Чарльз Гибсон за работой.
Одна из «девушек Гибсона», Эвелин Несбит, позировавшая художнику для работы «Вечный вопрос»
Ирэн Лэнгхорн, жена художника, его муза и постоянная модель
Леди Астор - самая знаменитая из гибсоновских моделей, друг Бернарда Шоу и смелый оппонент Сталина

Эти женщины повлияли на стиль и образ жизни знаменитой «Belle e´poque» – «прекрасной эпохи» конца XIX – начала XX веков. «Девушки Гибсона»: кто они, как сложились их судьбы?

Каждая эпоха формировала свои идеалы. В том числе идеал женской красоты. Он рождался в воображении художников из едва уловимых примет и веяний нового времени. А потом этот идеал спускался с полотен художников – на страницы иллюстрированных журналов.
Сейчас само слово идеал вызывает у большинства ироническую усмешку, он заменен неким стандартом внешних данных, да и тот недолговечен. Сравнительно недавно ценились девушки в стиле «unisex», с бледными лицами и глазами наркоманок. А теперь в моде женственные формы, большая грудь и чувственные губы. Будьте уверены, и это ненадолго. Время «большого стиля» ушло в далекое прошлое.
Длительный период конца XIX – начала XX веков вплоть до первой мировой войны в Европе называют «Belle e´poque» – «Прекрасная эпоха». В России он примерно соотносится с «Серебряным веком» художественной культуры. В этот период зародился и расцвел последний «большой стиль», модерн, который охватил литературу, искусство, архитектуру, моду и стиль жизни. В 1890-е годы на страницах американских иллюстрированных журналов появились образы молодых женщин, во многом сформировавшие облик и характер дамы эпохи модерн. Они стали знаковым явлением эпохи, их назвали по имени автора – «девушки Гибсона».

Богини из чернильницы
Чарльз Дана Гибсон родился в 1867 году, его предки были среди первых переселенцев в Новую Англию. Двое Гибсонов избирались сенаторами. Прадед и отец Чарльза неплохо рисовали, юноша унаследовал их талант. Он сделал выбор в пользу графики. Бумага, перо и чернила – это все, что ему требовалось; исключительно черным по белому он мог передать весь многоцветный мир. Семья поддерживала талантливого юношу. Два года Чарльз занимался в художественной студии, прекрасно знал творчество не только американских, но и европейских графиков. В 1886 году он продал свой рисунок за четыре доллара в недавно основанный журнал «Лайф». И с той поры Чарльз Гибсон стал постоянным сотрудником «Лайфа».
После первого успеха Чарльз снял собственную студию, его рисунки охотно печатали ведущие журналы Нью-Йорка. Он изображал жанровые сценки с мягким юмором, его интересовала жизнь света, но еще чаще его героями становились, что называется, люди с улицы. Он мастерски владел точной линией, энергичным штрихом, умел передать общее настроение. Иногда его работы наполнялись философским смыслом: вот две сценки на одном листе – слева красивая статная девушка идет под венец с тщедушным богатым стариком, а справа на паперти сидит старуха и держит в руках кружку для подаяний и табличку с надписью «Слепая». Подпись под рисунком гласит: «Две слепые женщины».
И как бы между делом из-под пера Гибсона появлялись изящные фигурки и красивые головки девушек и молодых женщин. Но это были пока еще придуманные образы, навеянные духом раскрепощения после долгой викторианской эпохи; в Америке эти перемены ощущались сильнее, чем в старушке Европе. Новые образы ожили, когда в студии Гибсона появились реальные героини его времени.
В 1895 году Чарльз женился на очаровательной девушке Ирэн Лэнгхорн. У нее были голубые глаза и светлые волосы, уложенные в высокую прическу «буффант», горделивая посадка головы на изящной длинной шее. В семье Лэнгхорнов было пять дочерей, одна другой привлекательнее. Ирэн, к тому же, была интересной и остроумной собеседницей. Ее часто выбирали королевой балов в родной Виргинии, а в дом Лэнгхорнов то и дело наезжали потенциальные женихи.
