доме живет?
- Угу...
С Катей Луговой Лия когда-то училась на одном курсе: интересная девочка такая, «человек в футляре», а этот мальчик, вероятно, ее брат.
Когда, спустя время, из кабинета вышла дрожащая Марта Лесовская и попросила воды, Лия почти не удивилась. Она попыталась войти в кабинет и переговорить с медсестрой, но у дверей стоял охранник, который пропускал детей внутрь только по пластиковым номеркам.
Лию, естественно, он не пустил: громкие слова, увещевания и удостоверение сотрудника знаменитой лаборатории ей совершенно не помогли.
Интересно, что все последующие вакцинированные школьники, включая Владика, чувствовали себя, судя по всему, прекрасно.
Все это было неправильно, как-то совершенно неправильно!
Три фамилии, отмеченные голубым маркером:
Александр Поляков
Сергей Луговой
Марта Лесовская.
Три странных случая «первичной непереносимости»... странных потому, что выявить эту самую непереносимость до введения вакцины невозможно. Врачи никак не могли загодя объединить детей в одну группу!
В машине она набрала Павла, он долго не брал трубку, наконец ответил.
- Пашка, а могут у трех детей из одной школы, изначально объединенных в группу, быть одинаковые симптомы непереносимости вакцины?
Паша долго молчал, а когда заговорил, голос его звучал надтреснуто:
- Малыш, не заморачивайся! Так не бывает. Ты отчеты читаешь? Наверное, ошибка... Когда у тебя прививка? Первого? Приезжай в среду после обеда, обсудим...
Ей захотелось крикнуть ему в трубку, что это никакие не отчеты, что она собственными глазами видела трех школьников, чье здоровье после прививки оказалось под угрозой, но почему-то смолчала. Что-то удержало, какая-то мысль, вернее, ощущение... в конце февраля у нее всегда обострялись глупые чувства.
Дома Лия измерила у Владика содержание X2-лестрола, восстанавливающего баланс нейромедиаторов, его доза в крови оказалась совершенно неопасной, умеренной – как и положено при первой вакцинации.
Они сидели в гостиной, забравшись с ногами на диван, укутавшись верблюжьим одеялом.
- Владик, расскажи мне об Алике... Какой он? – попросила она как бы невзначай.
Брат покосился в ее сторону с подозрением, но, как ни странно, ответил:
- Обычный. Математику у меня сдирает постоянно.
- А ты разрешаешь? Не ожидала от тебя такой доброты!
- А он мне за это сочинения пишет.
«Да, ничего не изменилось в этом мире, - подумала Лия, - я вот так точно списывала лекционные тесты у Луговой»...
Луговая!
Лия метнулась в прихожую, долго листала телефонный справочник, потом, набрав воздуха в легкие, позвонила.
***
Катя Луговая выглядела уставшей и немного больной.
- Проходи, - вяло пригласила она. Лия прошла в полутемную узкую прихожую, сняла пальто, осмотрелась вокруг.
Маленькая неуютная квартира, как на фото столетней давности: фикусы, примулы, фарфоровые побрякушки за стеклом, вышивки в рамочках на стене, рисунки, картины – и все это под серым слоем времени.
- Значит, у Владика тоже непереносимость первой вакцины?
- Да, - соврала Лия. История была придумана по телефону, теперь приходилось придерживаться первоначального курса.
- У Сережи приступ. Ему совсем нехорошо. У нас это наследственное, что ли? Я в свое время с трудом пережила вакцинацию...
Сразу видно, что Катя бросила институт после второго курса, известных формул не знает.
- Непереносимость не передается генетически, - покачала головой Лия, - можно измерить у Сережи уровень X2-лестрола?
... уровень превышал норму в полтора раза. Сережу знобило, он смотрел куда-то сквозь Лию и ничего не говорил. От такого взгляда Лие самой стало холодно и захотелось пить.
И еще сделалось страшно, потому что она кое-что начала понимать.
Взволнованная, Лия стремительно одевалась в прихожей Луговых, неловко поворачиваясь, зацепила рукавом рисунок на стене.
- О, прости, Катя! – смутилась она, поднимая с пола акварель, тонкую, выполненную в каких-то немыслимых бледно-голубых, почти серебристых тонах.
- Где вы только такую красоту находите? – не выдержала она, с завистью рассматривая акварель; картины нынче продавались только на черном рынке.
- Это Сережина работа, он у нас рисует... что будет с ним, Лия? - вздохнула Катя и разревелась.
В тот вечер Лия побывала у Поляковых и Лесовских, измеряла уровень лестрола, пыталась хоть что-то понять...
Дети, у которых нет ничего общего: разный рост, вес, цвет глаз... Марта заикается, мальчишки – нет, Алик – отличник, Серый – «страшный тупица»... Полякова, кажется, воспитывает бабушка... Дети, у которых одинаково повышенный уровень Х2.
