Уезжай, уезжай, уезжай,
так немного себе остается,
в теплой чашке смертей помешай
эту горечь и голод, и солнце.

Что с ней станет, с любовью к тебе,
ничего, все дольешь, не устанешь,
ничего не оставишь судьбе,
слишком хочется пить в Казахстане.

Так далеко, как хватит ума
не понять, так хотя бы запомнить,
уезжай за слова, за дома,
за великие спины знакомых.

В первый раз, в этот раз, в сотый раз
сожалея о будущем, реже
понимая, что каждый из нас
остается на свете все тем же

человеком, который привык,
поездами себя побеждая,
по земле разноситься, как крик,
навсегда в темноте пропадая.

29 июня 1961

Нет, мы не стали глуше или старше,
мы говорим слова свои, как прежде,
и наши пиджаки темны все так же,
и нас не любят женщины все те же.

И мы опять играем временами
в больших амфитеатрах одиночеств,
и те же фонари горят над нами,
как восклицательные знаки ночи.

Живем прошедшим, словно настоящим,
на будущее время не похожим,
опять не спим и забываем спящих,
и так же дело делаем все то же.

Храни, о юмор, юношей веселых
в сплошных круговоротах тьмы и света
великими для славы и позора
и добрыми -- для суетности века.

1960

Может, в морщинках огня
Тлея, навек пропадая,
Вдруг пожалеет меня
Листьев печаль золотая?

Так же однажды уйду,
Сбросив надежду былую,
Грея в последнем бреду
Чью-то печаль золотую.

Осень... С каждым прожитым мгновеньем для меня это время года стоит всё большего; всё дороже в сердце откликается каждый вздох осеннего дыхания,  всё более трепетно сжимается душа от аромата палых осенних листьев. Госпожа Осень стала для меня поистине святой. Кажется, в чистоте и прозрачности природы появилась на свет вся жизнь. Сотканый из разных тёплых лоскутков осенний мир дарит возращение к истокам, к чистоте начала. Кленовые листья просятся в руки; захватывает дух, когда аккуратно берёшь их уже очень хрупкие, но прекрасные тельца. Носики, радостными птичками, вылетают из рук навстречу новой жизни. Серебром плачет небо; бескрайнее, робко высокое. И особенный сладкий воздух.

Любовь родилась осенью...В числовой ли симметрии или в первых простуженных днях.

И безумно радостно быть Зимой в этой Осени...

Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелета
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное "карр!"
звучит для нас как песня патриота.

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
 

Темнеет снизу, от людей...От каждого человека, от каждого дыхания. Идёт вверх, к верхушкам сосен, к небесной глади и растворяется; очищается священным полотном... 

Из слез, дистиллированных зрачком,
гортань мне омывающих, наружу
не пущенных и там, под мозжечком,
образовавших ледяную лужу,
из ночи, перепачканной трубой,
превосходящей мужеский капризнак,
из крови, столь испорченной тобой,
- и тем верней - я создаю твой призрак,
и мне, как псу, не оторвать глаза
от перекрестка, где многоголосо
остервенело лают тормоза,
когда в толпу сбиваются колеса
троллейбусов, когда на красный свет
бежит твой призрак, страх перед которым
присущ скорее глохнущим моторам,
чем шоферам. И если это бред,
ночной мой бред, тогда - сожми виски.
Но тяжкий бред ночной непрерываем
будильником, грохочущим трамваем,
огромный город рвущим на куски,
как белый лист, где сказано "прощай".
Но уничтожив адрес на конверте,
ты входишь в дом, чьи комнаты лишай
забвения стрижет, и мысль о смерти
приюта ищет в меркнущем уме
на ощупь, как случайный обитатель
чужой квартиры пальцами во тьме
по стенам шарит в страхе выключатель.

1969

Сочинения Иосифа Бродского.
Пушкинский фонд.
Санкт-Петербург, 1992

 

Впрочем, дело, должно быть, в трусости.
В страхе. В технической акта трудности.
Это — влиянье грядущей трупности:
всякий распад начинается с воли,
минимум коей — основа статики.
Так я учил, сидя в школьном садике.
Ой, отойдите, друзья-касатики!
Дайте выйти во чисто поле!

Давно я не плакала после сна... Даже не помню, когда последний раз так горько ревела. Наверное, был очень эмоциональный сон. Двадцать минут вырабатываю соль...

Что бы такое сказать под занавес?!