вот и мой рассказ

надеюсь, что понравится

спасибо всем, кто прочитал

буду рада вашим комментариям) 

 

 

Понедельник 69-ого

Легче любить воспоминания, чем живого человека.

П. Да Мюр

2010 год. В Красноярске сентябрь. Утро понедельника. На улице изо всех сил поливает дождь, как будто бы небеса напряглись всеми своими мышцами и извергли на город всю свою муку и печаль.

Маршрутка полна людей.  Кто-то нервно стряхивает с зонта капли воды, кто-то пытается вытереть краем одежды мокрую сумку – единственное средство спасения в такой ливень при отсутствии зонта, кто-то равнодушно смотрит в окно, поудобнее усевшись на автобусном сиденье.

Двери автобуса распахиваются на остановке. В него входит, тяжело подымаясь по ступеням и оглядывая тусклыми серыми глазами забитый салон, пожилой мужчина лет пятидесяти. С его потрепанного плаща цвета хаки стекает бурным потоком вода, а на щеках застыли дождевые капли. Но его это не волнует. Он проходит вглубь толпы, «подарив» множество таких капель другим пассажирам, и вызвав этим их глубокое неудовольствие. Встав на свободное от людского скопления место, он аккуратно взялся за поручень сидения, где сидел парень и слушал свою любимую песню в наушниках, которую прокручивал уже двадцатый раз на дню. Увидев грустного старика около себя, парень молча встал, кивнул и показал рукой на освобожденное место. Мужчина немного поежился, но все-таки сел. Ехать нужно было далеко.

Он тихо поправлял свой плащ, убирая ладонью следы дождя. Закончив с этим, он повернулся к окну и начал разглядывать городские здания, магазины, скверы, мост и прохожих. Этот пейзаж он видит каждый день по пути на работу, но каждый раз находит в нем что-то упоительно приятное и неизменно новое. Он любит вглядываться в лица людей, которые шагают по тротуарам, в глаза водителей автомобилей, проезжающих рядом с автобусом, любит находить в этих глазах и лицах искры радости и счастья или же горечь одиночества, отчаяния. В такие моменты он вспоминает, что весь город состоит из мельчайших частичек, как золотая рыбка из чешуек или же роза из лепестков. Каждая его часть неповторима и уникальна, у каждой своя история. Частички – это люди, жители многотысячного города, который кипит с раннего утра до поздней ночи. И он осознает, что он тоже является такой частичкой. Для него это важно – быть частью чего-то большого и неповторимого.

И вот он взглянул на стекло, стекло, на которое он никогда за всю свою жизнь не смотрел. Всегда его глаза неизменно впитывали в себя городские окрестности и дороги, а теперь они пристально вглядываются в стекло. Он немного смутился. Хотел было опять начать вникать в город, но удовольствие было потревожено и уже исчезло в нем.

Просидев так, смотря в стекло, а не сквозь него, около минуты, он нечаянно заметил женский профиль в стекольном отражении. Это была девушка, которая сидела напротив. Отражение было слишком размытым, к тому же его портили дождевые капли, заполонившие окно. Он решился посмотреть на неё.

Перед ним сидела совсем юная девушка в черном пиджаке поверх тонкого лилового платья, украшенного бантом на талии. Она тоже смотрела в окно, как и он всего минуту назад. Её зеленые глаза легко скользили взглядом по асфальту улиц, оглядывая город с ног до головы, а рыжие волосы были немного мокрые от утреннего ливня. Это была одна из тех невыразимо естественных и прекрасных женщин, которых редко встретишь, женщин умных, милых и обаятельных, женщин-сокровищ, женщин-сокровищниц, женщин любимых и любящих. Таких замечаешь среди толпы, такие выделяются на общем фоне и светятся нежно-розовым или солнечным светом, когда же все остальные окрашиваются в серый и тускнеют.

Он смотрел на неё, и его тело покрывалось легкой дрожью, а сердце неистово кричало и рвалось внутри. Нет, ни от её красоты, ни от его очарованности, а от его воспоминаний. Он вспомнил такую же девушку, такой же дождь в сентябре 1969 года.

Тогда он был совсем молодой с легким пушком заместо шикарных седых усов и с ветром в голове. Он учился в медицинском институте на первом курсе, учился на стоматолога. Эта профессия казалась ему необычайно таинственной, ведь в людских ртах хранятся тысячи или даже миллионы недосказанных фраз, а рассматривая губы, можно легко прочитать человека, как раскрытую книгу, узнать его характер. Это работа, связанная с контактом, с построением связи и настроения между врачом и пациентом, это работа-общение, а общаться он любил. Позже он узнал, что рты не содержат обрывки фраз и мыслей, там нет ничего возвышенного и романтичного, кроме зубов, языка, десен, нёба и глотки, а на губы почти и не смотришь, потому что до одури занят работой и успокоением своих нервов, так как боишься ошибиться и причинить боль. Он узнал это лишь потом. Но работа все-таки казалась ему волшебной и кажется по сей день. 