Чарльз и сам был красив и статен. Ко времени знакомства с Ирэн, он уже прочно стоял на ногах, был известным художником в Нью-Йорке. И все-таки робел – до него девушка отказала шестидесяти шести женихам! Но Гибсон проявил настойчивость и добился благосклонности разборчивой невесты. Ему предстояла поездка во Францию и Англию, поэтому он решил, что медлить нельзя. И сделал предложение в остроумной манере:
– Ирэн, вы можете сказать «да», а можете сказать… «ДА»!
Она рассмеялась, и они поженились. В Америке, а затем в Европе, Гибсоны сделались знаменитой парой – молодые, красивые, успешные. Чарльз готов был рисовать жену бесконечно: то в образе светской львицы, то скромной супруги в домашней обстановке; на поле гольфа, на велосипедной прогулке, на пляже в довольно откровенном для тех лет костюме…
 Другой моделью для «девушек Гибсона» стала родная сестра жены – Нэнси Лэнгхорн. Она была настоящей «красавицей юга», как ее часто называли, и обладала упрямым, независимым характером. Нэнси не боялась эпатировать общество, любила носить обтягивающие наряды, смело обнажала руки, плечи, шею и ниже – до крайней возможности. В то же время Нэнси была консервативна в вопросах религии и нравственности. В 1897 году она вышла замуж, но вскоре выяснилось, что муж слишком часто прикладывается к бутылке и не прочь поразвлечься на стороне. Одним словом, через четыре года брак распался, и Нэнси с маленьким сыном уехала в Англию.
Независимость и упорство Нэнси, свойственные многим американским женщинам, Чарльз Гибсон придал своим «девушкам».
Еще одной моделью художника была известная молодая актриса Эвелин Несбит. Она родилась в 1884 году в Пенсильвании, ее отец умер рано, оставив семье одни долги. Мать с дочерью и младшим сыном Говардом на руках перебивалась случайными заработками. Эвелин была красивой девочкой с волнистыми рыжими волосами, но тихой, как ангел, и довольно застенчивой. Когда ей было шестнадцать лет, она начала позировать художникам. В 1901 году известный фотограф Рудольф Эйкемейер сделал снимок, прославивший Эвелин.
Вскоре Эвелин стала хористкой в одном из театров на Бродвее. В семнадцать лет она уже содержала всю семью. Тогда Чарльз Гибсон нарисовал Эвелин в профиль, работа получила название «Вечный вопрос». С тех пор многие «девушки Гибсона» обзавелись романтическими прическами «водопад локонов», как у Несбит.
Гибсону позировали еще многие натурщицы и артистки, среди них звезда Бродвея Камилла Клиффорд, обладательница восемнадцатидюймовой талии, признанная «модным силуэтом» тех лет.

Эпидемия «Gibson girls»
Так родилась «девушка Гибсона». Она была стройной и высокой, с большими выразительными глазами, с тонкой «осиной» талией и высокой грудью (благодаря корсету, который носили даже под купальным костюмом), объемной прической, реже – с ниспадающими локонами. Она была обязательно модно и элегантно одета. Если художник изображал ее вне помещения, то она чаще всего была в шляпе.
 Чарльз Гибсон изображал своих любимиц в самых разных ситуациях: дома, в гостях, в театре, на скачках, на прогулке. Наконец, «девушки Гибсона» начали заниматься спортом, они появились на пляже в смелых купальных костюмах, они начали работать и освоили новые профессии – например, машинистки (тогда их называли «ремингтонистками» по имени самой распространенной марки пишущих машинок).
И, наконец, они все были живые – среди множества созданий Гибсона нет одинаковых лиц, и на каждом лице непохожее выражение, индивидуальная эмоция. А как они любили! Вот девушка и юноша за шахматной доской, их взгляды встретились, пальцы переплелись, шахматные фигуры рассыпаны, губы тянутся к губам… «Величайшая в мире игра продолжается», так называется рисунок. Или другая сценка: юноша и девушка сидят на берегу моря и самозабвенно целуются; начался прилив, они почти по пояс в воде, их шляпы качаются на волнах, а они не замечают ничего вокруг!
