Она водила большой старый ЗИЛ с дверьми, выпадающими наружу, 
И швейной машинкой под задним стеклом. 
Спереди, на капоте, вместо эмблемы горела лампочка, похожая на гигантское яйцо. 
Была у нее пасхальная шляпка с автографом самого Левитана, а в волосах ее всегда были опилки. 
И она прорезала две дырки на платье - для этих ее крыльев, что в любой момент могли вырасти на лопатках. Крылья из перьев и изоленты. 
И когда она становилась пьяной и мягкой, она всегда пела про Нижний Тагил, что на Урале, где ветер крепок, а люди не суют нос в чужие дела... 
У нее было с полсотни футбольных мячей, отобранных ею у ребятни. 
И еще она собирала кости всех мастей. 
И жила она в крытом прицепе под мостом, гнала собственный спирт и давала детишкам сигареты. 
Ее ударило молнией восемь или девять раз, и она ненавидела даже упоминания о грозе. 
Она изобрела свой собственный язык, и всегда была в резиновых сапогах. 
Могла, хе, подлечить кого угодно на ходу. 
И губы ее были, как вишни, 
И была она сильнее любого мужчины. 
А пахло от нее соляркой и шипеньем перебродившего кваса. 

Это она замазала грязью пчелиное жало, когда я гулял на ручье. 
И подарила мне первый поцелуй. 
Самый первый поцелуй.
Мой самый первый поцелуй.
Первый поцелуй.
Первый поцелуй.
Первый поцелуй.
Первый поцелуй.