Психология Страха Смерти
Задача автора этой статьи - познакомить читающего со страхом смерти. Именно это затаенное и глубинное чувство тревоги, таящееся в душевных недрах, делает человека человеком. Человек начинает жить подлинной жизнью, лишь осознанно принимая неотвратимость смерти. Свободно и достойно отказавшись от сопротивления, он обретает возможность жить в реальном мире. Мы же проследим, как люди отказываются от себя, как они стараются убежать от реальности, но и увидим, как можно, приняв этот страх, обуздать его, сделать своим союзником. Мы убедимся в том, что именно преодоление, а не отрицание страха смерти открывает перспективу осмысленной, полноценной жизни.
Чувство страха знакомо всем. Несмотря на это, природа тревоги и страха остается загадкой для психологов. Одни видят суть тревоги в беспомощности, другие описывают внутренний разлад, возникающий при угрозе безопасности, третьи отмечают дезинтеграцию личности при столкновении с противоречием. Так когда же человек боится? Прежде всего пугает неизвестность. Между нашим состоянием сейчас и тем, что с нами случится через минуту, существует разрыв; этот промежуток заполнен неопределенностью. Человек боится того, что его ожидает. Поэтому у некоторых людей возникает тяга к "уверенности в завтрашнем дне". Иногда все общество начинает тосковать по определенности и тогда начинаются разговоры о необходимости "сильной руки", что приводит к диктатуре под тем или иным обличием. Возможен и другой вид страха. Это так называемая тревога отделения: ребенок боится оторваться от матери, любящий боится потерять объект своего чувства, каждый боится быть выброшенным из мира, где все привычно и знакомо.
Противоположностью боязливости является решительность. Если мы решаемся мыслить последовательно и смело, мы приходим к выводу о том, что обречены на незнание того, что с нами произойдет. Что нас ждет впереди? Сбудутся ли наши желания? Произойдут ли перемены? Какими они будут? И как вообще сложится наша жизнь? На эти вопросы у нас нет ответов. Что нам известно о будущем? Оказывается, с полной определенностью мы можем знать только одно - все мы когда-нибудь умрем. Завтра или через несколько десятков лет, но это обязательно произойдет. И здесь наблюдается парадоксальность нашего восприятия мира. Страх рождается от неизвестности. Нам ничего неизвестно о нашей судьбе, кроме достоверного факта конца нашего земного существования. И эта абсолютная неизбежность вызывает в нас сильнейшее чувство тревоги, настолько сильное, что мы не можем его вынести. Мы предпочитаем неведение. Как можно ощущать себя, зная, что рано или поздно тебя не будет? Как жить, творить и действовать в мире, зная, что все закончится для тебя? Как общаться с людьми, зная, что каждый из них раньше или позже будет закопан в землю? Действительно, наука, культура, идеология не дадут нам ответов. Человек остается со смертью один на один. Ничто не спасает его, даже "глубокомысленные" рассуждения, типа "когда ты есть - смерти нет, когда смерть наступила - тебя уже нет". Не помогает, потому что в самой сердцевине человеческого существа саднящая рана - я умру. Одна современная духовная писательница заметила: "Смерть бьет человеческое существо в самую сокровенную его сердцевину так унизительно, так ужасающе радикально, что его спонтанной реакцией может быть только бегство (в мучение или презрение), которое 'спускает с цепи' всякое зло. Смерть ужасна. Она --злейший враг. Несмотря на все научные объяснения, смерть остается непостижимой. Внезапно предстающая жуткая картина собственной смерти со всей ее неизбежностью вызывает шок. В самой глубине личности открывается незаживающая язва. В первую очередь страх относится к собственной смерти. Смерть в газетах и по телевизору стала привычной. Подтверждается старая поговорка - 'Смерть одного - трагедия, смерть ста тысяч - статистика'. Может быть, так происходит потому, что к нашей способности сопереживать предъявляются слишком высокие требования".
Некоторые люди пытаются обмануть смерть. Одну старушку преследовал навязчивый страх, что она умрет во сне. Последние четыре года жизни она провела сидя на стуле и так умерла в свои 89 лет. Людовик XIV, король Франции, в последние годы жизни запретил придворным упоминать о смерти в его присутствии. Из-за того, что он жил слишком близко к кладбищу, он построил новый роскошный дворец в Версале. Туристы теперь любуются его великолепием, но смерть к королю все-таки пришла.
