Предфевральское кочевание - http://www.liveinternet.ru/users/3646699/profile

Нет, это не просто так. Это так надо.

 Иллюстрация вот к этому вот.

Собственно, да. Будь благословенен, Случай.

В колонках играет - Muse - Undisclosed Desires

Настроение сейчас - мррр..

Синеглазка сидит за столом, скрестив ноги, пишет. Не чем угодно, а настоящим пером с фиолетовыми чернилами, и не по чем угодно, а по настоящей словацкой нежно-голубой бумаге. Синеглазка пишет, смешно дуя губки и то и дело поднимая взгляд в окно. Синеглазка пишет не как угодно, а каллиграфически, она же еще и думает, и на её личике отбиваются все её мысли. Синеглазка такая хорошая, когда думает.

Рыжевласка печет печенье, и не какое угодно, а с корицей и кардамоном. Хотя Рыжевласка совершенно ничего не умеет готовить, кроме кофе, но об этом никто не должен знать. Рыжевласка вся в работе и вся в муке, а в глаза ей лезут непослушные локоны. Рыжевласка ужасно сердится на эти локоны, а Синеглазка сердится на Рыжевласку за безалаберность - та опять не сняла кружева, и они испачкались мукой. В общем-то, одна причина. Синеглазка подходит, заботливо убирает Рыжевласке локоны заколкой и подкатывает её длинные рукава. Синеглазка замечает, что сестра опять сделала всё не по рецепту, хотя сверялась с ним раз тридцать шесть. Заботливо выталкивает Рыжевласку из кухни и сама берется за тесто. Синеглазка такая хорошая, когда сердится.

Рыжевласка пишет письмо и слушает, как поёт Синеглазка на кухне. Синеглазка, надо сказать, поёт не как угодно, а красиво очень, и не на каком угодно, а на французском языке. Рыжевласка пишет письмо и не думает вообще. Она слушает и смотрит. За окном на улице остановился прохожий, и не какой угодно, а случайный, и не зачем угодно, а чтобы полюбоваться ёлкой и огоньками в окошке сестёр. Рыжевласка улыбается ему, ей всё равно, просто так захотелось. Прохожий улыбается Рыжевласке, а почему бы и нет, и идёт дальше. У него, как и у каждого, свой новый год, и он бродит по прежним, но уже новым улицам, всматривается в прежние, но уже другие лица, то ли пытаясь забыть старый год, то ли пытаясь вспомнить.

"...Знаешь, Синеглазка, там, где-то далеко, где мой дом, там меня очень любило слушать одно только Небо, а еще мой дом, по крайней мере, он не возражал. А город не слушал, скользил мимо, кидал странные взгляды. У большого города нет времени и слуха, часто даже понимания, для этого нужно оставаться с ним совсем наедине и трогать воздух руками. А здесь, в этом маленьком словацком городке я выхожу снежным вечером на улицу со скрипкой и смычком, сажусь у ёлки и играю, и не что угодно, а совсем-совсем что угодно, не задумываясь импровизирую, разговариваю нотами. Мимо проходят люди, останавливаются, улыбаются, смеются, даже хвалят, хотя не знаю за что. Здесь приятно играть не только Небу, но и этому городу, но и заснеженным горам, которые так близко, и лесам на них, и скалам, здесь им - приятно слушать. Знаешь, почему я здесь так счастлива? - этот маленький город похож на ребенка, и здесь меня понимает каждый камешек. Я приеду скоро туда, куда-то далеко, где мой дом, хотя я уже не знаю, могу ли я так его называть, и там меня будет ждать стайка писем, а больше всего - от тебя, Синеглазка. Я развешу их по стенам, и, когда буду играть, я буду помнить, что меня слушает не только Небо, но и тот город, в котором - ты."

Синеглазка и Рыжевласка всю первую ночь нового года пили кофе и ели печенье с корицей и кардамоном. Рыжевласка, правда, сожгла первую партию печенья, но об этом никто не должен знать, особенно Синеглазка.
Пред рассветом уснули на одной подушке, и приснился один и тот же сон - о маленьких ангелятах.
Мы счастливы даже не просто так. Только когда все подводили итоги - мы подводили к Небу глаза.
А это - еще проще.
Ведь нет месяцев дружнее зимних. Декабрь с Январем держатся за руки, а Февраль играет им на клавесине.
Дзинннь.

