Наконец-то дочитала магический реализм Кортасара. Скажу я вам - это настоящая зарядка для мозгов, читаешь в напряжении, но оно какое-то приятное, после тяжкие, казалось бы, мысли, проработанные тобой, улетучиваются легкими пушистыми облачками во вселенную, оставляя осадок из близких тебе слов, фраз, образов. Сюжет книги подобен кардиограмме лихарадящего человека, нет, даже пожалуй поездке на американских горках с невероятными поворатами под невообразимыми углами, то спокойно поднимаешь вверх, то ухаешь вниз, то едешь по ровной поверхности. Самое главное осознать- книга полностью не может быть понята, даже понимать первую часть ты начинаешь по-немногу, дозированно, по прочтении второй. В то же время встречаются фразы, которые уже итак есть на подкорке твоего мозга, твои личные прописные истины, которые находятся там уже очень давно, и только остается удивляться с какой легкостью Кортасар описывает абсолютно простыми словами те вещи, которые мы знаем, но, возможно никогда не могли/не смели/не осмеливались обличить в слова и воспроизвести вслух. Ну и под конец вываливаю цитаты, дабы освободить книгу от радужного месева закладок, закладочек и наклеек...
"Бесполезно. Обречен на то, чтобы меня прощали. Возвращайся-ка домой и читай Спинозу. Мага не знает, кто такой Спиноза. Мага не знает, кто такой Спиноза. Мага читает длиннющий роман Переса Гальдоса, русские и немецкие романы, которые тут же забывает. Ей и в голову не придет, что это она обрекает меня на Спинозу. Неслыханный судия, судия, ибо станешь творить суд своими руками, судия, потому что достаточно тебе взглянуть на меня - и я пред тобой, голый, судия, потому что ты такая нескладеха, такая незадачливая и непутевая, такая дурочка - дальше некуда. В силу всего этого, что я осознаю всей горечью моего знания, всем моим прогнившим и выхолощенным нутром просвещенного, вышколенного университетом человека, -в силу всего этого - судия. Так кинься же вниз, ласточка, с острым, как ножницы, хвостом, которым ты стрижешь небо над Сен-Жер-мен-де-Пре, и вырви эти глаза, которые смотрят и не видят, ибо приговор мне вынесен и обжалованию не подлежит, и уже грядет голубой эшафот, на который меня вознесут руки женщины, баюкающей ребенка, грядет кара, грядет обманный порядок, в котором я в одиночку буду познавать науку самодовольства, науку самопознания, науку сознания. И, постигнув всю эту массу науки и знания, я буду пронзительно тосковать по чему-то, например по дождю, который пролился бы здесь, в этом мирке, по дождю, который наконец-то пролился бы, чтобы запахло землей и живым, да, чтобы наконец-то здесь запахло живым."

"Человек есть не что иное, как то, чем он хочет быть, чем намеревается быть, барахтаясь в словах, в поступках, в забрызганной кровью радости и в прочем тому подобном."

"Мир, нарисованный цветными мелками, крутился вокруг и втягивал их в свою пляску: жареный картофель - желтыми мелками, вино - красными, бледное, нежное небо - небесно-голубыми с прозеленью там, над рекою. Еще раз бросить монетку, в ящичек из-под сигар, чтобы удержать, не дать исчезнуть собору, вернее, обречь его на исчезновение лишь с тем, чтобы он потом вернулся вновь, и исчез под струей воды, и снова - штрих за штрихом, черный мелок, синий, желтый - возвратился бы сюда. Улица Дофин - серыми мелками, лестница - густо-черными; комната с её ускользающими очертаниями хитро вычерчена зелеными; шторы - белыми; на постели пончо - всеми цветами радуги - да здравствует Мексика; любовь - мелками, жаждущими фиксатора, который закрепил бы её в непрочном сегодняшнем мгновении, любовь выписана душистыми мелками, губы - оранжевыми, тоска и пресыщение - бесцветными мелками, кружащимися в неуловимой пыльце, что оседает на спящие лица, на тела, подобные спресованному тоской мелу."

"Проходя по набережной Селестэн, я наступаю на сухие  листья, и когда поднимаю один и приглядываюсь к нему хорошенько, то вижу, что весь он заполнен пыльцою старого золота, а под нею - земные недра с мшистым дыханием, которое пристает к моей ладони."

"Любовь моя, я люблю тебя, не ради себя,  не ради тебя, не ради нас обоих, я люблю тебя не потому, что моя кровь кипит во мне и зовет любить тебя, я люблю тебя и хочу тебя, потому что ты не моя..."

"Жизнь - как комментарий к чему-то другому, до чего мы не добираемся: оно совсем рядом, только сделать прыжок, но мы не прыгаем."

"Трудно отказаться от веры, что цветок может быть красив просто так, ни для чего; горько признать, что возможен танец в полной темноте..."

"Сколь бессмысленны занятия человека, самого себя приукрашивающего, повторяющего бесконечно свой двухнедельный распорядок: та же еда, и дела все те же, но сызнова, и газета одна и та же, и неменяющиеся принципы в неизменных обстоятельствах. Может быть, и есть тысячелетнее царство, но если бы когда-нибудь мы оказались в нем, если бы стали им, то оно бы перестало так назваться. Даже если не отнимать у времени подстегивающего хлыста истории, даже если не отбросить ворох всяких даже, мы все равно по-пержнему будем принимать красоту за цель и мир на земле за предел желания и оставаться по эту сторону двери, где, по сути, не всегда плохо и очень многие находят жизнь вполне удовлетворительной, духи приятными, жалованье хорошим, литературу высокохудожественной, звук стереофоническим, а раз так, зачем волноваться, поскольку мир, по-видимому, все-таки конечен, а история приближается к своей оптимальной точке, род человеческий из средних веков вступает в эру кибернетики. Tout va tres bien, madame la Marquise, tout va tres bien, tout va tres bien."