Алкоголь

Зелена вода річок зупиняється в теплих руслах,
риби, мов дирижаблі розганяють планктон
і змучені птахолови намагаються впіймати
кожне слово.

Міцно тримай у руках кольорове ганчір’я і скотч,
якими стягнуто різані вени нашого героїчного часу.
Колись нарешті вимкнеш це радіо,
звикаючи до неї, звикаючи до її дихання,
і вона, вдягнувши твою футболку,
принесе тобі серед ночі води.

На літній терасі горнята з рештками чаю
заливаються зливою, наповнюються недопалками,
у нас із тобою спільна застуда, у нас із тобою довгі розмови -
ти не помічаєш ранкових дощів, пізно лягаючи спати
і так само пізно прокидаючись,
я пишу вірші про те як я люблю
цю жінку і як я вигадую
все нові і нові слова,
лише б їй про це
не сказати.

(С. Жадан)

А на полу лежит цветок
И мне так лень его поднять
Который месяц я стараюсь
Но не могу тебя понять
Ты прячешь мысли как конфеты
На антресолях и в шкафу
А я стараюсь, добиваюсь
Тебя понять я не могу
Ты проходишь мимо
Не оставляя и следа
Я посмотрю тебе на спину
И кажется что я не я
Звонки «вот так» почти за полночь
Когда уже пора вставать
Я не смогу тебе ответить и безмолвно
Завалюсь опять в кровать
А ты не спишь, ты ждешь «чего-то»
Но «чего-то» не достать
И по дороге обернешься
Запишешь что-нибудь в тетрадь
Ты проходишь мимо
Не оставляя и следа
Я посмотрю тебе на спину
И кажется что я не я

(Диана Арбенина)

В ГОСУДАРСТВЕ ПО ИМЕНИ КАК БЫ…

Я живу в государстве по имени КАК БЫ,
где, как это ни странно,
нет улицы Кафки,
где и Гоголя как бы читают,
а как бы и Хармса,
где порой как бы любят,
но как бы и не без хамства.
«Это правда, что все как бы пьют
в государстве по имени КАК БЫ?»
Есть, кто как бы не пьет,
и, поверьте мне,
как бы ни капли…
«Что вообще за народ эти самые ваши КАКБЫЙЦЫ?»
Как бы милый вполне,
но бывают порой как бы воры и как бы убийцы...
В основном все мы как бы радушны
и как бы достойны.
Все у нас поголовно за мир,
но бывают порой как бы войны.
В стольких кухоньках — как бы Чечня,
где побоища, словно с врагами,
утюгами,
ножами кухонными и утюгами.
Наше КАК БЫ — везде,
словно будничное полоумье.
Как бы судьи в суде,
как бы думающие — в Думе.
Мне раскрыла КАКБЫЙКА одна
свою крошечную как бы тайну:
«Я в вас как бы навек влюблена...
Вас читаю и как бы вся таю...»

Я хочу перед Богом предстать
как я есть,
а не как бы,
не вроде —
лишь бы «как бы счастливым не стать»
в «как бы жизни»
и «как бы свободе».

(Е. Евтушенко)

Наша жизнь не приемлет в себе постоянства,
И прощаться легко. Только некая грусть
Занимает в душе небольшое пространство,
Если сверху смотреть на отмеренный путь.

Ведь прощаемся мы не с людьми, не с местами,
И не в том, между нами, расставания суть -
Всякий раз мы прощаемся с нашими днями,
Что уже не вернуть...

А. Макаревич

знаешь сегодня мне снилось
что я наконец вернулся
в твой город. и судя по снегу
был март. ветер рвался в уши.
мы шли вдоль залива и стыли
и целовались глазами.
ни с кем мне не было лучше
молчать и шагать часами.
мы передавали друг другу
одну на двоих сигарету.
во сне я так и не вспомнил
что бросил курить прошлым летом.
а снег умирая был липким.
забыв обо мне ты лепила
себя у меня в объятьях.
желанием таяли спины.
я в снег упал. и проснулся
и пил. и вода проливалась
текла по плечам коромысла.
ноябрь догорал. светало...

(Диана Арбенина)

КРИЛА
(Новорічна балада)

Через ліс-переліс,
через море навкіс
Новий рік для людей подарунки ніс:
Кому — шапку смушеву,
кому — люльку дешеву,
Кому — модерні кастети,
кому — фотонні ракети,
Кому — солі до бараболі,
кому — три снопи вітру в полі,
Кому — пушок на рило,
а дядькові Кирилові — крила.

Був день як день, і раптом — непорядок,
Куфайку з-під лопаток — як ножем прошило.
Пробивши вату, заряхтіли радо,
На сонці закипіли сині крила.

Голодні небом, випростались туго,
Ковтали з неба синє мерехтіння,
А в дядька в серці — туга,
А в дядька в серці — тіні.

(Кому — долю багряну,
кому — сонце з туману,
Кому — перса дівочі,
кому — смерть серед ночі,
Щоб тебе доля побила,
а Кирилові, прости Господи, —
крила.)

Жінка голосила: «Люди як люди.
їм доля маслом губи змастила.
Кому — валянки,
кому — мед од простуди,
Кому — жом у господу,
а цьому гаспиду,
прости Господи, — крила?!»

Так Кирило до тями брів,
І, щоб мати якусь свободу,
Сокиру бруском задобрив,
І крила обтяв об колоду.
Та коли захлинались сичі,
Насміхалися зорі з Кирила
І, пробивши сорочку вночі,
Знов кипіли пружинисті крила.
Та Кирило з сокирою жив,
На крилах навіть розжився —
Крилами хату вшив,
Крилами обгородився.
А ті крила розкрали поети,
Щоб їх муза була не безкрила,
На ті крила молились естети,
І снилося небо порубаним крилам.

