Раритеты, 2.

Олег Дивов
МЫ РАБОТАЛИ В РЕКЛАМЕ


1990, агентство ЭСКАРТ.
Трудовые будни.

Выходим из агентства, садимся в машину. Паша за рулем. Солнце бьет в глаза, я опускаю козырек, и мне на колени падают скомканные колготки.
- Ой! - говорит Паша. - Вот куда они делись! Это я вчера одну девушку подвозил... Слушай, раз у тебя рука такая легкая - пошарь еще по машине, а? Бессистемно, вдруг повезет.
- Зачем?
- Понимаешь... Там еще где-то трусы должны быть.


ПОХОРОННАЯ КОМАНДА

Офис агентства располагался в редакции одной из всесоюзных газет. Газета была нашим соучредителем, и отношения с ее коллективом сложились тесные.
Поэтому когда в столовой к нам подошел журналист Синяев, мы просто указали ему на стул. Но Синяев садиться не стал.
Мы - костяк "отдела прессы", трое оболтусов-одногодков, - как раз втихаря разливали по кофейным чашечкам коньяк. На одну часть кофе одну часть коньяка. Всем нравилось.
- Одолжите кто-нибудь ствол, - сказал Синяев.
Мы переглянулись.
- А что случилось-то?
- Вите Корниенко очередь на машину подошла. Но забирать надо прямо из Тольятти, а там по дороге народ... Шалит.
Синяев пожевал губами и добавил:
- Корниенко сам не водит. Как нарочно.
Мы опять переглянулись.
- Нету ствола, - сказал Литвинов, делая такие честные глаза, будто у него под рабочим столом лежал, как минимум, гранатомет.
Краминов, у которого наверняка что-то было, только плечами пожал.
- Ствола нет, - сказал я. - Но... Давай я с тобой поеду. Будем вести по очереди. Я, конечно, тебе в подметки не гожусь, но все-таки хоть немного отдохнешь в дороге.
Синяев глядел на меня секунды две. Думал. Потом сказал:
- Спасибо. Не надо, справлюсь.
Красивый сорокалетний дядька, он в прошлом был автогонщиком. Водил прекрасно, хотя и резковато. Азартно водил. Я с ним ездил.
- Охрану тряхани! - посоветовали Синяеву вслед. - Хочешь, мы с ними поговорим?
С охраной мы дружили. Настолько крепко, что меня однажды увели с работы пить коньяк под дулом пистолета. Правда, когда я пистолет взял посмотреть, он оказался газовым. Но согласитесь - это уважение.
Синяев, не оборачиваясь, отмахнулся. Он охрану презирал.

*****

Утром я, как обычно, слопал тарелку гречневой каши под стакан виски. Отправился на работу. Поднялся на второй этаж, зашел в комнату "отдела прессы" и остановился на пороге, озадаченный.
Ребята как-то очень странно на меня смотрели.
Синяев на трассе воткнул "девятку" в припаркованный у обочины грузовик. Не разглядел в утреннем тумане. Снес правую половину машины к черту. Сам отделался сломанной рукой.
Корниенко погиб. По слухам, в клочья.
- Везучий ты, - сказал Литвинов. - На, хлопни рюмашку. За упокой души Корниенко и твой второй день рождения!
Я хлопнул.

*****

Мы как раз в столовой втихаря разливали по кофейным чашечкам коньяк, когда подошел шеф.
- Молодые люди! - сказал он. - Получайте член на блюде, хе-хе... Есть дело. Надо завтра рано утром забрать из морга Корниенко.
Все опять посмотрели на меня. В который раз за день.
- Извините, - сказал шеф. - Просто в газете одно старичье. Им тяжело гробы таскать. Надо помочь. Возьмете четвертым Диму Новика.
- Сделаем, - кивнул Литвинов. - Но ты нас тогда отпусти. И Новика тоже. Надо подготовиться.
- Конечно, - сказал шеф понимающе. - Только не переусердствуйте. А то еще уроните гроб. Корниенко собирали по частям.
Все снова посмотрели на меня. Честно говоря, мне это уже страсть, как надоело.
- Ладно, отдыхайте... Похоронная команда...