 

Люди говорят: "Декабрь всегда хмурый, и в праздники, и в будни", - молвил уважаемый Архангел-учитель своим ангелочкам-ученикам. - А я считаю, декабрь...
 - А почему они так говорят, а? - подпрыгнул от любопытства маленький блондинистый ангелёнок.
 - Н-ну, - задумался учитель, - обычно зимой все ждут снега - пушистого, мягкого, чтобы весело было! Тогда уже и санки готовят, и лыжи, и коньки подтачивают. Но мы, ангелы, не спешим на землю снег сыпать, потому что декабрь - последний месяц года, следовательно, людям приходит время подбивать итоги того, чего они добились за год. Будет ли кто думать о таких важных вещах, если в снежки играться станет, а?
 - Нет, конечно же! - не удержался рыженький серебрянокрылый ангелёнок.
 - Ну вот именно. Поэтому мы ждём нашего времени... потому что всё же во благо, если в меру, потому что всему своя очередь, потому что всему своя минута. Не так ли? Вот. Ещё совсем недолго - и мы беремся за работу; подарим людям новогодний снег. Некоторые из вас впервые приступают к этому делу, так что несколько правил: сыпать снег медленно, равномерно над городом, и обязательно так, чтобы он серебром на солнышке переливался.
Несколько старших учеников согласно кивнули; им уже доводилось участвовать в делах снежных.
 - Господин Архангел, а где же снег? - оглянулся вокруг темно-русый малыш-ангелочек.
 - Во-он там, в той большой белой туче!..
Не успел он договорить, как трое непослушных самых маленьких ангелов, которых еще воспитывать и воспитывать, уже прыгали по тучке, как по мягкой перине.
 - Хэй! чего это вы творите?! - Архангел бросился к ним, но, взглянув вниз, так и онемел совсем.
Снег падал на один-единственный восьмиэтажный дом, да еще чуть-чуть на фонари вокруг, а на остальные места в городе не упало ни снежинки.
 - От эт-то же чертовщи-ина... - Архангел находился в таком смятении, что вовсе позабыл о своём положении и о том, что рядом дети. А те притихли, опустив головы.
 - Что делать? Совсем скоро Новый год, а снег был людям подарком... А вы столько вытрясли, что вряд ли к концу зимы хватит, - расстроенно смотрел он на дом - снежная куча домела уже почти до шестого этажа. - И что же теперь делать, а?
Малыши-виновники аж всхлипнули, похнюпив совсем носики.
 - Учитель, а что если мы снег в карманы, в карманы, в карманы - а дальше будем летать над городами-селами, над лесами-полянами, и будем сыпать, сыпать, сыпать им везде-везде?
 - Идея неплохая, - повел бровью Архангел, - но справимся ли? Я уже слышу звон колокольчиков, а это значит, что январь уже где-то совсем рядом.
 - Будем работать не покладая крыльев! - уверенно обещал светленький ангелочек, который прыгал по снежной перине веселее всех.
 - Да-да-да!
 - Давайте!
 - Обеща-аем!
 - Ну что же. Раз так, то за работу!
И уважаемый Архангел быстро спустился к дому, зачерпнул горсть снега в один карман, в другой, в третий. За ним гуськом не отставали ангелёнки. Люди удивленно выглядывали из окон. Что, спрашивается, за чудеса? - навалило снега, а теперь он исчезает. А дети всё видели, и, смеясь, махали ангелятам ручками.
Куда только летели, везде сыпали пушистым снегом, а ветер им помогал разносить снежинки вокруг. Ох и наработались же они! Но всё же справились, и к вечеру вся земля серебрилась снежным ковром, все веточки деревьев, дома, мостовые были укрыты белоснежными кружевами, переливающимимся под светом Луны и фонарей. Как только вблизи громко затилинькали колокольчики, Архангел, выпотрошив последний снежок из кармана, посмотрел на Небо.
 - Всему своё время - время работать, и время праздновать, - промолвил важно. - С новым годом! - он подошел поближе к малышам-ангелочкам, радостно обнимая их.
 - С новым счастьем! - смеялись ангелята, радуясь тому, что успели вовремя.
 - С новым годом! - звучали тут и там поздравления.