(Кому — нові ворота,
кому — ширшого рота,
Кому — сонце в кишеню,
кому — дулю дешеву,
Щоб тебе доля побила,
а Кирилові — не пощастить же
отак чоловікові! — крила.)

(І. Драч)

Лишилось тільки ще спакуватись... Се було одно з тих незчисленних "треба", які мене так утомили і не давали спати. Дарма, чи те "треба" мале, чи велике, - вагу те має, що кожен раз воно вимагає уваги, що не я їм, а воно мною уже керує. Фактично стаєш невільником сього многоголового звіра. Хоч на час увільнитись від нього, забути, спочити. Я утомився.
Бо життя безупинно і невблаганно іде на мене, як хвиля на берег. Не тільки власне, а і чуже. А врешті - хіба я знаю, де кінчається власне життя, а чуже починається? Я чую, як чуже існування входить в моє, мов повітря крізь вікна і двері, як води притоків у річку. Я не можу розминутись з людиною. Я не можу бути, самотнім. Признаюсь - заздрю планетам: вони мають свої орбіти, і ніщо не стає їм на їхній дорозі. Тоді як на своїй я скрізь і завжди стрічаю людину.
Так, ти стаєш мені на дорозі і уважаєш, що маєш на мене право. Ти скрізь. Се ти одягла землю в камінь й залізо, се ти через вікна будинків - тисячі чорних ротів - вічно дихаєш смородом. Ти бичуєш святу тишу землі скреготом фабрик, громом коліс, брудниш повітря пилом та димом, ревеш від болю, з радості, злості. Як звірина. Скрізь я стрічаю твій погляд; твої очі, цікаві, жадні, влазять у мене, і сама ти, в твоїй розмаїтості кольорів й форм, застрягаєш в моїй зіниці. Я не можу розминутись з тобою... я не можу бути самотнім... Ти на тільки йдеш поруч зо мною, ти влазиш всередину в мене. Ти кидаєш у моє серце, як до власного сховку, свої страждання і свої болі, розбиті надії і свою розпач. Свою жорстокість і звірячі інстинкти. Весь жах, весь бруд свого існування. Яке тобі діло, що ти мене мучиш? Ти хочеш буть моїм паном, хочеш взяти мене... мої руки, мій розум, мою волю і моє серце... Ти хочеш виссать мене, всю мою кров, як той вампір. І ти се робиш. Я живу не так, як хочу, а як ти мені кажеш в твоїх незліченних "треба", у безконечних "мусиш".
Я утомився.
Мене втомили люди. Мені докучило бути заїздом, де вічно товчуться оті створіння, кричать, метушаться і смітять. Повідчиняти вікна! Провітрить оселю! Викинуть разом із сміттям і тих, що смітять. Нехай увійдуть у хату чистота й спокій.
Хто дасть мені втіху бути самотнім? Смерть?
Сон?
Як я чекав їх часом!
А коли приходив той прекрасний брат смерті і брав мене до себе - люди і там чигали на мене. Вони сплітали своє існування з моїм в химерну сітку, намагались налити мої вуха та моє серце тим, чим самі були повні... Слухай-но, слухай! Ти й тут несеш до мене свої страждання? Своє мерзенство? Моє серце не може більше вмістити. Воно повне ущерть. Дай мені спокій...
Так було по ночах.
А вдень я здригався, коли чув за собою тінь від людини, і з огидою слухав ревучі потоки людського життя, що мчали назустріч, як дикі коні, з усіх городських вулиць.
....
(М. КОЦЮБИНСЬКИЙ)

Давай будет так

Давай будет так: нас просто разъединят,
Вот как при междугородних переговорах -
И я перестану знать, что ты шепчешь над
Ее правым ухом, гладя пушистый ворох
Волос ее; слушать радостных чертенят
Твоих беспокойных мыслей, и каждый шорох
Вокруг тебя узнавать: вот ключи звенят,
Вот пальцы ерошат челку, вот ветер в шторах
Запутался; вот сигнал sms, вот снят
Блок кнопок; скрипит паркет, но шаги легки,
Щелчок зажигалки, выдох - и все, гудки.

И я постою в кабине, пока в виске
Не стихнет пальба с разгромленных эскадрилий.
Счастливая, словно старый полковник Фрилей,
Который и умер - с трубкой в одной руке.

Давай будет так: как будто прошло пять лет,
И мы обратились в чистеньких и дебелых
И стали не столь раскатисты в децибелах,
Но стоим уже по тысяче за билет;
Работаем, как нормальные пацаны,
Стрижем как с куста, башке не даем простою -
И я уже в общем знаю, чего я стою,
Плевать, что никто не даст мне такой цены.
Встречаемся, опрокидываем по три
Чилийского молодого полусухого
И ты говоришь - горжусь тобой, Полозкова!
И - нет, ничего не дергается внутри.

- В тот август еще мы пили у парапета,
И ты в моей куртке - шутим, поем, дымим:
(Ты вряд ли узнал, что стал с этой ночи где-то
Героем моих истерик и пантомим);
Когда-нибудь мы действительно вспомним это -
И не поверится самим.

Давай чтоб вернули мне озорство и прыть,
Забрали бы всю сутулость и мягкотелость
И чтобы меня совсем перестало крыть
И больше писать стихов тебе не хотелось;

Чтоб я не рыдала каждый припев, сипя,
Как крашеная певичка из ресторана.

Как славно, что сидишь сейчас у экрана
И думаешь,
Что читаешь
Не про себя.