*****

Чтобы никто не опоздал в морг, Литвинов решил ввести тотальный контроль наличия личного состава. А именно: все едем к нему и пьем.
Пить мы начали под фильм "Чужие".
- Не надо, он страшный, - сказал я.
- Ага! - согласился Литвинов. - Я только страшные фильмы и смотрю. Я люблю пугаться!
Еще он любил, проснувшись с похмелья в шесть утра, начать всем звонить с вопросом: "Ну, ты как там?".
- А что мне делать, если я с похмелья всегда просыпаюсь в шесть утра? - оправдывался он.
- Не пить, - говорили ему.
- Пробовал, - отвечал Литвинов. - Слишком противно жить.
Вот поэтому и я за завтраком выпивал. Что-то было не так. Мы очень любили свою работу, но понимали: это только начало. И никто не знал, что будет с нами дальше. Страну выворачивало наизнанку. А вместе с ней и нас.
Пили опять коньяк. Помянули Корниенко - чисто номинально, мы его почти не знали, хотя он был человек известный, из "старой гвардии". Потом бестактный Литвинов предложил тост за мое здоровье.
- Уроды, - сказал я.
И немедленно выпил.

*****

Кроме нас за Корниенко не приехал никто. Только прислали "ПАЗик". Из морга надо было везти покойного на гражданскую панихиду.
Корниенко в гробу выглядел неплохо. Будто просто умер.
- Аккуратно, парни, - предупредил некто в белом халате. - Без резких движений. Мы вашего друга сшили буквально на живую нитку. Старайтесь не трясти гроб. А то… Мало ли.
- Не вопрос, - опрометчиво пообещал Литвинов. - Ну, взяли.
Мы подогнали каталку к "ПАЗику" и обомлели. У автобуса была открыта передняя дверь. Очень узкая.
- Это что значит? - удивился Литвинов. - Открывай задний люк.
- Не открывается, - сказал водитель. - У меня же не катафалк.
- А что у тебя? - спросил Литвинов.
- Автобус, - веско ответил водитель. - Засовывайте.
Литвинов тяжело вздохнул. И сказал:
- Засовываем.
По счастью, Корниенко был небольшой. И гроб был небольшой. Мы взвалили его на плечи. Разжали, как могли, дверь. И начали пропихивать гроб в автобус. Обдирая о дверь красную обивку клочьями.
Матерясь, как только могут материться отставные сержанты и солдаты разных родов войск.
- Надо было взять бутылку, - сказал Литвинов наконец, когда мы засунули.
- Гроб придерживайте, чтобы не елозил, - сказал водитель. - Ноги на него поставьте.
- Спасибо, - сказали мы.
Дороги в Москве тогда были ого-го. "ПАЗик" трясло нещадно. Больше всего я боялся, что когда мы привезем Корниенко на панихиду, бедняга окажется в гробу галстуком вверх, а носом вниз.
Обошлось.

*****

Извлечение гроба из автобуса на улице Правды прошло легче - и мы приноровились, и помощников набежало. Площадка перед Домом культуры была запружена народом. И здесь уже стоял нормальный катафалк.
Провожать Корниенко пришло очень много людей. Казалось, тут собрался весь московский журналистский корпус, от мала до велика.
Страшно рыдала вдова.
Настроение было отвратное. Казус с автобусом раздражал неимоверно. А еще хотелось спросить: если вы все так любите Корниенко, почему забирать его в морг поехали четверо ребят, вообще не знавших покойного?
Я не хотел думать, что это судьба.
Это была просто нелепая случайность.
Мы поставили гроб на подиум и ушли курить.
Тут меня поймал Щекочихин.
- Ты чего здесь? - спросил он.
- Я в похоронной команде. Гроб таскаю. Здравствуйте, Юрий Петрович.
- Привет. Ты зачем ушел из журналистики, балбес?
- Так получилось, - сказал я, пряча глаза.
- Балбес, - сказал Щекочихин. - Ты упускаешь золотое время. И свое, и вообще. Тебе сейчас надо много писать и много печататься. Делать себе имя! Такие возможности! А ты сбежал в рекламу. Ты же можешь работать! У тебя способности - и в какую жопу ты их засунул?! Стыдно, Олег. Стыд-но!
Мне стало очень стыдно.