Серебряный снег уютно укутывал город - и он сверкал, как чистый лист, которого еще не успели коснуться чернила ни одной истории. Но скоро, совсем скоро, в новом году - их напишется масса, волшебных и добрых, и каждый будет автором своей собственной, неповторимой сказки жизни.

В колонках играет - The Beatles

Настроение сейчас - well, shake it ^^

Молочное небо и две недели без луны переворачивают что-то внутри наизнанку, хотя хотелось бы, чтобы всё было совсем не так.
Под благополучным влиянием сестрени и всех-этих-чуваков Моника станет вполне добропорядочной пьянью и сожжет себе легкие, но не, это не она, это все сестра, надо же на кого-то всё свалить.)
В голове снова какие-то осенние причиноследственности и прошлобудущности, подходя к годовому рубежу, ибо похоже, мозг не привык к счастливой такой опустошенности. А потом как всегда - "что, где, новый год? o hai, не заметила".
А лытдыбрить в дневнике очень даже весело, хотя раньше недолюбливала сие явление.


Жизнь эта, мир этот лучше всех чудес и выдумок.
И гори оно все, ясным пламенем длинных спичек.

 

В колонках играет - Pink Floyd - Have a cigar

Плевать на время и на расклады карт. Сами себе предсказатели будущего, сами себе - его же ваятели.
То и дело взрывы смеха, снега с неба, самого неба - феерверками, перекрикиваем друг друга, шатаемся по переулкам, мешаем кофе и мятный чай со всякой высокоградусной дрянью, усталые и счастливые до всех пределов.
А это на самом деле очень важно - щастье. Такое всё необъятное и вневременное. Просто счастье - без ничего, и не из-за чего-то.
Смотреть на этот мир, курить, курить-курить-курить не отряхивая, выдыхать на морозе - кажется, много-много дыма и тумана.
Куда ни глянь, смешно, раскидывая руки на все четыре стороны, какой-то джаз, какая-то классика, все эпохи перед глазами, вся красота.

А это в самом деле очень важно - ось. Ты - ось, весь мир вращается вокруг тебя и для тебя. Дай мне руку.
А это в самом деле важно, так же важно, как золотые листья осенью, как снег - зимой, как эти звезды над головой.
И ни о чем не думать. Это действительно важно, когда есть все эти чудесные рядом, такие любимые, плечом к плечу.
И ни о чем. Просто развернуться, и просто сказать, глядя в глаза:

 - А ты знаешь... я счастлива, чувак.

В колонках играет - Frederic Chopin - Nocturne cis-moll (posthumous)
Настроение сейчас - Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis.

 - Не стреляйте в пианиста... он делает всё что может. Не стреляйте... - и так весь день белым призраком.

Да нет, с ума сошла тихим бредом еще раньше... Сейчас просто фильм посмотрела. "Пианист". И... чёрт. Не прочитав рецензию, думала предвзято, что фильм об искусстве, а он - про искусство... выживать.
Всё, весь он, до последнего кадра, слезы и вздоха, оставил след, такой, сродни отпечатку раненой стопы на еще мягком бетоне, и застывшем на нём насовсем.

Говорить не хочется. Все слова, эпитеты и впечатления, применяемые к этому фильму, кажутся слишком пустыми.. только потому, что они - слова. В такие моменты чувствую некое отвращение к буквам, коими выражаются чувства. Это так.. пошло. Я даже не знаю, как сказать.

Если я могла до сих пор относиться к музыке с предельной нежностью, то теперь я дышу ею еще глубже и еще сильнее, если это вообще возможно. Надрывно и болезненно...
Музыка. Страшно даже слышать это слово. Страшно за руки, за слух, за то, что может случиться если мы_ или если мы не_, за неё - во мне, её значение, её необъятность и присутствие в моём мире... снова, все эти слова так смешны.. снова, я не могу молчать, но и рассказать так сложно, чтобы правильно и понятно... Больно мне, моя Музыка. Больно и страшно.

Спать ушла в обнимку со скрипкой, и руки дрожали, так хотелось играть, так хотелось забрать, сохранить звуки, которые могли бы вырваться - именно в этот момент, но тогда бы проснулся весь дом.
Тихонько перебирала струны - самое нежное прикосновение резало и вибрировало по пальцам. Ты слишком чувствуешь мой страх, Вивальдина, чувствуешь всю меня - струнами, как я тебя кожей. Спасительная боль и невероятно болезненные слёзы.
Слабость становится сильнее. Укрепляется - в своей слабости, в своей хрупкости, в своем бессилии.