(Вера Полозкова)

Стакан с водой



Ты стоишь в стакане передо мной, водичка,
и глядишь на меня сбежавшими из-под крана
глазами, в которых, блестя, двоится
прозрачная тебе под стать охрана.

Ты знаешь, что я -- твое будущее: воронка,
одушевленный стояк и сопряжен с потерей
перспективы; что впереди -- волокна,
сумрак внутренностей, не говоря -- артерий.

Но это тебя не смущает. Вообще, у тюрем
вариантов больше для бесприютной
субстанции, чем у зарешеченной тюлем
свободы, тем паче -- у абсолютной.

И ты совершенно права, считая, что обойдешься
без меня. Но чем дольше я существую,
тем позже ты превратишься в дождь за
окном, шлифующий мостовую.


(Иосиф Бродский)

Наряду с отоплением в каждом доме
существует система отсутствия. Спрятанные в стене
ее беззвучные батареи
наводняют жилье неразбавленной пустотой
круглый год, независимо от погоды,
работая, видимо, от сети
на сырье, поставляемом смертью, арестом или
просто ревностью. Эта температура
поднимается к вечеру. Один оборот ключа,
и вы оказываетесь там, где нету
никого: как тысячу лет назад
или несколько раньше: в эпоху оледененья,
до эволюции. Узурпированное пространство
никогда не отказывается от своей
необитаемости, напоминая
сильно зарвавшейся обезьяне
об исконном, доледниковом праве
пустоты на жилплощадь. Отсутствие есть всего лишь
домашний адрес небытия,
предпочитающего в итоге,
под занавес, будучи буржуа,
валунам или бурому мху обои.
Чем подробней их джунгли, тем несчастнее обезьяна.

(Иосиф Бродский)

Кошка

Я видел таких свободных и чистых.
Я видел таких закубованных в рай.
Я видел таких озадаченно-гибких.
Я знаю и тех, кто всё рвётся за край.
Я знаю таких, кто гуляет по крышам.
Встречались и те, кто сидит по домам.
Я в курсе, что снова меня здесь не слышат.
Да я не из тех, кто верит ушам.

Ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Да, ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Задержка в пути на срок больше полвека?
Кто мог, отдохнул, кто хотел, опоздал.
Я видел тупиц и отступниц от веры.
Я знаю и тех, кому всё пополам.
Я много смотрел, но мало что видел.
Я часто тонул в слишком ярких лучах.
Ты много успел, да, но всё же послушай,
тут дело не в крыльях, тут дело в корнях.

Но ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Инверсия чувств, как и смена постелей,
привычна для жителей этих широт,
В цене постоянство, но в большей - потери,
и сплетен фонтан, извергающий рот.
Я знаю, как жить неразменной монетой.
Я видел инстинктов постылую власть.
Я тоже из тех очумевших поэтов,
кто смог так легко в заблуждение впасть.

Да ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Ты кошка, которая гуляет сама по себе.

(Светлана Сурганова)

Я памятник воздвиг себе иной!

К постыдному столетию -- спиной.
К любви своей потерянной -- лицом.
И грудь -- велосипедным колесом.
А ягодицы -- к морю полуправд.

Какой ни окружай меня ландшафт,
чего бы ни пришлось мне извинять, --
я облик свой не стану изменять.
Мне высота и поза та мила.
Меня туда усталость вознесла.

Ты, Муза, не вини меня за то.
Рассудок мой теперь, как решето,
а не богами налитый сосуд.
Пускай меня низвергнут и снесут,
пускай в самоуправстве обвинят,
пускай меня разрушат, расчленят, --

в стране большой, на радость детворе
из гипсового бюста во дворе
сквозь белые незрячие глаза
струей воды ударю в небеса.

(Иосиф Бродский)

Помнишь нас учили быть птицами
Ах, не отворачивай голову
Птицами с волшебными лицами
Чистыми, высокими, гордыми
Птицами, летящими за море,
Чтобы вернуться и заново
В клювиках созведия спицами
Помнишь, нас учили быть птицами

Помнишь, нас учили жить песнями
Когда нам не сиделось за партами
Мы бежали в рай, где под лестницей
Маялась гитара инфарктами
и не знали мы тогда, черти скрытные,
Трогая ресницы ресницами,
Что уже тогда были с крыльями
Помнишь, нас учили быть птицами

Помнишь да ты забыть не всесильная
Встань у окна черной веткою
Страшно во дворце ночью зимнею
И король хрипит да хрипит над соседкою
Ляжем вдвоем, но не спится нам
Если спирт - исток да не к случаю
Помнишь, нас учили быть птицами
Господи..зачем они мучились?