Осмысливая феномен тревоги, выдающийся мыслитель С. Кьеркегор приходил к выводу, что тревога начинается с момента ощущения себя человеческой личностью - "у зверей и ангелов тревоги нет". У животных существуют инстинктивные страхи. У человека аналогичную функцию выполняет своеобразное сужение сферы сознания. Большинство людей осознает только то, с чем они сталкиваются в своей "малой" жизни. Один школьный учитель сказал: "Ребята, если вы задумаетесь о бесконечности или вечности - вам гарантировано сумасшествие". Но вечные вопросы бытия все равно остаются. Человек может решить, чтобы быть нормальным, не думать о проблемах жизни и смерти. Что же, неужели нормальность - это отрицание реальности? Итак, знанием своей смертности человек отличается от животного. Это знание - тяжелая, подчас невыносимая ноша. Умом человек, конечно, понимает, что когда-нибудь умрет, но в то же время... не знает этого. Вернее, хочет не знать. Он убегает от знания. Цивилизация помогает ему в этом. Общество вырабатывает нормы приличия. Разговоры о смерти неприличны. Существует стремление скрыть смерть от детей. Прослеживается тенденция изолировать смерть в стенах больниц и моргов, расположить места упокоения усопших подальше от городов. Помимо санитарных, играют роль соображения дистанциировать живущих от их умерших близких, чтобы ничто не напоминало о них. В некоторых кантонах Швейцарии похоронным автобусам запрещено появляться на улицах в дневные часы, чтобы мысли о смерти не смущали граждан.
Есть и другая крайность - десакрализация смерти. Особенно ярко это видно на примере так называемого "черного юмора", сюда же относятся эвфемизмы типа перекинулся, дал дуба. Но и здесь за натужными остротами проступает леденящий страх. Тогда применяется другой образ защиты. Выработан набор приличествующих случаю фраз - "Бог дал, Бог взял" или "Все там будем". Ритуал соболезнования достаточно формален и сводится к произнесению банальностей, за которыми не стоит внутренней солидаризации. Нередки случаи, когда поминальная трапеза, начавшись положенными словами, завершается как праздничное застолье, сопровождаемое... пением под предлогом того, что покойник-де не хотел бы, чтобы мы грустили.
Единственное место, где естественно и спокойно говорят о смерти - это храм. Для многих путь в Церковь начинается с размышления о смерти. Для других значение религии ограничивается "отпеванием и поминанием" мертвых. Действительно, самые простые формы религиозности представляют собой культы, связанные с похоронами и почитанием предков. Среди примет нашего времени - подчеркнутая религиозность в среде уголовников. Их похороны обставлены с необыкновенной торжественностью и большими жертвами "на помин души". Священники иногда объясняют "набожность" бандитов тем, что они постоянно балансируют между жизнью и смертью. Однако это - не подлинное осознание своей смертности, а легкомысленная, грешная игра с собственной жизнью. Еще один новый обычай - непременное посещение кладбищ в Пасхальные дни. Некоторые священники видят в этом регресс христианского сознания в современном обществе.
Итак, мир бежит от смерти. В этом беге молодежь впереди. Неслучайно молодые недолюбливают пожилых. Родителям даются презрительные клички: предки, черепа. Кому охота общаться со стариками? Иногда проговариваются: Хорошо бы их всех изолировать. Откуда такая неприязнь? Уж не от страха ли стать похожими на них, не потому ли, что они напоминают о неминуемом? Мы свидетели небывалого в истории ускорения времени. Без преувеличения, каждый день ставятся рекорды достижения новых скоростей в передвижении, в производстве, в технологическом прогрессе. ЭВМ, занимавшие несколько десятилетий назад большие залы, модифицированы в микропроцессоры, новые поколения которых все быстрее сменяют друг друга. Техника становится все более точной, удобной и быстрой. Но в погоне за комфортом и качеством внешней жизни мы что-то теряем, и нам, самодовольным и упоенным всемогуществом, придется за это расплачиваться.
Тургеневский Базаров говаривал: Природа не храм, а мастерская. И реальный Иван Мичурин не ждал милостей от природы. А мы, их потомки и продолжатели, стоим перед экологической катастрофой. Надо отдать себе отчет - отношение к миру стало функциональным, иными словами, нажми на кнопку - получишь результат, как поет группа "Технология". Благоговейное созерцание бытия сменилось принципом "справиться с проблемой"; и уже нет грехов - есть проблемы, нет покаяния - есть решение проблем. Даже смерть порой становится не трагедией, не таинством, а проблемой.
Искусство становится технологичным. Живописцев все больше теснят дизайнеры и оформители. Появилась престижная профессия с механическим названием "модель". В современной музыке одной из важнейших характеристик становится число ударов в минуту - чем быстрее ритм, тем выше ценятся определенные музыкальные произведения, под которые "так здорово балдеть".
В последнее десятилетие одним из наиболее употребительных видов наркотических средств стали так называемые "ускорители", к числу которых относится известный препарат "экстази". Его действие проявляется высвобождением огромного количества энергии с последующим истощением всех ресурсов организма. Только благодаря этому наркотику возможно танцевать 8 часов подряд, не испытывая усталости, при этом время воспринимается как протекающее необыкновенно быстро. Интересно, что побочным действием препарата является подавление аппетита. Почему мы упоминаем об этом? Состояние современного общества удивительно напоминает действие "экстази": происходит бессмысленное механическое ускорение с полным притуплением чувства духовного голода. Истощенный духовно человек продолжает дергаться в погоне за "кайфом" от самого движения. Он не может вырваться из ритма, потому что если он остановится, ему придется задать себе страшный вопрос о смысле жизни и смерти.