Она не могла справиться с этим одна, вздохнув, снова достала мобильный:
- Нам нужно встретиться! Срочно! Только ты можешь мне помочь, больше некому... Давай завтра утром.

***
- Паша, я уверена! Я абсолютно уверена! Это сделали специально!
- Не выдумывай! Бред, Лия! Кому это нужно? Зачем?
- Я... я не знаю... но я была там! Я измерила уровень лестрола у всех троих вечером, после прививки... он превышал норму в полтора раза! Понимаешь?! Это значит, что детям преднамеренно ввели нечеловеческую дозу, после нее они не проживут и года, а если и выживут, то навсегда останутся калеками...
- Ты измеряла? – в его голосе она услышала какой-то стальной звон.
- ...измеряла...
- И где измерения? Анализы? Ты их сохранила?
- Нет.
Павел, как ей показалось, вздохнул с облегчением. Подошел к окну, открыл форточку, нервно закурил. Лия видела, как падает пепел, как плывут по комнате мохнатые облачка дыма, и чувствовала, что очень хочет сбежать отсюда – как тогда, в детстве, много лет назад.
- Ты правильно сделала, Лийка! – пробормотал он, продолжая стоять к ней спиной, - Знаешь, что ты сделала? Ты сохранила себе жизнь. Уровень X2-лестрола невозможно измерить через 2 дня после вакцинации, теперь ты ничего не докажешь...
Он докурил, подошел к столу, открыл ящик – при этом не переставал говорить:
- Эти дети опасны, Лия! Опасны для государства, для таких, как ты и я, для нашего проекта, над которым мы бьемся который год... Эти дети... их мало! Но есть угроза, ее лучше предотвратить сейчас...
Он что-то достал из ящика, что именно, Лия не заметила, захотела бежать, но поняла, что не сможет: она оказалась в тупике.
Павел подошел к ней, улыбнулся:
- Не бойся, это не будет больно, ты же знаешь Х8 – лестрол действует быстро, просто все забудешь и...
Лия не успела крикнуть.
Мелькнуло лезвие, зазвенели иголочки, запахло кровью... было больно, как от ожога, а потом она упала. Падая, успела подумать, что в открытое окно, кажется, заглядывает знакомый сквозняк, тот самый, цвета лаванды... заглядывает, и смеется, и смотрит на нее весело и совершенно безучастно.
***
Глупая, пустая Лия...
Полая, пустая, пустотелая.
Пусто-пусто, не звенит, не поет, не плачет внутри...
Глупая Лия!
Она очнулась на скамейке в студенческом сквере возле общежития – и теперь брела куда-то наугад. Мысли путались, скользили по обнаженному пространству сознания – не за что зацепиться!
Подумала, что-то вспомнила, достала из кармана пальто мобильный, набрала номер:
- Крестный? Да, это я... Все прошло нормально. Более-менее. Боюсь только... Мне очень нужно... Давай встретимся, в «Парижской булочной», возле площади...
...Через час они сидели в самом темном углу изысканной французской булочной, пожевывая воздушные рогалики, попивая кофеек из позолоченного фарфора, как самые обыкновенные посетители; и никто не слышал их странный разговор.
- Вот, диск, крестный. Весь мой разговор с Пашкой. Он открыто признался. И мне даже не жаль его!
Ян уважительно хмыкнул, спрятал диск.
- Я все равно не могу понять, почему... чем опасны эти дети?
- Из того, что ты рассказала мне тогда, двадцать восьмого, я сделал кое-какие выводы. Я был в школе, общался с учителями, звонил, представившись врачом, родственникам. Ты была права – это абсолютно разные школьники, у них нет ничего общего, кроме одного: таланта. Все трое – одарены творчески, Марта замечательно играет на скрипке, Алик пишет стихи и короткие рассказы, у него отличный стиль, а Сережа... ты ведь видела его рисунки! Тут вообще без комментариев. Пойми, Лия! Твоя вакцина - это только болтик в системе.
Их девиз нам понятен, они стремятся подчинить все своей власти, разложить мир по полочкам, связать узелочками, а любое творчество... творчество – это свобода, ненавистная им, проклятая, бескрайняя свобода! Они дают приказ таким, как Пашка, выделить для школ большее количество этого дрянного лестрола, чем положено, потом внушают врачам и медсестрам, что это для блага человечества, потом... Талантливые дети получают двойную порцию, это, насколько я понимаю, губительно для их психики... Такие дети, если выживут, проведут свою жизнь в лечебнице для душевнобольных.
- Но как можно проделывать подобные манипуляции незамечено, крестный? – Лия обхватила голову руками, ей было дурно.
- Да ведь талантливых детей с каждым годом все меньше и меньше! Три в одной школе... Курам на смех! Если б ты случайно не оказалась в тот день в лаборатории, никто бы и подумать не смог... Лия, пойми, это даже не Павел, Пашка – всего лишь пешка, прости мне этот каламбур! Это люди, стоящие гораздо выше его! Серые кардиналы! Мы их не видим, не знаем. Они стоят за членами правительства и ловко манипулируют ими, оставаясь в тени.