Д.Растаев

Образ из Океана

Изгой жил в общежитии. Поэтому никто не знал, что Изгоя зовут Изгой. Все называли его другими именами. Соседи справа называли его Неудачник, а соседи слева - Счастливчик. И то и другое было правдой, ведь Изгой и вправду был Неудачником для соседей справа и Счастливчиком для соседей слева...
Внизу жили шумные студенты, мечтавшие побыстрее закончить обучение и покинуть общежитие. Они еще не знали, что от смены общежитий ничего не изменится.
Сверху как раз жили такие бывшие студенты, которые после обучения переехали из своего общежития в это. Они считали, что чего-то добились в жизни просто благодаря тому, что переехали. А еще выше жили какие-то Начальники. Изгой не знал о них ничего, кроме того, что они - Начальники...
В общежитии было много людей... Таких разных и таких одинаковых одновременно.
Изгой занимал маленькую угловую комнатку на втором этаже общежития. По утрам он ходил на работу. Днем он обедал, а вечером возвращался в свою комнатку. В ней, кроме Изгоя, жил телевизор, который каждый вечер о чем-то говорил, но Изгой не слушал его, потому что в телевизоре были те же соседи справа, соседи слева, студенты и начальники...
Изгой мечтал об Океане. Он всегда хотел увидеть Океан. Конечно, в городе было много рек и озер, а однажды, в детстве, Изгой даже ездил отдыхать на море, но... Изгой хотел увидеть Океан, услышать его шум, почувствовать вкус соленых брызг на губах... Но до Океана было так далеко! А на работе платили так мало, что все деньги уходили на еду и оплату маленькой комнатки в общежитии.
Изгой почти смирился с тем, что его мечта увидеть Океан так и останется мечтою...
Но однажды он пришел с работы в свою маленькую комнатку, лег на кровать, посмотрел на белый потолок и вдруг понял, что его жизнь - пуста. И тогда он включил телевизор, чтобы заглушить это жуткое чувство. Но когда он включил телевизор и увидел соседей справа, соседей слева, студентов и начальников, то вдруг с ужасом понял, что его жизнь, жизнь Изгоя - не просто пуста. Его жизнь - это жизнь человечка из телевизора. Причем не просто из телевизора, а из телевизора, который стоит в пустой комнате пустого здания, и в этот телевизор никто не смотрит. А он, Изгой, словно не знает этого и кривляется, играет, как звезда экрана, не понимая, что телевизор, в котором его показывают, даже не включен в розетку...
И когда Изгой понял это, он вышел из общежития и пошел к Океану. Пешком, оставив все, оставив пустую комнату, которая была пустой, даже когда в ней жил Изгой, оставил телевизор с его несуществующими образами, оставил соседей справа и соседей слева, оставил шумных студентов и гордых начальников...
Он отправился к Океану...
По пути ему встречалось множество общежитий. Таких разных и одинаковых одновременно... Иногда Изгой голодал, а иногда его кормили. Кто из жалости, а кто из уважения. Ведь многие из жителей общежитий хоть раз в жизни, но хотели идти к Океану, но мало кто решился сделать даже шаг, оставшись в своих маленьких комнатах с привычными соседями и привычным телевизором с его привычными образами. Эти люди понимали Изгоя и, как могли, помогали ему. Быть может, они надеялись, что Изгой дойдет и вспомнит о них перед лицом Океана...
Иногда Изгой замерзал в пути, а иногда его сжигала невыносимая жара, иногда он пробирался сквозь болота, рискуя на каждом шагу, а иногда брел по ровной асфальтовой дорожке, словно специально проложенной для него...
Вот и море, на котором Изгой отдыхал в детстве. Изгой искупался и улыбнулся. Сейчас даже море казалось мелким. Настолько, что Изгой пошел по нему вброд.
И когда Изгой вышел на другой берег моря, то вдруг отчетливо понял, что Океан совсем рядом. Изгой почувствовал соленый запах, ощутил дыхание Океана. Такое огромное и легкое одновременно...
А потом Изгой вышел на берег Океана...
У Океана не было ни начала, ни конца... Огромные волны ходили вдалеке, но они казались лишь незначительной рябью. Шум прибоя оглушил Изгоя, и он сел на берегу, привыкая к мысли, что его мечта сбылась, что он увидел Океан...
Изгой долго сидел на берегу. Иногда брызги прибоя попадали Изгою в лицо... Иногда эти брызги собирались в капли и падали, словно слезы, не задерживаясь на гладкой коже...
Изгой сидел долго. А может - один миг. Ведь на берегу Океана нет времени. Время есть только в общежитиях. Там оно необходимо, чтобы жители вовремя ходили на работу, вовремя принимали обед и вовремя ложились спать...
Изгой сидел долго, а может - всего лишь миг, но вдруг раздался голос.
- Зачем ты пришел? - спросил Океан.
- Увидеть Тебя... - ответил Изгой.
- Почему же ты сидишь на берегу? - спросил Океан.
- Я смотрю на Тебя... - ответил Изгой.
- Хорошо, - сказал Океан и замолчал.
Изгой сидел долго, а может - всего лишь миг, ведь на берегу Океана нет времени, а только приливы и отливы. И шум прибоя.
- Океан! - вдруг сказал Изгой.
- Да? - откликнулся Океан.
- Я очень одинок... - сказал Изгой. - Я словно изображение в выключенном телевизоре, который стоит в пустой комнате пустого дома...
- Это не правда, - сказал Океан. - Ты не изображение, ты - живой...
- Но почему я так одинок! - закричал Изгой, заглушая шум прибоя. - Помоги мне, Океан!
- Конечно, чего ты хочешь?
- Я не могу больше жить в общежитиях и выслушивать сочувствие справа и зависть слева, слушать наивные мечты студентов и терпеть глупую спесь начальников... Я хочу отдельный дом, огромный и каменный, и чтобы в нем было все необходимое для жизни...
- Отдельный дом? - спросил Океан. - Хорошо... Весь этот мир на берегу - лишь мой образ. Я намыл песок и камень, создав материки, я даю воду облакам, которые орошают землю и дают жизнь растениям... Все живое на суше вышло из меня. Я могу создать все, что ты хочешь. У тебя уже есть отдельный дом...
- Спасибо, Океан! - сказал Изгой и пошел назад.
Путь обратно был гораздо проще, чем путь к Океану. Вскоре Изгой стоял рядом со своим общежитием. И вдруг совсем неподалеку он увидел огромный дворец! Он был больше, чем несколько общежитий вместе взятых!