Для большинства из нас смерти не существует в том же смысле, как Антарктиды - каждый знает, что она есть, но не имеет к нему никакого отношения. Знание о том, что человек умрет, оттесняется далеко на периферию сознания, а иногда - в область бессознательного. Так происходит потому, что включаются механизмы психологической защиты. Когда знание становится невыносимым, человек от него отказывается, - отказывается от единственного достоверного знания о себе. Он покупает мираж комфортного существования в современном мире ценой собственного невежества. Выдающийся философ М. Хайдеггер писал: "Смерть вызывает тревогу, потому что затрагивает самую суть нашего бытия. Но благодаря этому происходит глубинное осознавание себя. Смерть делает нас личностями". Итак, мы отказываемся доверять себе, своим убеждениям, своим чувствам. Отрекаясь от страха смерти, мы предаем самих себя. Мы отбрасываем свое богоподобие, предпочитая уподобляться бессловесным тварям.
Человечество достаточно изощрено в избегании принятия очевидного факта смерти. Испанский философ X. Ортега-и-Гассет полагает, что вся человеческая культура и искусство возникли для преодоления страха смерти. Известный социолог и антрополог Э. Беккер считает, что структура человеческого характера есть не что иное как система защиты от невыносимого страха смерти. Его концепция такова: знание смертности может привести человека к безумию. А черты характера суть, по выражению аналитика Ш. Ференчи, скрытые психозы. Действительно, доведенная до конца замкнутость приводит к шизофрении, мнительность и педантичность - к навязчивым мыслям, а обидчивость, медленное скапливание гнева и бурная разрядка свойственны людям, страдающим эпилепсией. Выстраивается последовательность: страх смерти - возможность безумия - психологическая защита - характер. Итак, сколько людей, столько типов защит. В то же время существуют и общие закономерности, выработанные на протяжении долгого пути развития человеческой цивилизации.
Попробуем проследить, как действуют различные варианты психологических защит на протяжении этапов человеческой жизни. В детстве каждый ребенок однажды нахмурится и спросит: А я умру? Каким бы ни был ответ родителей, он вскоре отвлечется и забудет об этом; ведь ничто не напоминает о неизбежном конце. Вокруг него происходит цикличная смена времен года, и застывшие зимой деревья вновь оживают, когда приходят теплые дни. Может быть, в этом заложен мистический смысл. Незрелая психика ребенка, незнакомого с христианством, может быть повреждена преждевременным знанием о прекращении земного существования. Неслучайно для блуждающего религиозного сознания типична промежуточная идея циклов кармических перевоплощений, в которых оправдывается добро и получает возмездие зло. Но как взрослеет и обретает себя человеческая личность, так и в развитых формах Богопочитания самым важным становится момент встречи единой (а не размытой в бесконечности) личности с ее Творцом.
В условиях нашей культуры происходит дополнительная деформация детской личности. Ведь ребенок до определенного возраста подражает взрослым. Информация, получаемая прямо или косвенно от родителей, определяет присущие ему в дальнейшем особенности отношения с окружающим миром. Модели поведения, усвоенные в семье, надолго, если не до конца жизни, становятся формами реагирования на все, что ему впоследствии встречается. Но почти все представители старшего поколения были так или иначе сопричастны лжи, которой пропитывалось советское общество на протяжении 70 лет тоталитарного режима. Страна была изнасилована нравственно. В идеалы коммунизма, конечно же, никто всерьез не верил, но учителям вменялось в обязанность убеждать в "неизбежности победы марксизма-ленинизма" вопреки очевидному отставанию России от стран, идущих по естественному пути развития. Тех, кто отваживался просто "не аплодировать" (А. Солженицын), было мало. Распространенной стала двойная мораль, которая становилась для ребенка парадигмой отношения к миру. Понятно, что в атмосфере равнодушия или обмана он не мог обрести навыков решительного мышления, стремления к познанию, внутренней честности и благородства. Последствия этого мы будем переживать поколениями - при условии ориентации на истинные, а не мнимые нравственные ценности.
Становясь старше, формирующаяся личность совершает компенсаторное противопоставление себя старшим. Как правило, реакция оппозиции выражается в декларации своей принадлежности к определенному течению молодежной субкультуры. Конфликт "отцов и детей", известный издавна, принимает лишь различные формы выражения. Чаще всего протест осуществляется на поверхностном уровне - прическа, одежда, манеры. Прослеживаемый дальше, он распространяется на сферу культуры - музыка, живопись, поэзия. Наиболее глубокое размежевание может произойти на ценностном, мировоззренческом уровне. Так появляются идеологические движения. Идеология как система ценностей "земного" мира может быть необыкновенно увлекательной.