- Я сказала Павлу, что уничтожила анализы, как ты и советовал. Он поверил.
- Не беспокойся, все документы я сохраню, передам ребятам из оппозиции, статью разгромную напишем, суд будет... Меня другое волнует! Пока ты знаешь, пока помнишь... Ты все равно в опасности, Лия!
- Он ввел мне Х8-лестрол, это редкое соединение, мы недавно его вывели... Оно должно было полностью стереть мою память за последние два дня, но практически не сработало почему-то... я даже догадываюсь, почему, - Лия горько усмехнулась, допивая остывший кофе.
Ян напряженно молчал.
- Просто, крестный, Х8 срабатывает только в комплексе с Х2, а я ведь так и не сделала весеннюю вакцину, собиралась, но не успела...
- Все к лучшему, дорогая! – довольно засмеялся он, но Лия устало покачала головой.
- Не думаю... Боюсь, что все как раз плохо... Мой организм едва ли выдержит Х8 в чистом виде, не знаю даже, как долго продержусь, может, еще пару недель... Пашка не хотел меня убивать, а все-таки убьет...
- Должен быть выход! Противоядие! Обезболивающее! Может, стоит ввести этот проклятый Х2? Вдруг он подействует, нейтрализует влияние! - кричал перепуганный крестный, но Лия, прижав палец к губам, страдальчески улыбнулась.
- Ничего не поможет, разве только чудо. Не буду вводить эту вакцину, не хочу быть овощем! Лучше умереть! Хочу влюбиться, крестный, я ведь никогда не влюблялась!.. Даже в нашем НИИ ходят слухи, что у влюбленных отрастают крылья и повышается иммунитет. Влюбиться бы...
***

Влюбиться бы...
Влюбиться не получалось.
Как оказалось, это не так просто – влюбиться!
Лия взяла отпуск, сославшись на сезонное нездоровье и провалы в памяти, и Павел отпустил ее с радостью, он и подумать не мог, что жить ей осталось недолго.
Целыми днями она бродила по сонному весеннему городу, заглядывая в стеклянные глаза вакцинированных прохожих и видела в них только отсветы суетливых мыслей. Иногда она подумывала уехать на юг, где, как говаривали, скрывалась оппозиция и ее сторонники, так и не сделавшие прививку консерваторы, но время летело быстро, а сил оставалось все меньше. Ей по-прежнему не хватало решительности, как тогда, в детстве.
Лия умирала.
С каждым днем она все отчетливей ощущала, как заражает ее кровь – по капле! – губительный Х8-лестрол, как разливается по жилам и проникает в самую душу. Смерти она почему-то совсем не боялась, но все еще ждала чего-то, должно быть, по привычке.

...Было около шести, совсем еще рано. Мама повела Владика в бассейн, оставив Лию наедине с поразительно простой мыслью: «сегодняшний вечер будет последним».
Густую тишину изредка пронизывали глухие шаги соседей за стеной, едва различимое мяуканье кота на улице и бормотанье старого радио на кухне.
Хотелось лечь, положить голову на подушку и уснуть, но Лия боялась спать. Она подошла к окну, одернула занавеску, провела пальцем по мутному стеклу, а потом, собрав силы, решительно распахнула окно.
В комнату ворвался шумный бесприютный март – болтовня соседок на скамейке, смех, теперь уже громкое мяуканье кота, звенящий гул скоростных трамваев, детские вопли, запах жареной картошки... и вдруг... он!
Он! Сквозняк!
Тот самый, знакомый еще со времен детства, добрый приятель сквозняк: легкий, шалый, с привкусом талой воды, прохладный, будоражащий душу, учащающий сердцебиение...
Лия вдыхала его запах, пробовала на вкус, касалась рукой и, кажется, даже видела его глаза... цвета... цвета лаванды!
Она чувствовала себя безумной, полупрозрачной и невесомой, ей было страшно и очень весело одновременно.
- Я влюбилась! Влюбилась в сквозняк! Разве так бывает? – смеялась она вслух и тут же отвечала себе:
- Бывает! Бывает!
И был миг, когда у других вырастают крылья и повышается иммунитет, а у Лии... так, мелочь – просто время повернулось вспять: она села на подоконник, свесила ножки и легко соскочила вниз, потревожив разве что горластого рыжего кота.
Она шла по городу, и сквозняк спешил за ней; иногда обгонял, путал волосы, дышал в лицо лавандой, но чаще весьма бесцеремонно продувал ее насквозь, выдувая горечь, и тревоги, и боль и даже проклятый Х8-лестрол...
Глупая, счастливая Лия...
...наполненная ветром, и весной, и лавандовыми сумерками...
Нежно-нежно звенит, и поет, и плачет внутри что-то...
Глупая Лия!
***