*****

Клали гроб в катафалк другие люди. Друзья покойного. Нам поручили грузить венки. Венки были очень тяжелые и колючие. У меня в кармане нашлись перчатки, я одну отдал Новику, стало полегче.
Потом хоронили. Мы несли венки, медленно и печально. Накрапывал грибной дождик. Его еще иногда называют "слепой дождь".
- Прости нас, Витенька! - простонал над могилой министр печати. Не знаю, что он имел в виду, но толпа тихо вздохнула. Как мне показалось, неодобрительно.
Потом мы наконец-то вернулись в агентство. Попытались работать, но не выходило. Литвинов что-то прихлебывал из большой кружки.
- Хочешь чайку? - спросил он.
В кружке оказался портвейн.
В тот день на меня еще пару раз странно посмотрели. А потом перестали.
Синяева я увидел назавтра, с рукой на перевязи, совершенно не изменившегося, будто ничего и не случилось. А через месяц красавец Синяев вдруг одним махом необратимо состарится. Выцветет.
Через несколько месяцев я уйду в пресс-службу громадного концерна и приму живое участие в пропивании его уставного фонда.
Потом будет карманное агентство "на троих", которое учредители пропьют, не успев даже зарегистрировать.
Потом еще много чего будет.
Позже одному из коллег я надпишу какую-то свою книгу: "Тому, с кем мы вместе пропивали нашу молодость".
Это будет честно.

1992. Агентство НТД.
После вчерашнего.

- А было так, - вспоминает Боря. - Мы сидели с Димой за компьютером, и тут появился ты. Не говоря ни слова, подошел к Диме сзади, взял его шею в "замок" и принялся душить. Ты сдернул его со стула и волтузил по всей комнате, как тряпичную куклу, а он вцепился в твои руки, но разжать их не мог. И вот, когда у него уже вываливался язык, и Дима заметно посинел, ты вдруг потерял к нему интерес и бросил на пол. И сам упал. Дима отдышался, встал и начал пинать тебя ногами, но ты не реагировал. Я кое-как Диму оттащил, и мы с ним ушли.
- Странно все это, - говорю. - Если он пинал меня ногами, то почему тогда Дима хромает и у него два пальца на руке вывихнуты, а я - как огурчик?
- Дима уверяет, что ногу и руку повредил об тебя. А ты раза в два больше выпил, чем он. Это влияет, не правда ли?..
– М-да… А почему ты-то не вмешался сразу, лось здоровый? Твоего друга и коллегу убивают прямо на рабочем месте! Вот задавил бы я этого урода и в тюрьму сел - из-за тебя, между прочим!
- Понимаешь, я обалдел, - говорит Боря. - Просто обалдел. Сидел с открытым ртом и смотрел, как ты его душишь. Очень это было... Убедительно. Слушай, а... А зачем?!
- Не знаю. Могу только предположить.
- Ну?..
- Да надоел он мне!


ТИМОФЕИЧ, КАМЕРАМЭН

Стоял голодный и холодный 1993 год. Корпоративные праздники шли потоком, любое событие отмечалось ударной пьянкой. Гуляли так, словно все биг боссы не успели напиться-наесться, когда были комсомольскими секретарями.
Обычно корпоративные шабаши писали на видео. Однажды я решил дать подзаработать своему другу Сергею "Тимофеичу" Машкову, обладателю камеры формата SuperVHS и - увы! - выдающихся репортерских качеств.
Последний факт я как-то не учел, приглашая Машкова снимать ту злосчастную презентацию.