В изумлении подошел Изгой к воротам дворца и прочитал на двери свое имя. Изгой вошел и стал жить в собственном огромном доме. Здесь было все необходимое для жизни. Каждый день Изгой обходил несколько комнат, а тех, где он еще не бывал, казалось, становилось только больше. Каждый день Изгой бродил по своему необъятному дворцу. Но однажды он вдруг понял, что комнаты, несмотря на все свое разнообразие, - одинаковы. И бродя по своим разным, но одновременно одинаковым комнатам, Изгой вдруг с ужасом осознал, что они пусты точно так же, как и его жалкая угловая комнатка в общежитии!
Да, теперь вместо маленького телевизора в каждой комнате был огромный плазменный экран, но Изгой вдруг с ужасом осознал, что ничего не изменилось, и он по-прежнему изображение на выключенном телевизоре в пустых комнатах пустого дома. И лишь диагональ выключенного экрана стала больше...
И тогда Изгой выскочил из своего персонального дворца и побежал на берег Океана. Он бежал не переводя дыхания, и даже моря теперь казались лужами, едва замочившими ноги...
- Зачем ты пришел? - спросил Океан, когда Изгой вновь сидел на берегу и вдыхал соленый воздух. И капли прибоя все также стекали по щекам, не удерживаясь на гладкой коже.
- Я по-прежнему одинок, - сказал Изгой. - Я словно изображение на огромном выключенном экране, который висит в пустых комнатах пустого дворца...
- Это не правда, - сказал Океан. - Ты не изображение, ты - живой...
- Помоги мне, Океан! - взмолился Изгой.
- Конечно, чего ты хочешь?
- Мне одиноко. Я хочу друга, который никогда не предаст, который поймет меня, который всегда выслушает и поможет...
- Хорошо... - сказал Океан.
И вдруг из прибоя вышел юноша.
- Привет, - сказал он и улыбнулся. - Меня зовут Друг. Я создан Океаном для тебя...
Изгой смотрел на Друга и внутри у него стала подниматься радость.
- Пойдем со мной! - воскликнул Изгой.
- Куда? - удивился Друг.
- Как куда?! - Изгой уже спешил в путь. - В мой дом! Мы будем вместе ходить по комнатам дворца, и мне уже не будет так одиноко!
- Хорошо... - пожал плечами юноша. - Ведь я твой друг... Пойдем!
И они вернулись на материк, во дворец Изгоя.
Они долго бродили по бесконечным, но теперь таким одинаковым комнатам дворца. Пока однажды Изгой вдруг с ужасом не осознал, что ничего не изменилось, и теперь вместо одного изображения на погашенном экране стало бродить два изображения...
И тогда Изгой выпрыгнул из окна своего дворца и полетел к Океану!..
- Зачем ты пришел? - спросил Океан.
- Помоги мне... - прошептал Изгой.
- Конечно, чего ты хочешь?
- Свою половинку...
- А разве ты не целый? - удивился Океан.
- Наверное, ведь я чувствую одиночество... Дай мне Супругу, которая будет дополнять меня, которая станет моей частью и одновременно противоположностью...
- Хорошо, - сказал Океан, и на берег вышла удивительная девушка.
- Кто ты? - спросил Изгой, не в силах отвести глаз.
- Я - твоя... - улыбнулась девушка. - А ты - мой...
Изгой взял ее за руку.
- Пойдем...
- Куда? - удивилась девушка.
- В мой дом, там на материке... Мы больше не будем ходить по комнатам и смотреть на пустые экраны несуществующих образов. Мы просто останемся в первой попавшейся комнате и будем вдвоем. Мы будем целым!
- Хорошо, - сказала девушка. - Ведь я - твоя...
И они вернулись во дворец. Они выбрали комнату и остались в ней. Они смотрели друг на друга, они были счастливы, но однажды девушка заплакала.
- Почему ты плачешь? - спросил Изгой. - Ведь мы полны!
- Да, но вокруг - пусто. Ты не замечаешь? Я чувствую себя живой рыбкой в аквариуме, который окружен выключенными телевизорами. Я знаю, что в каждом из них играют актеры, хоть и не вижу их. Но мне страшно жить в окружении выключенных телевизоров!.. И еще я очень боюсь, что рано или поздно наш аквариум тоже превратится в выключенный телевизор...
- Я понимаю тебя... - Изгой вдруг с ужасом осознал услышанное. Он обнял девушку и поцеловал ее мокрые от слез щеки...
И вдруг он почувствовал вкус Океана... В слезах любимой была та же соль.
- И живое в пустоте - лишь аквариум среди выключенных телевизоров... - сказал он. - Нам нужны другие целые, нам нужны другие живые...
Он прижал к себе любимую, чтобы стать одним. Выпил ее слезы, смешанные со своими, и оказался на берегу Океана.
- Зачем ты пришел? - спросил Океан.
- Помоги мне... - сказал Изгой.
- Конечно, чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы вокруг были такие же, как я! Чтобы в комнатах моего дворца жили такие же, как я!..
- Хорошо, - сказал Океан и на берег из прибоя стали выходить Изгои. Сотни и тысячи.
- Пойдем! - сказал им Изгой, улыбнувшись. И они улыбнулись в ответ. Они не спрашивали "куда", потому что знали, и уже готовились занять каждый свою комнату во дворце на берегу... И толпа настоящих, живых картинок двинулась от Океана...
- Постойте! - вдруг окликнул их Океан.
- Да... - остановились Изгои, а потом вернулись на берег.
- Неужели ты не понимаешь, что скоро снова придешь сюда? - спросил Океан.
- Понимаю, - грустно ответили Изгои, а потом все, кроме одного, исчезли в волнах. Остался один, и теперь Изгой не знал, который он: тот, что пришел к Океану или один из тех, что вышел из него.
- Что же мне делать?! Помоги!.. - выкрикнул Изгой.
- А чего ты хочешь? - спросил Океан. - Какой еще образ создать для тебя, чтобы ты наконец понял?..
- Я делаю что-то не так? - спросил Изгой.
- Как можно делать что-то "не так"? - удивился Океан. - Просто ты делаешь одно и то же, не обращая внимания на результат...
- Что? - Изгой подошел совсем близко к Океану. Так, что брызги прибоя не успевали стекать по лицу, сменяясь все новыми и новыми каплями.
- Ты почему-то каждый раз уходишь обратно на материк... Уходишь от меня...
- Я должен войти в Тебя? - Изгой вдруг увидел мир за спиной, как один большой образ. Образ из Океана.
- Нет не должен... - откликнулся Океан.
- Я могу войти в Тебя?..
- Да, сейчас ты стоишь на берегу. Ты можешь войти в меня, а можешь вернуться назад. И я готов дать тебе любой образ, чтобы ты мог жить так, как хочешь... Там, на песке. Выбирай...
- Я выбрал... - сказал Изгой и шагнул к Океану, но замер перед самой кромкой.
- Что же ты опять остановился?..
Изгой посмотрел на бескрайние воды.
- Но ведь я умру... - сказал он.
- Конечно. Ну и что? - ответил Океан.
- Действительно, ну и что? - улыбнулся Изгой, а потом шагнул в Океан.

