Мне было семнадцать. Оковы пали. Я забыла обо всем " надо », «не разрешаю ". Никто больше за мной Не будет наблюдать, запоминать плохое и хорошее. Всевидящий взгляд, к которому я относилась с таким благоговения, перестал существовать для меня. Я вырвалась из плена, ушла от правильного и неправильного. Дорога к славе серебрилась передо мной. Бессташно вышла из отцовского дома. Новая душа, новое тело.

Я увидела себя в огромном зеркале, с резной витой рамой и венецианского стекла. На меня смотрела чужая женщина, незнакомка невероятной красы, от которой перехватывало дыхание. Огненно - рыжие волосы падали на плечи водопадом, точь -в- точь, как у матери, точь -в- точь, как мне всегда хотелось. Глаза были миндальным, как у отца. Но чуть шире. Тело стало стройным, а ноги в лодыжек не толще запястья. Это было не мое тело. Не моя душа. В тела был свой ??характер. Оно требовало шелковых чулок, лаковых туфелек на каблуках, костюмов сшитых по лучшим покроя, нужна была бархатная шляпа мужского фасона, мужского же кроя блузы и шелковые итальянские галстуки. Тело требовало и оно получало. Я была богата, когда богат - все легко, надо было просто прийти и заказать. Широким уверенным шагом я выходила на Корсо, что на панской, и казалась выше и Холен всяких господ. Настоящая золотая молодежь.

Порожденная этим случайным видом в зеркале перемена во мне, случилась внезапно, и, вместе с тем, во мне родились удивительные желания, в которых я даже не догадывалась. Мне ни нужны были ни дом, ни семья, ни общество, но мир принадлежала только мне.

" Мертвое, Мертвое, Мертвое ", - кричала я и отшвыривала учебники по латыни и греческого. И в диком порыве бежала за резиденцию, на гору Габсбургов (теперь парк Юрия ). Там был мой сад утешений. Там стройные сине- черные ели, там стелятся кусты можжевельника, где прячутся тролли. Слегка дрожат деревья и солнечные блики, и листья. Все танцует. И вот моя березовая рощицу над овраг, где открывался вид на речную долину. Сюда приходила я отдыхать.

Он сидел на одной из скамеек и смотрел на переплетения деревьев и земли, земли и реки вдали. Ему было чуть за сорок, с небольшой лысиной. Немного низкий. Когда я присела, он поднял глаза на меня. Как тот мой любимый священник в саду резиденции, и он всегда был здесь. Тот всегда говорил о Иисуса, а этот о Иоганна Себастьяна, так он называл Баха, - свою веру. " Это разговор прямо с сердцем, без священников и посредников " - говорит он. И рисует в блокноте нотные состояние.

Он привел меня к себе в дом. Он потерял жену давно, она сошла с ума - ела цитрусы с кожурой, НЕ чувствуя вкуса, а однажды поднялась на чердак, забралась в ящик, и закрыла крышку. Он прожил с ней десять лет. В комнатах чувствовался Берлинский вкус. Я отдалась ему с такой дикой страстью, будто он был Бог. Впервые я увидела полностью обнаженного мужчину. Обнаженное мужское тело принадлежит тебе. Я лежала рядом с моим любовником, напуганная и недвижимая. И наслаждалась этим моментом, как молитвой. Смотрела в синь его глаз, целовала его губы и волосатую грудь. Бесконечные дни нашего единения. Поиски ключа к неизвестному. А потом разговоры, дни отдыха и вопросов, откуда, кто родители, кто в него был первой.

" Сладкая моя, ты же умная, прошу тебя, уверуй в Иоганна Себастьяна. Бог это Бах. Его язык для всех. Это язык вдохновения ".

Кажется, нет ничего красивее орехового дерева. Детьми мы прятались под орехом от дождя, ореховые листья поблескивалы, как воск. В его комнате пианино из блестящего орехового дерева, из него же сделан круглый вертящийся стул. Этот стул, Который остался с детства, когда он жил в Берлине. Я сижу голая, НЕ ощущаю стыда, и чувствую теплый орех. И вспоминаю, как пряталась под огромным орехом и гладила его кору. Нагретое дерево, воспоминание маленькой девочки, легкое касание рукой. Я возвращаюсь к нему в кровать и Чтобы разбудить нежно касаюсь губами ...

Я думаю, я вижу его везде: утром, за завтраком, в аптеке, где прохожу практику ... Я ищу его. Может он как раз заходит в банк. Или выходит оттуда? Только взглянуть на него - подарок судьбы. Смотрю, как проходит он своим танцевальными шагом. Невысокий, но узкий в бедрах. Так, как надо. Берлин. Во что он означает для меня. Берлин. Большой немецкий мир свободы, бульваров, молодых острословов и сплетница, опасного флирта, эротизм кабаре. Я жду под его окном. Вижу, как он разговаривает с коллегами, живет без меня, своей жизнью. Переходит площадь и заходит в закусочную, пообедать. Раздавлен.

Для тех, кто не знает. Марта Блюм прошла все ужасы немецко - румынских лагерей, после войны эмигрировала в Австрию, а затем в Канаду. Где, не так давно, умерла. Читая ее книги, остается сожалеть, что она начала писать, когда ей было за восемьдесят лет. И рядом не было устойчивого редактора ).

Сергей Воронцов

Плюс Бонус. Удивительное совпадение. Стихотворение Мозеса Розенкранца, поэта и писателя из Черновцов, написан к войне. Такое ощущение, что Марта познакомились именно с ним )) Настоящий " Бахопоклонник ".

ФУГА КРОВИ

О Бах струящийся с янтарных клавиш
кровь на губах и пальцах урагана
ты сердце рвешься в смерть и все же славишь
все что грядет гудение органа

Опять гремит высокое барокко
чья партитура вечно такова
что темно -красными шагами года
запятнана опавшая листва.

Но смертной целомудренно и юном
порыв стихает в напряженно теле
мгновенье замолчать скрипичным струнам
черед молчанья для виолончели.

Дрожит душа терзается от страха
и клавиши истомлены в мольбе
орган в края плен кровью Баха
вкус крови Иисуса на губах.

Перевод Е. Витковский