В тот вечер понедельника в сентябре 1969 года он перебегал дорогу, прикрывая голову от дождя пакетом с разными книгами. Впереди него бежала девушка с ярко-красным зонтом в тонкой белоснежной руке. Она бежала, и её нежно-рыжие волосы развевались, порхая из стороны в сторону. Он уже тогда начал восхищаться ею, не видя её лицо, её глаз, он уже знал, что она богиня. Легонько семеня стройными ножками, она перебежала дорогу и уже стояла на автобусной остановке. Он бежал туда же. Решив, что это некий знак, он увеличил скорость и уже стоял на этой остановке в двух метрах от неё.

Она поправляла волосы, перебирая их своими  тонкими пальцами. Ему казалось, что она будто бы играет на арфе. Она стряхивала с платья капли дождя, а он представлял, что она стряхивает с себя сверкающие звездочки, которые окружают богинь. Он стоял и смотрел на неё, забыв о времени, о делах, забыв обо всем, кроме неё. Она тайком заметила его взгляды, и нечаянно улыбнулась, довольная собой.

Автобуса не было уже полчаса. Ливень превратил весь город в огромную грязную лужу. Машины почти что не двигались, пробка нарастала. Она то и дело поглядывала на скромные маленькие часики на своей прекрасной руке и заметно нервничала. Автобуса не было еще пятнадцать минут. Поднялся ветер и она начала замерзать. Съежившись, она отчаянно старалась согреться. Его сердце съеживалось также как и её тело, съеживалось от жалости и неминуемого желания укрыть её от всего на свете, спрятать от холода и несчастий.

За остановкой находилась небольшая закусочная. Из её окон горел свет, и казалось, что это само солнце забралось внутрь здания и манит всех своими огоньками. Многие люди, ждущие бедового автобуса, поддались искушению и уже пили горячий чай с картофельным пирожком, смотря из окна на покинутую ими остановку, радуясь внутри тому, что теперь им лучше, чем там. Чем больше народу уходило с остановки в закусочную, тем чаще она с нетерпением в глазах поглядывала в эти манящие окна.

С остановки ушли все. Остались только он и она. Он подумал, что вот он его шанс, нужно его хватать немедленно и сейчас. Посмотрев в её сторону, он дождался её взгляда и пожал плечами, выражая свое удивление отсутствию автобуса. Она лишь мило улыбнулась. И опять тугое молчание. Он подошел ближе. Она не обратила внимание. Еще ближе. Нет, по-прежнему смотрит на дорогу. Тогда он решился сказать что-то, но с языка сорвалась лишь полная смысла фраза: «Эмм…». К счастью, она заметила его, усмехнулась, и в её сочно-зеленых глазах загорелись маленькие искорки. «Да, да… Я знаю – автобус, его нет уж очень долго», - неожиданно сказала она. Его глаза широко раскрылись от удивления своей маленькой победе, и уверенность вспыхнула в нем фонтаном.

- Запаздывает он.  И как ему не совестно заставлять такую прелестную девушку ждать, а тем более мерзнуть.

-Не знаю, правда!

-Вы совсем замерзли. Почему бы вам не присоединиться к остальным и зайти в закусочную? - он указал рукой в сторону горящих окон.

-Я бы… Я бы зашла, но не могу. Нет, никак не могу.

-Дела?

-Э.., - задумалась она, - нет никаких дел, денег нет, только на дорогу, - выпалив эту горящую истину, которая мучила её уже около часа, она покраснела от этого факта.

            Он смутился от того, что заставил её в этом признаться. Но благодаря своей находчивости, он нашел повод пригласить её туда и угостить чашкой чая и чем-нибудь вкусным. Она согласилась, и мечты обоих сбылись, её – согреться, его – согреться там вместе с ней.

Они сидели за одним столом всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Он чувствовал аромат её духов, и это заставляло его слегка вздрагивать. Она пила чай, обхватывая кружку изящными пальцами и скромно глядя из под ресниц на стол. В первые минуты они просто молчали. Но для него это молчание было уже чем-то важным. Молчание рядом с ней. Их молчание.