(Максим Мейстер)
www.gopal.ru

Что ты будешь делать?
Стихи А. Васильев


Никто не сделает шаг, не вспомнит, не
заплачет
Она сидит у окна, и просит об удаче
Она как солнца свет, ей девятнадцать лет,
Кругом глухие стены
А в ней сошлись змея и волк,
И между ними то любовь, а то измена

Я был один в эти дни, я мерял их на годы
И в одночасье сгорел любимый мною город
Но тут вошла она, я спутал имена
И стал белее мела
Война со всех сторон, а я опять влюблен,
Что ты будешь делать?

Что будешь делать ты, когда в твоей груди
Застучит часовая бомба?
И я звоню тебе домой для того, чтобы узнать,
Что тебя нет дома

Перепиши свою жизнь на чистые страницы,
И ты увидишь, что любовь не ведает границ
Последняя звезда упала в провода,
И снег белее мела
Война со всех сторон, а я опять влюблен,
Что ты будешь делать?

Что будешь делать ты, когда в твоей груди
Застучит часовая бомба?
И я звоню тебе домой для того, чтобы узнать,
Что тебя нет дома

Никто не сделает шаг, не вспомнит, не
заплачет
Она сидит у окна, и просит об удаче
Она как солнца свет, ей девятнадцать лет,
И снег белее мела
Война со всех сторон, а я опять влюблен,
Что ты будешь делать?

Жертва талого льда

Он пел, и строка его текла
Печально, как черная река
Звеня, рассыпались зеркала
На лица и блики
И время качало головой
Летая задумчивой совой
Над тем, кто нашел какой-то свой
Путь в мудрые книги
Огонь обжигал его уста
Гитары сухая береста
Пылала, и в запахе костра
Мне слышались крики

А ночь плавно уходила в степь
С ней вместе уходила его тень
Он сам отпустил ее затем,
Чтоб рук не вязала.
Слеза - ожерелье янтаря
Сверкала при свете фонаря,
Как будто заря всходила для
Притихшего зала

Он пел, словно падала слеза,
Он пел, словно шаг, и нет следа,
Он пел, что никого и никогда
Река не держала

Жертва талого льда...

Движенье от братства до родства
В преддверьи Христова Рождества
Цветы и руины торжества
В декабрьской стуже
И ноты сошлись в один узор
И в полночь явился дирижер
И все мы обратили ему взор
И стали послушны

Он пел - мы молились на него,
Он пел - мы плевали на него,
Он пел, и мы не знали никого,
Кто был его лучше

Жертва талого льда...

Сними пальцы с лебединых струн,
Все песни расходятся к утру,
Строка отлетает на ветру
И меркнет в рассвете
Тела, заплетенные в любви,
Сорта драгоценнейших из вин
Крестил сероглазый херувим
Ударами плети

Эй, вы, задержите Новый год,
Часам указав обратный ход
Он спел, спрыгнул с берега на лед
И стал незаметен...

Жертва талого льда...

Он пел, и строка его текла
Печально, как черная река
Звеня, рассыпались зеркала
На лица и блики
И время качало головой
Летая задумчивой совой
Над тем, кто нашел какой-то свой
Путь в мудрые книги
Огонь обжигал его уста
Гитары сухая береста
Пылала, и в запахе костра
Мне слышались крики...


(сплин)

Полезное свидание
Ежику нравилась Белочка. Когда Ежик выглядывал из норки по своим важным делам, то видел, как она беззаботно скачет по веткам высокой сосны. Белочка жила как раз на сосне, под которой Ежик построил домик.
"Как она здорово скачет, какая она веселая и какой у нее пушистый хвостик!" - думал Ежик, следя за Белочкой. Он давно хотел с ней познакомиться, но, во-первых, не было времени, ведь надо было заниматься очень важными делами, а во-вторых, Ежик стеснялся.
Но вот он наконец решился. Оставив важные дела и домашние заботы на целый день, Ежик вылез из норки-домика, посмотрел вверх и крикнул беззаботно сидевшей на ветке Белочке.
- Привет, чем занимаешься?
- Ничем! - весело откликнулась Белочка.