*****

Хмурым похмельным вечером мне позвонила девушка Катя. Язык у нее слегка заплетался.
- Дорогой, я убью тебя, - сказала Катя. - А твоему уроду Тимофеичу оторву яйца, чтобы перед смертью помучился. Ты был прав, Тимофеич замечательный оператор. Я смотрю, чего он наснимал, и хохочу, как ненормальная. Хохочу и плачу. Я не знаю, что делать с этим материалом.
- Что он снял? - спросил я, холодея.
- ВСЁ, - емко ответила Катя.

*****

А было так.
- Мне брать запасную кассету? - спросил Тимофеич.
- Заказчик дает свою пленку. Там какая-то супер-пупер-голд. У меня к тебе другая просьба. Догадываешься?
Именно Машков научил вашего покорного слугу хлестать водку бутылками, а пиво по дюжине кружек за раз. Машков собирался умереть в сорок лет, поэтому сам здоровье беречь не хотел и другим мешал. Тяга к саморазрушению уживалась в Машкове с развитой способностью радоваться жизни, во всем находить позитив. Очень светлый был человек. Любимчик нашего курса. Квасил для поднятия настроения. И остальных провоцировал.
- Пока не закончу работу - ни грамма! - твердо заявил Тимофеич. – Ну, рюмку, конечно, приму, чтобы плечо не вибрировало. Или две рюмки. Но больше - ни-ни.
- Буду рядом, - пообещал я.
- Не ссы, - сказал Тимофеич. - А может, взять запасную кассету?
- Слушай, кто у нас камерамэн? Тебе виднее, сам решай.

*****

Презентация была человек на сто. Сначала все сидели прямо, галстуки и руки не распускали, со сцены неслись торжественные речи, действо шло по плану. Тимофеич с камерой перемещался по ресторану, как ниндзя, едва заметной тенью. Это было профессионально и красиво. Он видел всех, а сам привлекал минимум внимания.
Через полчаса Тимофеич подошел к нашему столу, злой и растерянный.
- Какого черта ты не дал мне взять запасную кассету?!
- Ну конечно, я во всем виноват!
- Конечно ты, не я же!
Я заглянул в видоискатель. Супер-пупер-мега-голд пленка от заказчика оказалась с браком. По картинке бежали полосы.
- Садись и не нервничай, - сказал я. - Сейчас что-нибудь придумаем.
Новую кассету добыли только через сорок пять минут. За это время публика основательно залила глаза. Все подобрели, решили не делать из мух слонов, и позволили камерамэну тоже принять на грудь в разумных пределах. Чтобы сильно не переживал.
Тимофеич накатил разок, другой, третий. Дождался исправной кассеты и пошел дальше работать.
Еще через полчаса в ресторане не осталось ни единого мало-мальски вменяемого гостя.
Последнее, что я помню - как Тимофеич одной рукой выпивает с президентом фирмы, а другой рукой его же снимает.

*****

О дальнейших событиях рассказала только кассета, потому что никто не запомнил ничего. Пьяный народ веселился. А поддатый Тимофеич - снимал.
Папараццо хренов, он втерся в доверие к заказчику и действительно запечатлел ВСЁ.
Он снял первого вице-президента, обнимающегося с унитазом.
И второго вице-президента, целующегося с главбухом.
На пленке был полный джентльменский набор - морда в салате, рука под юбкой, нетрезвые слезы, дружеская потасовка, вынос бесчувственного тела охраной... И ваш покорный слуга, уходящий в московскую даль: твердый шаг, неестественно прямая спина, бутылка водки в левой руке и баллончик слезогонки в правой.
А еще Тимофеич заснял, как на рассвете весь директорат выходит из кабака строем, распевая гордую песню "Комсомольцы-добровольцы". И удаляется с неясными целями в сторону американского посольства.
В общем, девушка Катя получила на руки три часа совершенно чумового материала, пригодного разве что для шантажа.
Матерясь и хохоча, Катя все-таки настригла минут сорок худо-бедно пристойных планов. Исходник она уничтожила, от греха подальше, с огромным сожалением.
Тимофеичу было заплачено.
На следующую презентацию Катя его позвала без камеры. Просто так, потому что человек хороший.
И все опять нажрались.