Вокруг все шумели. Теплый чай разливался по телу, отогревая сердца, и люди раскрывали души друг другу. На улице все также лил дождь. Автобус приехал к остановке, но никто не вышел из закусочной. Яркое солнце поймало всех в свои сети, словно хищный цветок. Но внутри у него было настолько приятно и хорошо, что никто не обращал внимания на старые обшарпанные стены и скудную обстановку. Ведь никто не ждал роскоши. Все наслаждались теплом и светом.

Он смотрел на неё, поминутно краснея и стесняясь. Его смелый и уверенный разговор с ней на остановке впечатлил его. Он показался заядлым Казановой самому себе и ей тоже, наверное, но это было не так. Зеленые искорки в её глазах творят чудеса. Он понял это в первый день  их знакомства, а потом пронес через всю жизнь.

Она поглядывала то в свою кружку с чаем, то на пустую тарелку из под съеденного пирожка, то в окно, то на него, но тайком. Он видел её взгляды и смущался еще больше. А она улыбалась. Он уже успел полюбить её улыбку, светлую и беззаботную. Она придвинулась ближе и сказала почти шепотом:

-Я Анна. Можно просто Аня, так лучше будет. А вы? Должна же я знать имя моего спасителя все-таки.

-Андрей… И не спаситель я вовсе, - он спокойно улыбнулся, радуясь новому разговору.

            И начались два часа болтовни, два часа взглядов, два часа зеленых огоньков и нежно-рыжих волос, два часа ярко-красного зонтика, который то и дело падал с крючка, а они смеялись и дивились ему. Она смеялась, а он впитывал её смех и улыбки, как губка, не желая потерять в своей памяти эти моменты. Но эти два часа закончились. Время всегда заканчивается когда-то. Оно прекращается тогда, когда часы испускают последний вдох после долгого бега, или тогда, когда любимый и необходимый вам человек уходит, и в легких заканчивается воздух, вот тогда  заканчивается и время – самое невероятное пространство.

            Она сказала, что ей пора идти, уже вечер и скоро будет темно. Она сняла с крючка свой зонтик, над которым он так смеялся, а сейчас ему хотелось плакать, как ребенку, при виде того, что его забирают. Исчезновение зонта для него обозначало исчезновение его хозяйки. Он сказал, что непременно проводит её, закончив тем самым этот день. Согласившись, она пошла вперед и открыла перед собой дверь. На улице пахло сыростью, грустью и уходящим днем.

            Оказывается, она жила совсем рядом. Через несколько домов от него. Она любила тот же книжный магазин, что и он, гуляла по тому же скверу и слушала почти такую же музыку. Он был так близко к счастью всю свою жизнь, но оно показалось ему только в тот день.

            Провожая её уже в сумерках, он не думал, что в жизни бывает что-то слаще того наслаждения, которое проникает в каждую клеточку его тела, когда он просто идет рядом с ней. В его пальцах рождалось электричество, теплое и нежное. Она дарила ему энергию, силы и желание жить. Ему казалось, что этим электричеством он может зарядить весь город, дать каждому надежду, осуществить самые громкие мечты всех жителей. Когда она зашла в подъезд, и за ней закрылась дверь, в нем осталась невыразимая радость и нетерпение будущей встречи, которая была назначена на следующий день.

            Сидя в своей квартире возле окна он смотрел на закат и вспоминал её рыжие волосы-огоньки. Крылья начали стремительно расти из его спины. Он уже не просто жил, он жил ей.

            Прошел месяц. Они встречались сначала в сквере, потом в той закусочной, потом у него, потом у неё. Время текло сквозь них. Любовь. Любовь двигала это время.

            Он дарил ей цветы — лилии, которые она так любит. Они ходили в кино, и она плакала над каким-нибудь трогательным моментом, тогда он говорил, что любит её и тихонько обнимал. А после фильма, она вытирала слезы и требовала веселья, немедленного и сумасшедшего. Ей хотелось прыгать и кричать, как маленькой, хотелось жить всей душой. Он удивлялся ей, и они шли на танцы, потом гуляли по набережной до утра. Ей нравились такие дни, когда её настроение скакало из крайности в крайности, ей нравилось, когда его брови поднимались от приятного удивления. А он не прекращал дивиться ей. Он считал её уникальной, бесподобной, чем-то вроде волшебной пыли, которая сверкает и искрится, а через пару секунд её уже нет. Она была для него ветром, свежим морским ветром. А он был для неё огнем. То горячим, то теплым. Оба были люди-крайности. 