Рассмотрим некоторые молодежные мифы. К безусловному добру апеллирует культ хиппи. Здесь - безграничное принятие и абсолютная вседозволенность. Однако от подлинной духовной христианской любви идеология хиппи отличается отвержением любой ответственности. Все совершается под влиянием настроения. Насколько легко тебя приняли, столь же легко от тебя отвернутся. Даже твоя смерть пройдет незамеченной - ведь никто не плачет об увядшем растении.
В ореоле романтического насилия предстает образ рокера - байкера. Это воин на ревущем мощном мотоцикле. Мифологически он рыцарь, утверждающий справедливость ударом руки, закованной в железо. Он утрированно мужественен и верен закону стаи "ночных волков". Страх смерти здесь презирается, о разбившихся лихих наездниках слагаются легенды. Смерть здесь привлекательна и романтична, а жизнь имеет смысл лишь тогда, когда ты подчиняешься неписанным законам чести. Твоя личность значима лишь настолько, насколько ты соответствуешь несложному кодексу поведения: выглядишь круто, ездишь быстро, дерешься жестоко. До глубины твоих переживаний никому нет дела. Восприятие тебя скорее будет зависеть от мощности твоего мотоцикла, чем от того, кто ты есть в глазах Бога.
Пафосом тотального отрицания может привлечь молодых панк-культура. Опьяняющий нигилизм, абсолютное непризнание любых ценностей, кружащее голову развенчивание кумиров - часто на это покупается незрелая личность, воспитывавшаяся в атмосфере педантизма и запретов. Агрессивный эпатаж мещанского благополучия, так называемый "стёб" может внешне напоминать православный духовный феномен юродства. Однако здесь происходит разрушение ради самого процесса, примитив ради примитива. Здесь не может произрасти ничего живого, достойного, творческого. Это сама по себе мертвящая культура, и к смерти у нее отношение соответствующее: "мол, туда и дорога, все равно нет будущего".
В различных формах предстают элитарные движения. Здесь сладостно ощущение собственной исключительности, значимости. Здесь трудно стать своим, принадлежность к этому кругу является основной его ценностью. Здесь деталь наряда или новый жест являются предметом обсуждения. Безудержный снобизм, культ утонченности, аристократическая закрытость. При теснейшей зависимости от условностей здесь совсем нет сострадания и любви. Страх смерти блокируется разработанной системой "приличного" поведения. Отношение равнодушное - лишь бы смерть была "красивой".
Следует упомянуть о распространенном молодежном мифе, отзвуки которого присутствуют во всех субкультурах. Назовем его так - "Хорошо умереть молодым". Речь идет о самоубийстве или более медленном уничтожении себя одурманивающими средствами или анаболиками, наращивающими мускулатуру. Накачивающиеся стероидами, любующиеся собой культуристы-бодибилдеры уверяют, что хотят умереть в расцвете красоты и силы. И здесь тот же скрываемый за мелодраматическими фразами страх смерти. Страх приводит к такому отчаянию перед утратой контроля за своим существованием, что человек прекращает это существование.
В одном из детективных романов есть остроумная фраза: "Некоторые мужчины из боязни стать лысыми всю жизнь бреют голову". Нечто подобное происходит и здесь - не в силах справиться со страхом смерти, человек решает убить себя. Лекарство оказывается горше болезни.
И вот молодость проходит. Личность достигает зрелости, которая подразумевает максимальную свободу с максимальной же ответственностью. Как современный человек использует эти возможности? Теперь на первый план выступает стремление занять свое место в обществе. Становятся значимыми вопросы материальной обеспеченности, престижа и служебного роста. Ключевыми словами становятся добиваться и достигать. Человек отходит от юношеских увлечений, оставляет романтизм и попадает в сети функционального мира. Он озабочен тем, чтобы поудобнее устроиться в этих сетях. У него нет времени остаться наедине с собой, его преследует призрак незавершенного дела, упущенной возможности. В суете повседневности как никогда отдаляются неразрешенные с юности вопросы собственного призвания.
Чтобы понять, какие опасности ждут человека в зрелом возрасте, нам следует немного поразмыслить о самом понятии личности. Существует различие: организм - категория биологическая, индивидуум - социальная, личность - духовная. Слово личность родственно слову лицо. Для нас это важно потому, что в своем бытии в образе личности человек встречается со своим Творцом. В этой встрече личность может обратиться к своему Создателю либо просветленным ликом, либо открытым лицом, либо лживой личиной.