*****

Как Тимофеич и планировал, он умер в сорок лет. Я тоже должен был сидеть в той машине, с ним рядом, но передумал и не поехал. А он поехал. Автомобильная катастрофа, удар головой, больница, ошибка диагностики, внезапная кома, смерть.
"Он был добрый, теплый и лохматый", - сказал один из наших.
Лучше не скажешь.


1994. Группа компаний Ortex,
рекламная служба кредитной системы Ortcard.
Работа не волк.

Начальник отдела запихивает бумаги в портфель, озирает прилипший к мониторам народ и строго говорит:
- Олег, остаешься за старшего. Если меня спросят - я уехал в "Видео Интернешнл". До завтра.
- Понял, - говорю.
Шеф выходит за дверь и сворачивает в сторону бухгалтерии, где у него любовница. Знаем мы это видео интернешнл.
Минут пять в отделе сохраняется рабочая атмосфера. Потом встает и начинает собираться макетчик Миша. Подходит ко мне.
- Будешь сидеть до упора? - спрашивает.
– Да. У меня тут дел невпроворот.
Я лечу, ковыляя во мгле. С пробитым топливным баком. Еще несколько рейдов на F19, я стану генералом, и меня с почетом отправят на пенсию. Тогда и домой можно.
- В таком случае, - говорит Миша, - я поехал в "СТ-Принт".
Из разных углов доносится хихиканье.
- Да чего вы! Да ну вас...
Миша уходит. Все ржут. Проходит еще пара минут. Слева на меня пристально глядит наш социолог Аня, я щекой чувствую.
- А ты куда?..
- А у меня сегодня, - заявляет Аня, - у меня... Олег, ну, ты должен знать, что у меня сегодня!
- Хм... Тебе в "Коммерсант" надо.
- Именно! Видишь, ты и сам все знаешь!
- Тебя там Кацман ждет-не дождется.
- Точно! Кацман! Ой, какой ты умный!
- Ну, до свидания.
Аня моментально исчезает за дверью.
Диана, секретарша, тихо всхлипывает, потому что хохотать в голос уже не может. Встает, закидывает сумочку на плечо. Давясь от смеха, пытается что-то сказать.
- А ты поехала в типографию?
- Да, я поехала... В типографию, ага...
- Угу.
Еще несколько минут. Глушит свой "Мак" и покидает рабочее место художник Витя. Подходит, глядит на меня честными глазами.
- А я, - говорит, - просто ушел на хуй!


