- Всё! Доверяю вам себя и свою руку... – сказала я, прикрывая глаз. 
Они синхронно кивнули и застучали, заработали и запиликали приборы: вытащить стальные скобы, соединяющие плоть и пластмассу, развинтить все болтики и винтики, держащие каркас руки, отсоединить от нервов провода и прочее, прочее, прочее... 

- Та-дам! – радостно объявили они через час, показывая мне немного окровавленный протез. Я состроила гримасу отвращения и улыбнулась: за это время я ни почувствовала ни чего, даже когда они нервы мне разрезали. 
И снова за работу, Умник подхватил протез, отошёл возиться с ним, а Сашка стал что-то творить с моим обрубком. 

- АЙ! – воскликнула я ещё через час – вы чё творите! Щекотно! – и тут до меня дошло... щекотно... я чувствовала... с удивлением воззрилась на них.

- А сейчас? - напряжённо спросили врачи в один голос. Я подумала и попробовала описать ощущение... всё-таки я не видела, что они там делают.

- ну... как если бы вы чем-то острым по коже водили. Так? – они радостно улыбнулись.
 – Отлично! Теперь только соединить с телом. Хотя... попробуй рукой пошевелить... ага, теперь большим пальцем, средним, сожми ладонь в кулак... отлично! Хо-ро-шо... – и они вновь стали чем-то стучать жужжать и скрести. В воздухе появился запах нагретой кости. Все трое, и врачи, и я, одновременно поморщились. Ассистент кинулся открывать окно. 

 - Так. А теперь проверяем. Закрой глаза. В кулак. Постучи пальцами. Согни большой. Теперь по порядку: большой, указательный, средний... большой, мизинец, безымянный. Отлично! Поздравляю! – произнёс хирург сразу после того, как я выполнила команды. – У тебя теперь есть замечательная рука! И в отличие от прежней, теперь ты будишь чувствовать ей, так же как и здоровой. Когда швы затянутся, проведём парочку тестов, но я почти уверен! С рукой всё хорошо! – он на минутку замолчал - И так? Глаз устанавливать будим? Сейчас? Если ты устала...

- Давай, умник, сейчас, а то я потом вряд ли решусь... 

- Это очень рискованно. Это не как с рукой - пара проводов... Это полностью влезать в мозг и исправлять там недостатки, подключать к мозгу камеру и прочее... в случае провала, ты потеряешь зрение в лучшем случае... в худшем – синдром внутренней блокировки. LIS. Нам придется затронуть мозговой ствол в ходе...

- Умник! Запоминай! Если со мной что-то случится в ходе операции – ВЫ НЕ ВИНОВАТЫ! Это первое. Риск равноценен результату, ведь верно? Если я не рискну, то как узнаю – смогу ли я снова видеть этим глазом. Поэтому, единственное, что я прошу – если я заработаю этот синдром – просто пристрелите меня... и если ослепну... – они оба порывисто выдохнули, боясь услышать продолжение – тоже.

Умник на секунду прикрыл глаза. Взял шприц и капельницу – общий наркоз, поняла я. Да, ребята, я знаю, слова резкие, но ведь как без них? Кому нужен слепой командир? Или прикованный к кровати. Я же ни чего не смогу сделать для людей города. А теперь город – это моя жизнь. Они это знают. Даже не спорят. Умник ввёл капельницу в вену на здоровой руке. Тяжело вздохнул... 

- Считай от двадцати и до нуля... медленно. – И ввёл наркоз.

- Двадцать... – глаза закрылись, потяжелев. – Девятнадцать... – мозг окутала вязкая тьма... – Восемнадцать... – стало нестерпимо жарко... – Семнадцать... –а зачем я собственно считаю... – Шестнадцать... – я это вслух или про себя... – Пятнадцать... – по-моему, в слух... – Четырнадцать...- всё тело онемело... – Тринадцать... – ни чего не хочу... – Двенадцать... – ни чего не чувствую... –Одиннадцать... - а дальше тьма...

***

Интересно... почему так трудно открыть глаза? Вроде бы ни чего не болит, но что-то давит на глаза. Поднимаю руку. Левую. Провожу по лицу. Понимаю, что больше половины перемотано бинтами. Ага. Понятно. Вот что мешает открыть глаза.

Тело не слушается. Все движения притуплённые и медленные. Так после наркоза обычно. Мысли доползают до мозга очень медленно, неторопливо… Стоп! Левую? Я шевелила левой рукой? Я почувствовала бинты? И ни какой боли?! 

- Умниииик! – проорала, а точнее протянула я. Голос хриплый и севший. Тоже последствия наркоза. Нет. Что-то не так. Не знаю что, но у меня плохое предчувствие. Очень плохое.

