О Песне, Не Принадлежащей Нашему Герою
Даимахтри вспоминает "Пытка тишиной". Он пытается припомнить слова, но они не идут. Он вспоминает только примерное содержание и первый куплет, и еще часть припева. Он сейчас готов бить молотком по клавишам старого фортепиано "Казань", размозжить гитару об острые углы шкафа, но не может вспомнить. Эта песня сидит в нем. Он уже почти ею одержим.
(я выключаю в комнатах свет. мне не хватает лишь сигарет. их нет)
Чего нет, того нет. Наш герой измученно представляет себе сигарету, мысленно прикуривает ее и на время забывается в прекрасных грезах. Потом они уходят, потом приходит другое. Злое. Такое же, как тот, кто его порождает, сидя в углу своей темной комнаты и покуривая несуществующую сигарету.
Он почти вспоминает, что было дальше, но слова повторяются. Он докуривает сигарету до фильтра и обнаруживает, что теперь горят его бледные, грязные, почти зеленые руки. Он с ужасом смотрит на них - огонь распространяется по нему.
(бесконечна пытка тишиной! тишина смеется над тобой!)
Смиряется. Опускает голову. Сердце хочет бороться, но покрывается трещинами; из них вытекает кровь и уносится в дыру на полу, которая растет там еще с прошлой осени. Как воронка. Даимахтри хочет, чтобы по нему ползали тараканы и пауки, но они все ушли. Он бы подставил руки дождю, но дождя тоже нет. Даимахтри представляет себе еще сигарету, еще и еще, и курит одновременно три, кашляет, задыхается; дым, вместо того, чтобы подниматься к потолку, затягивается в ту же дыру. Даимахтри туда не хочет, хоть туда и ушли его ручные тараканы. Одновременное желание быть оставленным в покое и капризящая его страсть быть нужным не могут никак друг друга победить. Начнется война, и скоро этим двум сторонам будет тесно в нем, и они взорвут его.
(год за годом, день за днем один, сам себе слуга и господин, а года уходят в никуда, так течет в подземный мир вода!)
Он не может вспомнить второго куплета. Может быть, его и нет вовсе?
А мы посмеемся над ним: чего грустить над...? Он же сам плетет себе сеть, обплетает себя клейкой паутиной, а потом бьется в ней, пытаясь вырваться. Иногда он и не пытается, а только бьется; и этому нет конца. Разорвав сеть, он плетет ее снова, заматывается в нее, как в теплый плед, и уверяет себя и всех, что ему хорошо и тепло там!