БАНКОВСКАЯ ТАЙНА

В кабинете директора агентства сидел вице-президент (далее ВП) одного из крупнейших банков страны. ВП злился и матерился. Он размахивал журналами с рекламой своего банка и гневно вопрошал - не кажется ли вам, что это не реклама, а дерьмо?!
Ну, дерьмо не дерьмо, но в общем, меня этот банк давно удивлял - его реклама выглядела несбалансированной и бьющей мимо цели. Хотя я сам когда-то вел одну масштабную кампанию, весь смысл которой заключался в покупке большего объема рекламоносителей, чем у конкурента. Дабы конкурент (в прошлом друг заказчика, а теперь заклятый враг) мучился от зависти. Так что по большому счету - наивно полагал я, - меня удивить уже нечем.
Ох, ошибался.
ВП разложил на столе кучу макетной рекламы банка и методично ее обматерил. Потом он обматерил свои ролики, сначала видео, затем аудио. Достал внутренние информационные материалы - и обматерил их. Пока он рычал: "А это что?! Лупа? Залупа!!! Почему если банк, так сразу лупа?", я участливо кивал. Но когда он, тыча пальцем в фотографию какой-то операционистки, прошипел: "А эта проблядь сидит так, будто ей уже вдули! Почему она так сидит?!", я понял: наболело у человека дальше некуда. И от души посочувствовал ему.
Директор агентства улыбался.
- Ну, - спросил он, - возьмешься?
Мне предстояло быстро, за полдня, написать разгромную статью, в которой я должен был препарировать рекламу банка и доказать на пальцах ее неэффективность. Статья шла, кажется, в "Коммерсантъ-Деньги". Я сказал, что сроки неадекватны задаче, но если очень надо, то попробуем.
ВП ушел.
- Что это было? - спросил я.
- Правда жизни, - сказал директор. - Их действительно задолбала эта реклама. Ее делает агентство, которое привел по знакомству президент банка. Вся верхушка пытается доказать президенту, что рекламный бюджет улетает в трубу, и агентство надо менять. А президенту реклама нравится, и он отвечает: сами дураки. Теперь у них возникла идея - если подсунуть президенту статью, где говорится то же самое как бы независимым экспертом, то президент, может быть, одумается.
- Ну и порядки у них, - я только головой покачал.
- Не наша проблема. Но ВП хороший мужик, надо ему помочь. А там... Видно будет. Давай, работай, тебе это на ползуба.
Тут-то он и промахнулся. Во-первых, такие тексты действительно не делаются за полдня. Во-вторых, ВП заразил меня своим отвращением к рекламе банка. Я уже не мог анализировать ее с холодной головой. В результате на следующее утро директор получил очень лихую и язвительную, но весьма поверхностную статейку. Директор над ней ржал. Ребята из агентства тайком ее отксерили, чтобы веселить коллег. Все были очень довольны. Кроме ВП.
- Да, - сказал он, - написано смачно. Я даже пару раз хохотнул. Но... Это не то.
И ушел в расстроенных чувствах.
Шесть лет райтером - и вдруг я прокололся, будто начинающий. Статья била по рекламе банка, но глаз считывал подтекст: только идиоты рекламируют себя так. Получалось, банк не умеет тратить деньги. А денег в рекламу банка было вбухано ого-го.
Фактически я дал ВП прочесть его собственную гневную речь, но со смещенными акцентами. Только он-то, второй человек в банке, имел право называть свою рекламу, как ему заблагорассудится. Хоть дерьмом, хоть какашкой. И ВП совсем не обрадовался, когда то же самое сделал какой-то лохматый пофигист. Еще убедительнее и очень едко. Харкнул банку в юридическое лицо.
Когда ВП удалился, директор сказал:
- Ты перестарался. Прочитав твою статью, ВП понял, что его реклама и правда дерьмо! Эх, ты, плюнул человеку в душу... Стыдно. Гы-гы-гы! Все равно мне текст понравился. А теперь забудем, что он вообще был написан.
- Дело привычное, - кивнул я.
Директор разлил по рюмкам коньяк и достал бумажник.
...Потом я ушел из рекламы и с тех пор не видел директора. Через семь лет его взорвали. Со второй попытки, он уже ездил на броневике. Нет, он не производил впечатления человека, которого никто на свете не захочет убить. Матёрый дядька с веселыми глазами и длиннющей непростой судьбой. Очень живой немолодой человек, который если чего на своем пути и не съел, так хотя бы надкусил.
Просто мне казалось, Борис Гольдман умрет лишь когда сам очень захочет.
Жаль, что и тут я ошибся.


1998. Рекламная группа NFQ.
Последний заказ.