            В ноябре у неё умер отец от инфаркта. Она перестала существовать, запиралась в своей квартире, не отвечала на телефонные звонки и письма, не ела, не встречалась с ним. Из окна она пускала самолетики из салфеток, разрезала свои любимые платья острыми ножницами и целыми днями играла на фортепиано отца. Он не мог ничего сделать. Поначалу он приходил к  ней, ждал под дверью, если ей станет вдруг станет хуже, и она захочет видеть его. Но она не открывала ему дверь. Он оставлял письма под её дверьми, но их никто не забирал, они скапливались в стопки, и уборщица выкидывала их. Он стучался в дверь, ему не открывали, он кричал с улицы в её открытое окно, но никто не отвечал. Он подумал, что будет лучше оставить её, что все пройдет само, просто нужно время.

            Через неделю после смерти отца к нему пришла Анна. Поздно ночью она постучалась к нему в квартиру. Он открыл дверь. Её глаза были красные от бесконечных слез, волосы собраны в пучок, а на ней было надето единственное уцелевшее платье, то, которое так любил её отец — длинное белое с короткими рукавами и рюшами. Она держала в руке сигарету, хотя никогда в жизни не курила. Тогда он обнял её на пороге, поднял на руки и посадил на диван. Они не спали всю ночь. Он разговаривал с ней, лишь бы только слышать её голос, родной голос, который не звучал в его сердце уже целую неделю. А она все говорила и говорила… Столько скопилось в её душе за те дни. Он ни о чем её не спрашивал, тихо слушая, лишь немного приобнимал её. Через несколько часов она уснула на его плече. Все вновь стало прежним.

            Но она все-таки изменилась. Она стала агрессивной, несдержанной, её изменчивость стала более явной и навязчивой. Его это пугало, но потом он привык и к такой Анне. Она курила. Сигарета за сигаретой. Пила вино. Ей не шло это. Она это прекрасно знала, но продолжала. Ей нравилось быть загадочной, а такие, по её мнению, пьют вино и курят сигареты. Он не хотел губить её молодость и здоровье, но каждый раз признавался себе, что любит её сигаретный дым, любит, когда придерживает губами сигарету, и все так тонко и идеально. Она устраивала истерики, подобные морской буре, обрушившей на него свою злобу, но любила она с такой же страстью и с таким же восторгом. Иногда эта страсть превращалась в нежность, и тогда он вновь обретал те крылья, которые терял во время бури.

            Со временем она становилась другой, распущенной. Она гуляла с другими мужчинами, он знал об этом, много пила, перестала следить за собой, она уже просто существовала. Он понимал, что смерть отца очень повлияла на неё, но продолжал бороться за ту прошлую Аню, которую он так любил, но она его отталкивала, попрекая в том, что ему незачем вмешиваться в её жизнь. Она пропадала на несколько дней, забывала про него, а его сердце рвалось на части при мысли о том, что её нет рядом.  

Но время неумолимо бежало вперед. Любовь таяла, как и все в этом мире. Он понимал, что все прекратится когда-нибудь. Они слишком жаждали друг друга, слишком любили, слишком боялись потерять, слишком громко стучали их сердца, слишком большим напряжением обладало их электричество, чтобы быть вместе. Одинаковые полюса отталкиваются. Они были похожи, очень, до боли. Но все же пытались сломать этот миф, хотя в глубине души понимали, что когда-то он сломает их.

            Сначала он с нетерпением ждал появления зеленых огоньков в её глазах, потом он боялся их, а позже он перестал их замечать, и они стали бесполезной штукой для него.  Сначала он любил сидеть в кресле на её балконе и таять в сигаретном дыму, глотая его, зная, что это безумие, но так он глотал её дыхание. Потом ему надоело заполнять свои легкие никотином, и он уходил в другую комнату.  Позже он стал равнодушен к этому, он читал, сидя в том же кресле, читал сквозь дым, не замечая его. Сначала он быстро и с чувствами разговаривал с ней, чтобы не было молчания, чтобы заполнить пустоту. Потом Анна начала заполнять пробелы, но это плохо получалось, оставались белые пятна. А позже уже никто не беспокоился об этом, оба жили в своих мыслях, и на балконе царицей стала пустота.

            Он осознавал то, что все рушится. Он знал, что нужно разрывать цепи, которые раньше дарили им счастье, соединяли их, а сейчас давят на них, лишают их собственной жизни. Но он боялся сделать последний толчок, который разломает их крепость, в которой они прятались от всего мира, и которую они мечтают взорвать, но никак не решаются. Наступил переломный момент. Любовь трескалась. «Сказки закончились» - думал он.

