На большом острове Соловецком дело было - давно, еще при Петре Великом. Вернулись как-то осенью рыбаки с ночного промысла хмурые: в полночь утонул Микола Бенедиктов. Видный такой был мужик, статный, глаза голубые, только вот зельем табачным баловался не в меру да попивал, случалось, безо всякого удержу. Причем утонул Микола как-то странно: вроде и волны на море сильной не было, и трезвы все были, но вдруг он, почти у самого берега, перевалился через борт - и канул в воду, как камень. Пока багром его нашарили, пока сеть подвели, пока вытащили - он уже давно богу душу отдал. Оно и понятно: вода в Белом море даже в июле как лед, а в сентябре - октябре уже первые льдинки плавают.

Домочадцы Миколы, понятно, в рев, жена обеспамятела, только старший сын, Фрол, сразу себя справным мужиком показал: и гроб сколотил, и могилу распорядился копать - все как положено.

Обмыли покойника, обрядили, положили под образа.

Ближе к ночи отправил Фрол всех домашних к соседям, один остался, сам читал над покойником молитвослов. Почитает, дух переведет - и снова за молитвы, слезы смахивая. Глухая ночь за окном, дождь по крыше стучит - каково-то родного отца самому отпевать!

Вдруг поднял глаза Фрол от священной книги и видит: полотенце, которым было, по обычаю, занавешено зеркало, соскользнуло. А ведь неладно это, испокон зеркала при покойнике прикрывают.

Подошел он поправить полотенце, да и глянул ненароком в зеркало. А там изба, зыбка, в зыбке младенец качается. Через миг он уже первые шаги от печки делает, а вот с котом играет, вот уже в детские годы вошел, потом в отрока превратился, в юношу - и узнал в нем Фрол своего отца.

Батюшки-светы, вся отцова жизнь вершится пред сыном в зеркале, словно кто-то нарочно ее показывает!

И вот что вдруг увидал Фрол: на Кольском берегу сговаривается Микола с богато одетым барином - перевезти того на Соловки. Вот по рукам ударили. Вот в ладью Миколину сели, вот парус взвился - ив путь. А путь не близкий, да и море разволновалось. Укачали волны барина, поплохело ему так, что лежит на дне ладьи без памяти, однако слабой рукой прижимает к себе сундучок. А в том сундучке злато-серебро, везет его барин в дар соловецкой святой братии, дабы грехи его земные замаливали. И зрит Фрол, холодея: отец его вдруг приподнял барина - и перевалил через борт беспамятного... тот камнем ко дну пошел, сразу шуба на нем нагрузла и сапоги вниз потянули.

Только круги разошлись по воде!

Отшатнулся было Фрол от зеркала, но все же нашел в себе силы досмотреть жизнь отцову до конца: как тот клад свой зарыл под березою на Кузовах - это острова на полпути к Соловкам, - как дом новый себе поставил и зажил в полном довольстве. И как его, Фрола, учил делать первые шаги и впервые ставить на ладье парус...

Все видел в зеркале Миколин сын, вплоть до то осенней ночи, когда в море вдруг выказался из глубины тот самый утопленный барин, схватил Миколу за горло и увлек в морскую пучину.

А напоследок показалась в зеркале длинноволосая изможденная женщина, вся точно бы полупрозрачная, и вымолвила загадочные слова, кои Фрол сам себе растолковать так и не смог: «Все, что ты здесь видишь в зеркале, там увидишь лицом к лицу».

Известно вот что: вырыл Миколин сын тот проклятущий клад на Кузовах, в монастырь привез, в ноги пал отцу-настоятелю, обо всем поведал.

Распорядился настоятель колокол отлить большой и звонить в непогоду обо всех, поглощаемых морской пучиною.

В народе его так и назвали - Фролов колокол.