Две недели после августовского дефолта. В кабинете скучает менеджер. Вваливается копирайтер. Он внештатник, менеджер его раньше не видел.
- Привет. Ты ведешь этот… Как его, энерго… энерго?..
- «Энергопроект», - подсказывает менеджер. – Да, я. Поехали.
Едва райтер садится в машину, все стекла мигом запотевают.
- Извини, - говорит райтер. – Я слегка после вчерашнего.
- Ничего, - говорит менджер, приоткрывая окно.
В дороге они не разговаривают. Менеджер рулит, райтер дремлет. Машина останавливается у обшарпанного здания уныло-советского вида. Райтер, выбравшись из машины, слегка оживает.
- Хм… В таких местах бывают деньги, - говорит он, оценивающе разглядывая здание.
- Они кабелем торгуют, - объясняет менеджер.
- На кабеле держится мир… - задумчиво произносит райтер.
- Ишь ты, готовый слоган.
– Да ну… Но здесь точно есть деньги.
На выходе из лифта их встречает местный рекламщик. Это высокая крашенная блондинка в деловом костюме ужасного кроя и унылой расцветки. Не хватает бирки «Куплено на рынке». И крашена блондинка отвратительно. Прическа-каре скрывает большую часть лица, но все, что на виду, густо покрыто угрями, прыщами и оспинами.
Она что-то говорит.
Менеджер и райтер нервно переглядываются.
У блондинки золотые зубы.
Почти все.
Оставшись вдвоем в комнате для переговоров, менеджер и райтер переглядываются снова, уже не скрывая изумления.
- Что это было?! – спрашивает райтер.
Менеджер ошалело мотает головой.
- Ты куда меня привез, убийца?!
- Да я, бля, сам в шоке! Я тут сам первый раз…
- Ну, бля… - райтер показывает менеджеру кулак.
Менеджер, делая умоляющее лицо, прижимает руки к груди.
Потом оба начинают смеяться.
- Пиздец какой-то, - говорит менеджер. – Сколько лет работаю… В жизни такого не было.
- Аналогично, - говорит райтер. – Ладно, справимся. Кабель, значит… Будет им кабель. Теперь не встревай, хорошо? Сиди и улыбайся. Ты больше ничем не занят сегодня? Гуд. Это может занять много времени, так что ты отдыхай. Сейчас я работаю.
Входит заказчик, прилично одетый мужчина средних лет и располагающей внешности. В руках у него корявая фанерная корбока с обрезками кабеля. Все образцы выглядят так, будто их только что срезали со столбов. Они грубы и безобразны.
Райтер коротко смотрит на заказчика и прилипает взглядом к образцам в коробке.
- Ага! – плотоядно восклицает он, будто ничего интереснее в жизни не видел.
И потирает руки.
…Через неделю райтера будит телефонный звонок.
- Видите ли, какая ситуация, - говорит голос в трубке. – Мы не уверены, что хотим работать с вашим агентством. Но разработка, которую вы сделали, нам нравится. Давайте мы просто купим ее у вас напрямую? Конечно, не за те деньги, какие выставило агентство в смете, а, скажем, долларов за пятьсот…
- Шестьсот, - машинально говорит райтер.
- За шестьсот, да.
- Ой, да ну вас на фиг, - говорит райтер и вешает трубку.
Нашаривает в изголовье записную книжку, ищет телефон агентства, звонит.
- Привет, мужик. Это твой бывший райтер. Почему, почему… Потому что твой договор с кабельщиками накрылся! Сейчас звонила эта лошадь страшная с золотыми зубами и хотела купить мой концепт напрямую за шестсот баксов. Все ясно? Будешь докладывать боссу, не забудь сказать ему, что лошадь страшную я послал на фиг. Всё, счастливо.
Райтер вешает трубку, заматывается в одеяло и сонно бормочет:
- С-суки, опять разбудили, ненавижу. Всё. Элвис покинул здание. Никогда больше. Ни-ког-да…
За тонкой стеной, будто вторя ему, невнятно матерится вечно пьяный сосед по коммуналке.

http://beauty-n-beast.livejournal.com/151653.html