Иногда человек, запутавшись в паутине механизированных отношений, забывает о своем призвании быть личностью. Он выбирает жизнь в качестве организма, заботясь только об удовлетворении своих биологических потребностей, или в качестве индивидуума, будучи только "точкой пересечения" социальных связей. Соответственно этому возможны три смерти человека. Биологическая - прекращение физиологических функций организма. Социальная - непоправимая утрата своего места в обществе; иногда страх перед потерей своей социальной "маски" приводит человека к самоубийству, - допустим, он не может расплатиться с долгами, попал в неблаговидную ситуацию, не может вынести позора. Культивируется миф о благородстве такого рода смерти. Таковы библейский царь Саул и предатель Иуда. Таковы Гитлер и Пуго. Список можно продолжить и он будет длинным. Очень близким к этому является страх ложно понимаемой потери чести. Мы имеем в виду идею дуэли. По учению Церкви здесь двойной грех - покушение на убийство и согласие на самоубийство. Увы, часто ослепленное общество, развлекая себя, подталкивает человека на этот грех. Отсюда недалеко и до духовной смерти. Это сознательный шаг в бездну отвержения себя, мира и Бога, иногда романтизируемое - сколько одареннейших людей оборвали так свой путь - но невыразимо гадкое по своей сути действие. Это равнодушное или презрительное оскорбление Источника жизни. Это капризное отбрасывание в грязь подарка любящего Промысла. Это - плевок в лицо Спасителя, "возлюбившего мир до смерти крестной". Избежав ловушек первой половины жизни, человек вступает в очень сложный период. Приходит время подведения некоторых итогов - человек уже называется пожилым. Подступает старость - становится неуютно. Слабеет здоровье, изменяют силы, подтачивают болезни. Теперь человек больше всего озабочен тем, чтобы сохранить свое положение, ничего не потерять. Для него отныне особенно важна стабильность: лишь бы не было хуже, лишь бы не стать бедным, немощным, одиноким. Постоянные и тщетные попытки отслеживать все происходящее с ним сковывают человека; принимая все меры предосторожности, он становится неуклюжим, как средневековый рыцарь в тяжелых доспехах. Из-под забрала он с трудом различает всю красоту окружающего мира.
В современной психологии получила распространение концепция "кризиса середины жизни". Вот как описывает его проявления А. ван Каам в книге "Трансцендентное Я": "В этом периоде дорогие для нас люди, вещи и переживания уходят из нашей жизни. От нас отделяются наши способности и навыки, наше здоровье, наши дети, коллеги, друзья. Это отделение глубоко ранит нас. Должно пройти время для того, чтобы осознать, что этот разрыв привычных связей освобождает нас для внутреннего роста. В этот момент многие из нас впервые сталкиваются со смертью любимых. Встреча со смертью вырывает нас из рутины обыденности и заставляет задуматься о жизни. Мы испытываем потрясение, может быть, впервые уяснив конечность человеческой жизни, внутри нас прочно поселяется тревога. Со смертью любимого умирает что-то внутри нас. Чем больше мы любили, тем глубже рана. Она со временем срастается, но остается шрам <...> Вот истина, которой учит середина жизни: жизнь непредсказуема и конечна. Мы можем быть ни в чем не уверены, но продолжать все любить. Нам следует лишь убедиться, что Сила Свыше поддерживает нас, не снимая дар и проклятие свободы. Мы остаемся ответственны за свою жизнь, свои чувства и поведение <...> Смысл кризиса середины жизни в том, чтобы не убегать, а повернуться лицом к реальности".
Мы проследили путь человека от детства до второй половины жизни. Мы увидели, как работают психологические защиты. Мы начинаем понимать, что для многих жизнь становится лишь бегством от страха смерти. Так человек бежит от самого себя, от подлинной близости с другими, от правильных взаимоотношений с Богом. А чтобы быстрее бежать, надо бежать налегке. И человек оставляет на старте главное - самого себя, непонятого и невостребованного - чтобы на финише оказалась его потрепанная оболочка. Это кросс по пересеченной местности: через овраги соблазнов, через барьеры карьеры, через кустарники страстей.
Вот сейчас на мгновение остановимся, переведем дыхание, оглянемся вокруг. Все, что мы видим - таинственно и чудесно. Как в маленьком семени содержится огромное дерево? Почему нет одинакового узора хотя бы у двух из мириадов снежинок? Как неповторимы черты лица каждого человека!
"Природа, что ж тут такого", - говорим мы и снова уходим от ответа. Нас не удивляет мир, в котором мы призваны жить, и это признак дремоты нашего сознания. Встряхнуть нас могут только искусственные сверхсильные раздражители. "А вот инопланетяне.., а экстрасенсы.., назначенный конец света". Бесстыдная наглость секса, разрушающе сладкая наркотическая эйфория. Бесчувственные к истинной Тайне, мы выдумываем свои убогие ненастоящие чудеса. Но Тот, Кто выше нас, не забывает нас. Бог возвращает нас к знанию о том, кто мы есть. Он не навязывает нам Своей воли. Он предлагает нам понять Свой замысел о мире. Понять, насколько мы в силах, насколько хватит нашей решимости. Убежать всегда в нашей власти, и это было и в мировой истории, и в жизни каждого из нас. Бог не насилует никого. Слово Его - Евангелие - переводится как Благая Весть. Поверив Ему, мы услышим только хорошие новости. Но, будучи честными перед самими собой, зададимся вопросом: нужны ли они нам?