Неудивительно, что все женщины Америки, а затем и Европы захотели походить на «девушек Гибсона». Не только внешне; эти рисованные существа были примером независимости и самостоятельности. Да, конечно, к этому призывали и феминистки (тогда их называли суфражистками), но то были дамы не первой молодости, «синие чулки». «Девушки Гибсона» делали феминизм привлекательной идеей и достижимой целью.
Популярность «девушек Гибсона» приобрела характер эпидемии. Их изображали на тарелках, печатали на платках, веерах, дамских зонтиках, постельном белье и даже на обоях; картинки с изображениями «девушек Гибсона» стали первыми рисунками в жанре «pin up» – их прикалывали на стену. Начали выпускать целые альбомы рисунков Гибсона, но главным разносчиком эпидемии оставался журнал «Лайф». Если очередной номер выходил без «девушек Гибсона», подписчицы поднимали настоящую истерику, и художник вновь садился за работу.
Иллюстрированный журнал заменял в те годы кино, радио и телевидение вместе взятые. Американский средний класс стремительно возвышался, и девушки из небогатых семей хотели походить на «девушек Гибсона», одетых порой скромно, но аристократично; новый стиль позволял простой учительнице одеваться и держаться с достоинством светской дамы.
Итак, из чернильницы Гибсона, подобно джину из лампы Аладдина, выпорхнул целый рой чарующих дев. Они были рождены, чтобы нравиться, любить и быть любимыми. Но отчего они невеселы? Почему среди всего разнообразия эмоций мы не видим смеха и даже улыбки? Изредка лишь ее тень заметна в уголках губ. Наоборот, часто в глазах печаль, в чертах лица – тревожное ожидание. Какая тайна скрыта за полуопущенными ресницами? Может быть, эти эфемерные создания предчувствуют, что век их недолог, что «прекрасная эпоха» вскоре завершится ужасной катастрофой? Или они предвидят личную драму? Ведь красота чертовски дорогой подарок судьбы, но зачастую – и непосильная ноша…
Как хиромант читает будущее по линиям руки, так художник видит судьбы в глазах и лицах своих моделей.
Что с ними сталось?

Три пули за Эвелин
Вот, например, Эвелин Несбит. Она продолжала играть небольшие роли, часто бессловесные, в бродвейских постановках, позировала художникам и фотографам. Вокруг нее всегда вилось много преуспевающих мужчин. И появился очень настойчивый поклонник – известный архитектор Стэнфорд Уайт. Ему было уже сорок семь лет, он слыл плейбоем, завсегдатаем увеселительных заведений и любителем молоденьких артисток. Однако мать Эвелин считала, что его покровительство полезно для дочери. К тому же Стэн, как его называли близкие друзья, вел себя с Эвелин по-джентльменски. До поры.
Однажды Стэнфорд Уайт пригласил Эвелин в свою роскошную квартиру, сказав девушке, что приготовил ей подарок. Сначала они выпили шампанского, затем Уайт показал Эвелин великолепное японское кимоно, расшитое цветами и птицами. В ту пору японское искусство было в большой моде; японские гравюры, веера и ширмы украшали интерьеры; кстати, и высокие прически навеяны прическами гейш, эта мода особенно распространилась после триумфального шествия по миру оперы Джакомо Пуччини «Мадам Баттерфляй».
Девушка была в восторге от такого ценного и редкого подарка. Уайт предложил Эвелин примерить кимоно в его студии, декорированной зеркалами и красными бархатными портьерами. Позже стало известно, что в этой студии были скрытые оконца для подсматривания. Эвелин не смогла устоять перед соблазном и уединилась в студии. Неожиданно она потеряла сознание и… очнулась несколько часов спустя, в одной постели с Уайтом.
Разразился ужасный скандал, началось следствие. В газеты просочилось признание семнадцатилетней девушки, что «она вошла в ту комнату девственницей…» – и на этом ее признание прерывалось рыданиями.
Уайт сделал все возможное, чтобы дело не дошло до суда. Он предложил Эвелин руку и сердце. Она отказалась. Вероятно, он выплатил отступные, и девушка воздержалась от судебного иска. Дело замяли. Уайт переключился на других девушек, но ему как будто доставляло садистское удовольствие постоянно оказываться в поле зрения Эвелин.