- Как это так, "ничем"! - возмутился Ежик. - Разве так можно?! Надо обязательно чем-то заниматься!
- А я уже занимаюсь! - возразила Белочка.
- Чем это? - с подозрением спросил Ежик.
- Разговариваю с тобой! - Белочка спустилась на несколько веточек вниз.
- Хм! Это не дело. Дело - это когда делаешь что-то полезное!
- Да? - Белочка задумалась. - И что мне делать?
- Давай, погуляем вместе... - вдруг сказал Ежик и даже чихнул от такой смелости.
- Давай, - легко согласилась Белочка. - А это полезное дело?
- Нет, - нехотя признался Ежик. - Бесполезное. Но я отложил все важные дела и готов потратить впустую целый день, чтобы познакомиться с тобой. Ты мне очень нравишься.
- Ты мне тоже! - обрадовалась Белочка. - А что за важные дела?
- Собирать ягоды и грибы, готовиться к зиме... - стал перечислять Ежик. - Много всего, но я подумал, что один день можно выделить для Белочки, которая мне нравится. И серьезные дела от этого не сильно пострадают... Так ты погуляешь со мной?
- Ты приглашаешь меня на свидание? - уточнила Белочка.
- Да, - важно сказал Ежик.
- Хорошо! - согласилась Белочка и спрыгнула на землю. - А куда мы пойдем?
- Куда хочешь! - великодушно предложил Ежик.
- Я хочу на полянку, где поют соловьи...
- Зачем?
- Послушать, как поют соловьи...
- И какой в этом смысл? - возразил Ежик. - Может, лучше пойдем на полянку, где есть земляника? Ты любишь землянику?..
- Люблю, но ведь мы на свидании, и надо слушать соловьев! - ответила Белочка.
- Ладно, пойдем, посмотрим твою полянку-где-поют-соловьи! - с неудовольствием согласился Ежик.
Они пошли вместе по лесной тропинке и скоро вышли на чудесную светлую полянку.
- Что же ты меня обманываешь? - удивился Ежик. - Ведь это всем известная полянка-на-которой-растет-земляника, а совсем не твоя бесполезная полянка-на-которой-поют-соловьи!
И ежик стал быстро собирать крупную землянику.
- Но и соловьи здесь тоже поют... - ответила Белочка и прислушалась. - Только сейчас они почему-то молчат...
- Ты просто перепутала полянки, - сказал Ежик, уминая землянику, чтобы накопить побольше жира к зиме.
- Тогда пойдем к ручью, посмотрим радугу! - снова воодушевилась Белочка.
- Ладно, пойдем, - нехотя согласился Ежик, отрываясь от вкусных ягод. - А что такое радуга?
- Это цветные узоры прямо в воздухе! - ответила Белочка
- Да? - равнодушно поинтересовался Ежик, облизываясь. - И зачем они? Эти твои узоры в небе?
- Они красивые и мы будем на них любоваться! - объяснила Белочка.
- Хм? - Ежик хотел сказать, что это глупо. Но только посопел и без энтузиазма пробурчал: - Ладно, пойдем, посмотрим на твои узоры!
Они долго пробирались по запутанной тропинке, пока не вышли к ручью.
- Как здорово! - снова удивился Ежик. - Это совсем не твой дурацкий ручей-с-радугой! А ручей-с-камышами! Я их собираю и делаю мягкую подстилку в своем домике!
Ежик быстро сломал несколько камышей, а потом отгрыз мягкие верхушки.
- Обычно здесь бывает очень красивая радуга, - задумчиво сказала Белочка. - Но сегодня с ней что-то случилось...
- Да? - равнодушно откликнулся Ежик, закрепляя на иголках пушистые камыши.
Белочка вздохнула и задумалась еще сильнее.
- Уже темнеет! Не пора ли нам домой? - спросил Ежик, управившись с работой.
- Наверное, - согласилась Белочка. - Только давай еще сходим на вершину холма, чтобы посмотреть, как восходит луна...
На этот раз Ежик даже не спрашивал "Зачем?". Он уже почти привык к бесполезным желаниям Белочки, поэтому тяжело и протяжно вздохнул, а потом обреченно согласился:
- Ну давай, сходим, посмотрим на твой холм-с-которого-видно-восход...
Они заспешили в сторону высокого холма. Но когда подошли к нему совсем близко, Ежик вдруг радостно воскликнул:
- Похоже, ты опять ошиблась! Это вовсе не бесполезный холм-с-которого-виден-восход, а холм-на-котором-много-грибов!
- Нет, раньше это был холм, на котором я смотрела восход луны... - прошептала Белочка, а потом остановилась и сказала Ежику: - А можно, я пойду на него одна?
- Почему это? - возмутился Ежик.
- Соловьи, радуга... Это не так важно, - грустно сказала Белочка. - Но я не могу допустить, чтобы не взошла луна...

(Максим Мейстер)

Я простой, обычный,
я такой как все.
У меня квартира
в средней полосе;
у меня мамаша,
у меня жена,
у меня Наташа -
девушка одна;
у меня и дача,
и велосипед, -
только в жизни счастья
почему-то нет.
Сяду я на велик,
укачу в туман.
Я не шизофреник,
я не наркоман,
я не алкоголик, -
я такой как все:
у меня квартира
в средней полосе,
у меня мамаша,
у меня жена,
у меня Наташа -
девушка одна,
у меня и дача,
и велосипед...
Только в жизни счастья
почему-то нет...


(Елена Казанцева)

Коридор
Невідаю, як ми обоє
Потрапили в цей коридор
Із дверима завбільшки в око,
Невідаю...
Мабуть ми були
Випадковими слізьми,
Що випадково сюди вкотилися,
Мабуть що так мабуть...
І тут собі раптом
Згадали, що людими ми.
Та вже немає нам назад вороття,
Немає...
Навіть, якщо наші сльози
Звідси крізь двері викотяться,
То ми все одно
Залишимось тут.
Там за стінами
Заметляється про нас
Листя язиків на деревах тіл.
Такі щасливі,
Що можуть нас лише бачити,
Що можуть сюди увійти.
Такі нещасні,
Що можуть нас лише бачити,
Що не можуть сюди увійти,
В коридорі з дверима
Завбільшки в око...