Мы можем быть вполне довольны своей жизнью. Есть здоровье, еда, одежда, работа или учеба, друзья, увлечения. У нас все ладится. Мы кажемся себе достаточно умными и привлекательными. Так что же, мы ничего не боимся? Тогда не к нам ли обращена Евангельская притча: "У одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою <...> скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя <...> Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет" (Лк 12:16-17,19-21). Угрожает ли здесь Иисус Христос? Очевидно, нет, потому что несколькими стихами раньше Он ободряет учеников: "Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? и ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак не бойтесь: вы дороже многих малых птиц" (Лк 12:6-7). В этом учение Спасителя: не бояться, чувствуя свою зависимость от всемогущего Бога, и не забывать о том, что в Его воле взять нашу жизнь.
Не жестоко ли со стороны Бога отнимать у нас жизнь? Вовсе нет, потому что если мы верим в Него, то верим и в возможность "оставления грехов и жизни вечной". Блаженный Августин писал: "Мы не боимся умирать, потому что имеем доброго Бога".
Область веры отличается от науки, хотя и здесь и там мы имеем дело с истиной. В случае науки - с относительной; правильно (ортодоксально) веруя - с абсолютной. В духовной сфере также есть свои законы, и один из них гласит: истина антиномична, то есть верное утверждение объединяет две исключающие друг друга истины, поднимаясь над ними.
Итак, мы умрем... и не умрем. Умрем потому, что смерть есть принадлежность этого мира. Один из мыслителей писал, что в момент рождения в человека выпускается невидимая стрела, которая настигнет его в час смерти. С первым криком ребенка отмирает часть клеток мозга и этот процесс умирания продолжается всю жизнь. Смерть сопутствует нам в каждом шаге, ждет за каждым поворотом. Смерть - источник вдохновения художников и поэтов. Смерть может быть даже желанной. Для христианина смерть - это не конец, а завершение какого-то этапа, рубеж, а для праведника - рождение в новую реальность.
Да, все-таки мы не умираем. Все в человеке противится сознанию конца. Это мудро устроенное тело, это творчество, вкладываемое в жизнь, эта любовь, которую мы отдаем и получаем, - разве можно представить себе, что это исчезнет бесследно? Даже оказываясь свидетелями смерти, мы отдаем себе отчет, что когда человек умирает, это вовсе не похоже на то, когда заглох мотор автомобиля или погас экран телевизора. Это не механический процесс - происходит какое-то таинство. Мы всегда испытываем боязливо почтительное отношение к телу умершего человека, у нас ощущение, что нечто осталось в нем. Даже те, кто считает себя атеистами, не выбрасывают покойников на помойку. Мы бережно храним память об ушедших, дорожим их изображениями, видим их во сне. Как нам вместить в себя это знание смерти и уверенность в бессмертии? Задумаемся, разве мы не умираем с каждой минутой? Отшелушивается кожа, выпадают волосы, не восстанавливаются нервные клетки, изнашиваются ткани внутренних органов. Зрение теряет остроту, снижается слух. Но вместе с тем с каждым моментом мы извлекаем все новые уроки из событий, происходящих с нами. Мы растем в осознавании себя, в опыте, в мудром отношении к миру. Наша душа приходит в меру своего возраста, мы приближаемся к своей истинной сути. В нас крепнет и набирает силу то, что не подвержено смерти.
Если мы правильно устроили свою душу, то уже на земле она принадлежит вечности. Человек поднимается до уровня бессмертных бесплотных сил. Монашество не зря называется ангельским образом. Церковь ублажает своих святых в словах "земной ангел и небесный человек". Для нас, призванных к святости, возможен выход в вечность.
В терминах духовной жизни состояния души в вечности обозначаются как рай и ад. Это, конечно, таинственные термины, далекие от обывательских представлений. Рай - состояние блаженства. Высшее блаженство твари - приближение к Творцу. В молитве ко святому Причащению христианин просит о том, чтобы "встретить Тебя на облаках, Судию и Создателя моего со всеми святыми Твоими". Так Церковь вводит нас в Рай не одних, а напоминает нам выстраивать свою жизнь соответственно жизни людей, угодивших Богу и прославленных в сонме святых. При этом не существует единого шаблона; каждая личность бесконечно дорога Богу, при одном и том же направлении пути разнятся его особенности, как "звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор 15:41). В аду, словами Святых Отцов, "грешники будут жегомы огнем любви". Здесь личность окончательно и сознательно выбирает богооставленность. Возможно ли это? Да, - учит Церковь, предусматривая полную реализацию личностной свободы. Как это совместимо с Божией любовью к человеку? Есть богословское мнение - ад существует, но он пуст. Впрочем, в своем интересе здесь нам следует остановиться и склонить голову перед тайной промысла Бога о нас.
Итак, главное. Критерий правильного устроения души или, что одно и то же, духовной зрелости - это осознанное принятие факта собственной конечности. Описанная выше двойственность - знание и отрицание знания, столь свойственная человеческой натуре, должна быть преодолена. От двусмысленности человек призван придти к ясности. "Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного", - говаривал преподобный старец Амвросий Оптинский. Возрастание личности в духе приводит к простоте.