Через четыре года Эвелин познакомилась с Гарри Тау, сыном железнодорожного магната, вскоре они поженились. Но мучительное воспоминание не оставляло Эвелин, вместе с ней переживал и Гарри. Он был человеком неуравновешенным, принимал кокаин, в приступе бешенства, бывало, вымещал гнев и на жене. Уайта он называл «животным» и много раз грозился убить его.
Однажды вечером Эвелин и Гарри ужинали в ресторане, когда туда пришел Уайт с юной спутницей. Он с многозначительной улыбкой кивнул Эвелин. Ужин был испорчен, супруги отправились на премьеру нового ревю. Вездесущий Уайт оказался тут же. Со сцены зазвучала песенка «Я мог любить миллион девчонок». При этих словах Гарри быстро подошел к Уайту и выкрикнул:
– Вы разрушили нашу жизнь, мою и моей жены!
Он выхватил револьвер и трижды выстрелил в лицо Уайта.
Вся Америка была потрясена. Адвокатам удалось доказать, что Гарри Тау совершил убийство в припадке безумия. Он получил сравнительно небольшой срок, который отбывал в психиатрической больнице. Но и оттуда он дважды пытался бежать, один раз даже добрался до Канады, но был выдан по требованию американских властей.
Эвелин Несбит получила развод. Впоследствии она еще раз была замужем, опять неудачно, но хотя бы без скандалов и убийств. Она выступала на сцене, снималась в ранних голливудских фильмах. В 1950-е годы ее приглашали в качестве консультанта на съемки фильмов о «прекрасной эпохе». Одно время она пристрастилась к морфию, пыталась даже свести счеты с жизнью, но сумела преодолеть пагубные привычки. Эвелин Несбит дожила до глубокой старости и скончалась в 1967 году в частной клинике в Санта-Монике.

Леди, которая поставила в тупик Сталина
Совсем иначе сложилась судьба другой модели Чарльза Гибсона – его свояченицы Нэнси Лэнгхорн. В 1906 году в Лондоне Нэнси познакомилась с виконтом Уолдорфом Астором. Этот небогатый аристократ был, можно сказать, потомственным политиком-консерватором – его отец, член палаты лордов, владел влиятельной газетой «Обсервер». Молодая американка напористо вошла в жизнь холостяка и вскоре стала леди Астор, виконтессой. Вероятно, ее энергия передалась мужу, и в 1910 году он был избран в Палату Общин. Впоследствии он некоторое время служил секретарем у премьер-министра Ллойда Джорджа. У супругов Астор родилось четверо детей. В своем замке или в лондонском особняке они принимали знаменитых гостей, среди которых бывали Уинстон Черчилль, Чарльз Чаплин, Бернард Шоу.
В своих убеждениях леди Астор была женщиной, как теперь говорят, упертой. В рот не брала спиртного и яростно боролась не только с пьянством, но даже с умеренным употреблением алкоголя. Она увлеклась религиозным учением «Христианская наука», считала, что жизнь и смерть, здоровье и болезнь в руках божьих, поэтому никогда не обращалась к врачам и запрещала лечить своих детей. Даже единоверцы говорили: «Она постоянно путает себя с Господом Богом и не знает, когда надо отойти в сторону и дать Богу шанс!» Нэнси сама страдала от своего характера и признавалась: «Я из тех женщин, от которых я бы сбежала».
Однажды она схлестнулась с Черчиллем и заявила:
– Если бы вы были моим мужем, я бы подсыпала вам в кофе яду!
– Если бы вы были моей женой, я бы его выпил! – парировал тот.
После смерти лорда Астора его сын Уолдорф унаследовал титул пэра и место в Палате Лордов. И тогда на его освободившееся место в Палате Общин от округа Плимут решила баллотироваться его жена-американка. Она сражалась с конкурентами отчаянно, иногда доходила до откровенной грубости, но никогда не извинялась.
– Я из Вирджинии, – говорила она, – мы стреляем, чтобы убивать!
И она победила. Впервые в истории Великобритании женщина была избрана в парламент!