            В один зимний день перед самым Рождеством он сказал ей, что так больше невозможно, что они не могут больше быть вместе. «Я получил достаточно боли, кажется, и не горю желанием получать новые порции. Ты молода и красива, ты будешь счастлива и без меня. Прости. Я люблю не тебя, а ту Аню на остановке с красным зонтом. А передо мной другая женщина, для которой я, увы, не представляю никакой ценности. Я всегда буду помнить тебя. Прощай» - это была его последняя фраза, которую он сказал ей, сидя напротив неё на скамье в ночном парке. Она сидела, облокотившись на спинку скамьи, и курила, смотря куда-то вдаль. Он понимал, что ей было бы  все равно, даже если бы он исчез, ничего не сказав. Но он не хотел больше видеть её никогда, а попрощаться надо было.

            Сказав свои последние слова, он посмотрел на неё. Она по-прежнему курила, и её лицо ничего не показывало. Ни тени печали, радости, облегченности, грусти… Ничего. Потом она улыбнулась и едва слышным шепотом сказала: «Извини меня. Я и вправду другая». Встав со скамьи, она выкинула окурок и ушла по парковой аллее в темноту январской ночи.

            В ту ночь он не спал. Его одолевали сомнения в том, что он сделал. Шага назад уже не было, время не отматывается. Он понял, что вместе с ней в ту тьму ушло нечто большее, какая-то часть его души. Но он понимал, что это было единственное верное решение, что так будет лучше. Впервые за всю его сознательную жизнь из его глаз потекли слезы. И тогда он понял, что из него вышла вся их прошлая жизнь, что теперь он свободен и может жить дальше по-другому.

            Больше он никогда не видел её, но всегда продолжал помнить. Каждый сентябрьский понедельник был для него важным, и он вспоминал свою короткую историю. Для него это была дань молодости, памяти и любви.

           

            В автобусе объявили его остановку. Он будто бы очнулся ото сна. Вздрогнув, он резко встал, протянул кондуктору деньги и вышел на улицу. Дождь прошел, оставив после себя бесконечные лужи, которые тянулись по всем дорогам, словно маленькие зеркальные островки.

Он пришел на работу и принялся за выполнение своих обязанностей. Пациентов на удивление было много, и день пролетел незаметно. Он ни разу не вспомнил то, что произошло в автобусе, ту девушку, которую он сегодня увидел.

В два часа дня он закончил работать. Выйдя из клиники, он направился в ближайший цветочный магазин и купил большой букет желтых хризантем. Пройдясь немного вдоль улиц, он зашел в местную больницу, шепнул что-то девушке с регистратуры, надел бахилы и зашел в лифт.

Поднявшись на второй этаж, он прошел по коридору, в котором было полно народу, дошел до тридцатой палаты и остановился. Дверь была слегка прикрыта, и он тайком заглянул в щель. Затем поправил букет и зашел в палату, закрыв за собой дверь. 

На больничной кровати лежала женщина, его ровесница. Она приветливо улыбнулась, а он вручил ей огромный букет желтых хризантем похожих на солнышко. Он начал расспрашивать её о самочувствии и при этом бережно держал её руку в своей.

Это была его жена, которую он так трепетно и нежно любил. Она была для него самым дорогим на свете человеком. Встреча с ней была неслучайной. Их познакомили их общие друзья через некоторое время после его расставания с Аней, и с тех пор они вместе, уже много лет.

            Недавно у неё нашли опухоль и порекомендовали лечь в больницу для тщательных обследований. Она согласилась, и теперь он живет один в пустой квартире, волнуется и не спит каждую ночь. Но когда он приходит к ней и видит её улыбку, ему становится легче.

            Он пробыл с ней около часа и ушел, обещав прийти завтра. Когда он шел по улице домой, он вспоминал ту девушку и Аню. Они были так похожи, что ему даже показалось, что это её дочь.  «А вдруг она замужем, а это её дочка. Дай-то Бог, дай-то Бог…» - подумал он и вошел в квартиру.

            Он открыл занавески на кухне, вскипятил чайник и налил себе чай. И вдруг подумал, что если бы тогда не случилось того расставания, то, возможно, он бы не был так счастлив, как сейчас, у него не было бы такой чудесной жены и сына, и многие приятные мелочи исчезли бы и он никогда бы не узнал о них. У него, наверное, была бы другая жизнь с другими радостями и горестями… Но сейчас он желал лишь такую жизнь, которая есть у него, он ничего не хотел менять. Это была та дорога, к которой он так стремился и вот он идет по ней с гордо поднятой головой.

            Анна научила его любить, терпеть, сопереживать, надеяться и верить в чудеса. Он всегда благодарил её за это и желал ей счастья. Она была той частью его жизни, которую он всегда будет хранить в своем сердце. Вечно.

КОНЕЦ