Простота, собранность, трезвение, смирение - основополагающие понятия христианской духовности. Проникнувшись ими, мы можем осмысленно и уютно жить со знанием собственной смертности. Больше того, мы получаем право истинной свободы. Ведь для христианина свобода - это согласие с волей Божией, возможность говорить Богу "да". Чтобы жить без страха, следует позволить Богу решить за нас прежде всего вопрос конца нашего земного существования и с благодарностью принять Его волю. Христианин верит в то, что его жизнь заканчивается в самый оптимальный для этого момент: самый благоприятный для спасения его души. Христианин по примеру "всероссийского пастыря" преподобного Иоанна Кронштадтского, который озаглавил свою книгу дневников и размышлений "Моя жизнь во Христе", призван жить сопричастным Христу. В центре христианства - Крест, символ незаслуженной и одинокой смерти. Наш Спаситель был Человеком. Он пережил внутренние мучения в Гефсиманском саду. У Него был выбор и Он его сделал. Он решил переступить смерть, принимая ее. Но пока Он, по человеческой природе страшась смерти, находится в борениях, ученики спят. Они проснулись такими же, как были, а Он бодрствовал и обрел решимость послушания Отцу. Его смертью и Воскресением был искуплен мир и мы обрели бессмертие.
Нам не следует спать в духовном смысле этого слова. Мы должны быть открыты всему, что ждет нас на пути. Психолог В. Франкл пишет о том, что без страдания и смерти жизнь не полна. Во всем необходимо обнаружить смысл; как жить, так и умирать человек должен осмысленно. В беседах митрополита Антония Сурожского есть пронзительные слова: "Неважно, жив ты или мертв, важно, ради чего ты живешь или во имя чего умираешь".
Но в чем же мы можем обнаружить смысл смерти? Во-первых, она смиряет человека. Смирение есть единственная тональность речи для диалога с Богом: творение осознает себя и свою потребность во встрече с Творцом. Чувство смертности подчеркивает бессилие человека спасти самого себя; ведь тот, кто призван к жизни как свободный творец, может опьяняться своими успехами, почувствовать себя неуязвимым победителем, дойти до крайности "убожества гордости", сознательно произнести "Провозглашаю себя Христом", подобно одиозному Секо Асахаре... От этого и предостерегает нас страх встречи с подлинным Христом по окончании нашего пути.
Во-вторых, сознание смерти облагораживает жизнь, не позволяет человеку потерять себя в суете. Он живет в присутствии вечности. Жизнь обретает красоту. Это открывалось в прозрениях на протяжении всей истории человечества. В Вавилонском талмуде описан диалог Александра Македонского с древними иудейскими мудрецами. Завоеватель спросил: Что должен делать человек для того, чтобы жить? - Он должен умертвить себя, - ответили старцы. - Как человеку умертвить себя, - продолжал Александр. - Он должен по-настоящему жить, - загадочно отвечали мудрецы. Присутствие смерти в мире позволяет нам осознать, что жизнь - это Таинство. Издавна известно понятие, которым озаглавил свою песню Дж. Харрисон - "Искусство умирать". По-латыни это звучит "ars moriendi". Это искусство заключается не в том, чтобы время от времени вспоминать о неминуемом конце. Речь идет о том, чтобы конкретно учиться принимать, не отказываясь, дары Промысла. Таким даром может быть огорчение, болезнь, разочарование, неудача, одиночество, крушение надежд. Так, постигая дарственную природу мироздания, человек учится умирать, приобретает опыт. Кто-то сказал: "Тот, кто не умирает до того, как он умрет, пропадет, когда умрет".
Древнее "искусство умирать" получило новое осмысление, когда в 60-х годах нашего века широкий резонанс вызвали описанные психологом Э. Кюблер-Росс "стадии встречи со смертью", наблюдавшиеся ею у терминальных [1] пациентов. Так, человек, поняв, что ему предстоит умереть, переживает первую стадию - отрицание: "Нет, врачи, видимо, ошибаются, речь не обо мне, я не могу признать то, что я в скором времени покину этот мир". Затем наступает вторая стадия - гнев: "Почему я, чем я заслужил это, ведь столько людей более пригодны для того, чтобы умереть. Кто ошибся в моем лечении? Кто сделал так, чтобы мне умереть?!". Вслед за этим приходит стадия выторговывания жизни: "А если я буду соблюдать все предписания, откажусь от вредных привычек, замолю все грехи, буду набожным, буду делать только правильные вещи, может быть, смерть отступит?". Когда заканчивается эта стадия, наступает период депрессии: "Жизнь все равно не имела смысла, какая разница, я или кто-то другой, все беспросветно". И лишь потом наступает заключительная стадия - принятия: "Да, я умру. Смерть предстоит всем. В чем-то моя жизнь была достойной, где-то я падал, но теперь все отступает перед тем, что мне суждено пережить. Я постараюсь сохранить присутствие духа, так, чтобы спокойно принять все, что мне предстоит, и не отягощать страдания моих ближних".