Справа раздался стук. Потом противный скрип. Потом радостный вопль. 
- Ура! Она очухалась! Дмитрий Алексеевич! Сюда!

- Чего орёшь, как резаная на птицефабрике? Приведение увидела? ООО!

- Я о том же!

- И долго вы будите обмениваться междометиями? – прохрипела я, уже поняв, кто говорит: Валя, медсестра, семнадцатилетняя девочка и Умник собственной персоной. – Воды дайте!

-Валя, в столовую за едой, одна нога здесь, другая – там! Ты как? Что-нибудь болит? – поинтересовался Умник, заботливо поправляя моё одеяло. Голос его был наполнен непонятной мне радостью. Я попыталась честно ответить на его вопрос.

-Мм… слабость, по всему телу. А так вроде всё нормально. Чувствую себя отдохнувшей. – Тяну слова как резину, говорить больно и горло першит.

- Тиха… прежде чем я сниму повязки… я должен сказать тебе кое-что. Тише
, не перебивай. Ты пролежала в коме месяц. Да. Почти целые тридцать одни сутки. Не удивляйся и не кричи. Связки ещё не восстановились после длительного молчания, поэтому ты можешь причинить себе боль. – Он накрыл мои губы влажной тканью, и заставил молчать. Я чувствовала проникающую прохладу и была неимоверно за это благодарна. Неужели целый месяц. Тридцать один день. Что же могло произойти за эти дни. Даже страшно представить. Он тяжело вздохнул, собираясь сказать мне что-то ещё. – Мне жаль об этом говорить. Лидия умерла. 

И тишина. Я порывисто втянула воздух. Глаза подозрительно защипало. Руки сжались в кулаки. Я приоткрыла губы, и тихо выдавила из себя, сквозь эту влажную ткань, хриплое:
- Как?

- Инфаркт. Её нашли только на утро. Мы не успели ни чем ей помочь. – В голосе сожаление. Так говорят все врачи. 

Вновь серебристая вьюга перед глазами. Воспоминания.

***

Когда девочка открыла глаза, она чувствовала только жуткую тянущую, но не сильную боль. Давление и жар. Слышится треск пламени и чьи-то крики. Девочка втянула побольше воздуха и слабо застонала. Потом попробовала крикнуть. Но из горла вырывались только тихие и жалостливые всхлипы. Поезд идущий по дороге в Тюмень был снесён с рельсов взрывной волной. На огромной скорости шестнадцать вагонов полетели в кювет. Когда ужасная круговерть вокруг остановилась, и стало понятно, где небо, а где земля, выжившие при аварии стали выбираться из поезда.

Вот только Лиза была придавлена полками, багажом и ещё каким-то мусором. При более тщательном изучении стало понятно, что девочка лежит под телами своих соседей по купе. И их кровь заливает её лицо. Вот теперь Лиза смогла кричать. Громко, надрывно и протяжно. Кровь стекала по губам на шею, и казалось, что пальцы мертвецов сжимают её горло. Мстя ей за то, что она не умерла. 

- Я жива!!! Помогите! Пожалуйста!!! – она кричала и кричала. Захлёбывалась кровью, отплевывала её и снова кричала. Молила о помощи. Пыталась скинуть с себя лежащие мёртвым грузом тела. Не получалось. Воздух был наполнен запахом крови, горелого мяса и человеческой плоти. Лиза проваливалась в беспамятство и снова приходила в себя. 

Недалеко послышались голоса. 
-Есть кто живой?! – усталый, громкий мужской голос.

-Я! Я здесь! Помогите! – закричала Тихонова, едва услышав этот клич.

Зашуршало битое стекло, послышались чьи-то ругательства.
- Бляяя! Здесь только трупы. Андрей! У тебя глюки на нервной почве! Тут ни кого нет! – снова раздался тот же голос.

- нет! Я здесь! Помогите! – слёзы катились градом по лицу Лизы, она не хотела умирать.

- Я вижу девочку, она под телами, давайте быстрее! Потерпи малышка, сейчас мы тебя вытащим! – они стали убирать завалы, Лиза рассмотрела несколько усталых лиц людей измазанных кровью. После получаса борьбы с железом, ненужным багажом и телами девушку вытащили. С лица стёрли кровь, осмотрели тело на наличие разнообразных повреждений. Нашли лишь синяки да ссадины. Напоили её и оставили с другими выжившими и пожилой но энергичной женщиной.

- Как ты маленькая? Ни чего, потерпи, всё хорошо будит. Меня Лидия зовут, а тебя? 

пока что всё. када будит прода - не знаю...