В 1931 году советское правительство пригласило Бернарда Шоу как «прогрессивного писателя» посетить СССР. Драматург позвал с собой супругов Астор. Для именитых англичан подготовили парадную программу: посещение передовых предприятий, пионерлагеря, музеев, Большого театра. А в заключение – аудиенция у Сталина в Кремле. Бернард Шоу от лица всех выразил восхищение успехами Страны советов. Вдруг леди Астор спросила Сталина:
– Почему вы убиваете так много своих сограждан?
Повисла зловещая пауза. Наркоминдел Литвинов покрылся испариной. Переводчик мучительно подбирал слова, чтобы смягчить вопрос. Сталин догадался и потребовал, чтобы вопрос дамы перевели дословно. Затем, без тени смущения, вождь и отец сказал:
– В нашей стране идет борьба с нарушителями Конституции. Мир наступит, когда нарушения прекратятся.
Бернард Шоу, спасая ситуацию, опять заговорил об успехах, о грандиозном пятилетнем плане... На том встреча и закончилась. Леди Астор чувствовала себя победительницей. А Сталин впервые не смог уничтожить своего врага.
Надвигалась новая мировая война. Леди Астор примкнула к «умиротворителям» Гитлера. Она считала, что только Гитлер может сокрушить коммунизм, а заодно решить «еврейский вопрос» – она не скрывала своих антисемитских и расистских взглядов. Уже в ходе войны она резко критиковала действия англо-американских войск в Европе, вызывая неудовольствие избирателей и гнев военных. В 1945 году ей пришлось навсегда уйти из политики.
 Ее муж скончался в 1952 году, Нэнси пережила его на двенадцать лет. Перед самой смертью она открыла глаза, обвела взглядом собравшихся родственников и спросила:
– Это мой день рождения или я умираю?

Гибсон без «девушек»
В жизни не все так красиво, как на картинке. Легкое перо художника не сравнится с тяжелым почерком судьбы.
Первая мировая война грубо прервала «прекрасную эпоху». Забылись и «девушки Гибсона». Все изменилось – мода, силуэт, сама женщина. Война отменила корсет; застежки и пуговки переместились со спины на грудь – женщине необходимо было одеваться самостоятельно, особенно где-нибудь в походном лазарете, тем более на военной службе. Женщины в тылу тоже чувствовали себя отчасти мобилизованными. Высокие прически сменились более простыми, все чаще женщины решались на короткие стрижки. Возникла мода на белые ленты на голове – намек на повязки раненых, знак сострадания и единения с воинами. Такие ленты-повязки носили даже дочери российского императора.
Время «девушек Гибсона» прошло. Но сам он был очень значительным художником-графиком и остался бы таким в истории даже без своих «девушек». Ну, не таким знаменитым и состоятельным, конечно. Это не значит, что он относился к своим прелестным созданиям, как к чему-то второстепенному. Он создавал их, можно сказать, любовно. Но, вероятно, после двадцати с лишним лет «совместной жизни» автор и его творения слегка охладели друг к другу. Поэтому расставание прошло без слез и взаимных упреков.
Гибсон не мог или не хотел менять ни технику рисунка, ни творческую манеру, подлаживаться к новым возможностям печати. Пусть это делают другие. Он стал редактором и совладельцем журнала «Лайф». В 1918 году, после смерти основателя журнала Джона Митчелла, художник сделался единоличным хозяином и руководителем «Лайфа».
В 1936 году Гибсон окончательно отошел от дел. Он с любимой Ирэн поселился на собственном острове недалеко от побережья штата Мэн. Там художник писал картины маслом для собственного удовольствия. Иногда к Гибсонам приезжали погостить друзья. Хозяин угощал их коктейлем «Мартини» собственного изобретения: с маринованным луком вместо традиционных оливок и цедры лимона.
Чарльз Дана Гибсон умер в 1944 году. Ирэн, его первая девушка во всех смыслах слова, пережила его на десять лет.
Талантливый человек талантлив во всем. Оригинальный рецепт коктейля разлетелся по всей Америке. Кое-где в барах и сейчас можно услышать:
– Бармен, «Мартини Гибсона», пожалуйста!
Так мужчины поминают знаменитого соотечественника.
А женщины всегда будут помнить и любить бессмертных «девушек Гибсона».

Сергей МАКЕЕВ