Человек с устоявшимся христианским устроением души не проходит первых четырех стадий. Он изначально принимает смерть. "Для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение <...> Влечет меня и то и другое" (Флп. 1:21, 23) - пишет апостол Павел; для него смерть - неотъемлемая, сознательно принятая принадлежность жизни. Мученики первых веков христианства встречали смерть как награду, как привилегию доказать свою верность Христу. Предания доносят до нас, как они спешили к месту казни. Мученица Фелицата, растерзываемая на арене диким быком, стремилась лишь к тому, чтобы запахнуть тунику, чтобы не смутить толпу нецеломудренностью и чтобы волосы оставались гладко собранными, так как растрепанные по плечам волосы воспринимались в то время как знак траура, а мученица знала, что уходит в свет, в радость, в славу.
Само слово мученик, (греч. martis) означает 'свидетель', то есть человек видевший, до конца убежденный в том, что его смерть исполнена смыслом. Так же достойно покидали на протяжении веков земную жизнь подвижники благочестия. В древней Руси был распространен обычай для престарелых родителей уходить в монастырь и там, принимая схиму, заживо погребать себя для суетного мира. Кажется, весь ужас смерти бессильно отступает перед христианином. "Что ты будешь делать, если умрешь завтра утром?" - спросили у известного проповедника Джона Уэсли. - "Допишу проповедь и, как обычно, лягу спать", - отвечал человек, готовый к смерти в любой момент. "Как необыкновенно хороши предсмертные минуты", - прошептал умирающий русский ученый-богослов, профессор Духовной Академии. Христианская смерть мирна, и даже если она насильственна, в ней нет гнева и злобы. Широко известны строки, записанные дочерью Николая II непосредственно перед казнью: И в час мучительной кончины / Вдохни в сердца Твоих рабов / Нечеловеческие силы / Молиться кротко за врагов.
В-третьих, смерть объединяет нас. Столкнувшись со смертью человека, мы осознаем свою причастность человечеству. В Ветхом Завете о смерти говорятся замечательные слова: приложился к народу своему (см. Быт 25:8,17; 35:29; 49:33 и др.), отправился в путь всей земли (см. Нав 23:14; 3 Цар 2:2). Так в событии смерти человек полностью приобщается к человечеству. Мы прощаем умершего, как бы ни были обижены на него - "о мертвых либо хорошо, либо ничего", - и нередко начинаем выше ценить близких, оставшихся с нами. "Любовь к отеческим гробам" является добродетелью. Первый проблеск религиозного сознания - благоговение - часто просыпается на кладбищах.
Смерть позволяет подвести итоги. Мы говорили, что в христианском сознании смерть - это не конец, а рубеж. Уже упомянутый нами психолог В. Франкл, построивший свою систему психотерапии на поиске человеком смысла жизни, пишет: "В жизни человек всегда в процессе, в становлении. В каждую отдельную минуту о нем можно только сказать, что он 'был', он уже не такой, как мгновение назад. Только в момент смерти он 'есть'. Он есть то, кем он был в этой жизни".
И последнее, основное. Смысл смерти - в ее преодолении. Смерть преодолевается любовью. Философ Габриель Марсель однажды написал: "Сказать человеку - я тебя люблю, значит сказать - ты никогда не умрешь". Сознание смерти, принятие и преодоление этого страха - это призыв любви, призыв следовать за Христом, Который Сам есть Любовь. Христианская любовь - особая любовь. Может быть, вернее сказать, что то, что в мире называется любовью, не совсем совпадает с христианской сутью этого понятия. Признанный духовный авторитет прошлого века святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет в частном письме: "Признаю только ту любовь, которая действует по велениям Евангелия, которая сама - свет. Другой любви не принимаю, не признаю. Любовь, превозносимая миром, сопровождаемая рвением, мечтательная и переменчивая, признаваемая человеками их собственностью - искажение любви. В (истинной) любви не может быть ни мечтательности, ни плотского разгорячения. Мир Христов есть некоторый тонкий духовный хлад; когда он разольется в душе - она пребывает в высоком молчании, в священной мертвости. Такая любовь - свет - она неприступна для греха, всегда пресмыкающегося на земле; она живет на небе, - туда переносит на жительство ум и сердце, соделавшиеся причастниками Божественной Любви".
Итак, мы начали со страха и пришли к любви. Это не случайно. В Ветхом Завете мы читаем "Начало премудрости - страх Господень". А в конце Нового Завета, в послании Иоанна Богослова есть слова, которые вдохновляют каждого христианина: "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви" (1 Ин 4:18). Постараемся же принять неизбежность смерти; в неизбежности увидим тайну, в тайне - надежду на Божию милость; в уповании на Бога - доверие Его милосердию, так просто выраженное словами святителя Афанасия Александрийского: "Бог стал Человеком для того, чтобы человек стал богом". ----