( Коридор)
Григорій Чубай

Это было Приэльбрусье. Над зеленой гостиницей. У меня что-то было то ли с ботинком, то ли не помню с чем. Я остановилась… Видела, что все собиратся сделать привал и фотографироваться. Я просто остановилась, подождала пока все уйдут за поворот. Стою на тропе. Слева - снег, справа - зеленая трава с ромашками. Горы в снегу. Джантуган. Палаток внизу еще не видно. Синее небо. Легкое дуновение ветерка и невимовна тиша. Такої тишія ніколи "не чула"…. Такого відчуття спокою…. Навколо невимовна краса. І я стою сама… Я відчула, що я сама на цій планеті. Далеко від усіх. Від дому, від друзів і недрузів, незрозумілих, непотрібних проблем і турбот, від того, що потрібно робити, від стосунків, суспільства... Ось так розчинюсь тут і все…. Посеред гір, в цьому повітрі, відчую себе вітром. І моя свідомість почала танути, розчинятись... Стан близький до ейфорії. Відчуття реальності зникало. Я наче стала частинкою тієї тиші. Стою на Землі. Такий приємний спокій. Найприємніше відчуття за все життя…
Але Володя за мною повернувся…

НАКОНЕЦ!

В городской суматохе
Встретились двое.
Надоели обои,
Неуклюжие споры с собою,
И бесплодные вздохи
О том, что случилось когда-то...

В час заката,
Весной в зеленеющем сквере,
Как безгрешные звери,
Забыв осторожность, тоску и потери,
Потянулись друг к другу легко,
безотчетно и чисто.

Не речисты
Были их встречи и кротки.
Целомудренно-чутко молчали,
Не веря и веря находке,
Смотрели друг другу в глаза,
Друг на друга надели растоптанный
старый венец
И, не веря и веря, шептали:
«Наконец!»

Две недели тянулся роман.
Конечно, они целовались.
Конечно, он, как болван,
Носил ей какие-то книги —
Пудами.
Конечно, прекрасные миги
Казались годами,
А старые скверные годы куда-то ушли.
Потом
Она укатила в деревню, в родительский дом,
А он в переулке своем
На лето остался.

Странички первого письма
Прочел он тридцать раз.
В них были целые тома
Нестройных жарких фраз...
Что сладость лучшего вина,
Когда оно не здесь?
Но он глотал, пьянел до дна
И отдавался весь.
Низал в письме из разных мест
Алмазы нежных слов
И набросал в один присест
Четырнадцать листков.

Ее второе письмо было гораздо короче.
И были в нем повторения, стиль и вода,
Но он читал, с трудом вспоминал ее очи,
И, себя утешая, шептал: «Не беда, не беда!»
Послал «ответ», в котором невольно и вольно
Причесал свои настроенья и тонко подвил,
Писал два часа и вздохнул легко и довольно,
Когда он в ящик письмо опустил.

На двух страничках третьего письма
Чужая женщина описывала вяло:
Жару, купанье, дождь, болезнь мама,
И все это «на ты», как и сначала...
В ее уме с досадой усомнясь,
Но в смутной жажде их осенней встречи,
Он отвечал ей глухо и томясь,
Скрывая злость и истину калеча.
Четвертое посьмо не приходило долго.
И наконец пришло «с приветом» carte postale1,
Написанная лишь из чувства долга...
Он не ответил. Кончено? Едва ль...

Не любя, он осенью, волнуясь,
В адресном столе томился много раз.
Прибегал, невольно повинуясь
Зову позабытых темно-серых глаз...
Прибегал, чтоб снова суррогатом рая
Напоить тупую скуку, стыд и боль,
Горечь лета кое-как прощая
И опять входя в былую роль.
День, когда ему на бланке написали,
Где она живет, был трудный, нудный день —
Чистил зубы, ногти, а в душе кричали
Любопытство, радость и глухой подъем...
В семь он, задыхаясь, постучался в двери
И вошел, шатаясь, не любя и злясь,
А она стояла, прислонясь к портьере,
И ждала не веря, и звала смеясь.
Через пять минут безумно целовались,
Снова засиял растоптанный венец,
И глаза невольно закрывались,
Прочитав в других немое: «Наконец!..»

(Саша Черный)

ПОД СУРДИНКУ

Хочу отдохнуть от сатиры...
У лиры моей
Есть тихо дрожащие, легкие звуки.
Усталые руки
На умные струны кладу,
Пою и в такт головою киваю...

Хочу быть незлобным ягненком,
Ребенком,
Которого взрослые люди дразнили и злили,
А жизнь за чьи-то чужие грехи
Лишила третьего блюда.

Васильевский остров прекрасен,
Как жаба в манжетах.
Отсюда, с балконца,
Омытый потоками солнца,
Он весел, и грязен, и ясен,
Как старый маркёр.

Над ним углубленная просинь
Зовет, и поет, и дрожит...
Задумчиво осень
Последние листья желтит,
Срывает,
Бросает под ноги людей на панель...
А в сердце не молкнет свирель:
Весна опять возвратится!

О зимняя спячка медведя,
Сосущего пальчики лап!
Твой девственный храп
Желанней лобзаний прекраснейшей леди.
Как молью изъеден я сплином...
Посыпьте меня нафталином,
Сложите в сундук и поставьте меня на чердак,
Пока не наступит весна.

(Саша Черный)