Никто никогда не заберет тебя у меня, слышишь, Вивальдина?
Пусть - война, голод, апокалипсис. Плевать.
Нас никто никогда не разлучит, слышишь?
Никто, никогда.
 

 что если бы у меня был волшебствометр, он бы сейчас зашкаливал ртутным столбцом за все пределы.

Подарите мне кто-нибудь такой. Хочу посмотреть, как он волшебно треснет.

В колонках играет - П.И.Чайковский - Pa de deux

Настроение сейчас - ...?

не плач, не плач, ну хочеш, я назву це любов'ю, а хочеш - ніжністю? як би не зірватися мені раптово в прірву Неба, нашого смішного неба.
я б змогла, напевне, вже не зігрівати цю зиму надіями, адже весна ще більше болю принесе, але тільки щоб не бачити твоїх ридань, тільки б не задихнутись від бессилля, господи, скажи хоч слово, прокляни мене, пошли під три чорти і навіть далі; хочеш, я назву це пошепки життям, я буду любити - хочеш? так як ніколи не уміла.
ти б могла побачити тепер казкові чудеса, якби відкинула пелену сліз солену. я плакати не вмію - але чим не сльози ці мої слова?
стривай, не плач, а хочеш, розповім? - там, де я була, п'ють музику, як воду, тонуть в тишині, спілкуються мовчанням, а ти так плачеш, ти нічого вже не бачиш.
тепле слово - крапля насолоди, а ти ридаєш, - мовчки, як суха земля таємними джерелами струмує. бачиш? - якою я ніжністю проклята; непотрібний марнотратний дар, щоб співчувати, і мучитись від сліз таких, як ти. подивись на сніг - він сяє, наче запалили світ, і тепер ночами світло, і тобі вже більш не страшно засинати... мила моя. я би швидше захлинулась цим стражденним кашлем з кров'ю, ніж дізналась, що тебе вже більш нема.
я тебе не зву - торкну рукою, і рука ясніє - вічно ти. ми разом, і світло самоти нам горить над чистою водою. я живу, бо ти живеш, і жити - в холод - тепло, коли разом, тримаючись за руки в небі. не плач, скажи хоч щось, - як би мені раптово не померти, буду поглядом кричати, говорити; я живу, допоки ти живеш.

небо, небо...
наше дивне Небо.

 

 На вечернем небе появились первые звезды, а за ними тихонько прокрался тонкий молодой месяц. В воздухе музыкально потрескивал мороз. Откуда-то издалека слышался детский смех и струилась радость.

  Но в семье у Даньки грустно - заболел его братик Сашка, и прямо перед волшебным Рождеством. С каждым днем ему становилось всё хуже и хуже, и Данька не отходил от постели близнеца, держа его всю ночь за руку, а днем лечил его, играл, пел для него, рассказывал сказки. Тогда Сашка улыбался, и казалось, что он вот-вот уже выздоровеет, но тихий смех снова прерывался надрывным кашлем, темнокудрая головка устало падала на подушку, огоньки в глазах потухали, и сердце у Даньки сжималось от боли.

  ...Мальчик вышел из подъезда, сел на заснеженные ступеньки и горько заплакал. При брате он себе этого не позволял, но сейчас уже не мог сдержаться - просто не знал, что ему делать.

  Вдруг послышалось:

 - Перестань! Не надо слёз!
 - Ой, кто это?
 - Тот, кто у тебя под ногами.

 Данька удивлённо посмотрел вниз.

 - Снег, что ли?..
 - Да, снег. И хочу тебе сообщить, что слёзы твои ужас какие горячие. Они беспощадно топят мои снежинки.
 - Извини, я не хотел сделать тебе больно, - сказал Данька.

  Снег стал ласковей:

 - Да я понимаю, понимаю. Вытри слёзы! Вот так. Знаю я их причину. Ну, попробую помочь! - и, недолго думая, принялся созывать снежную метель со всех концов города. - Хэй, толпа, соберитесь! Нужно отдать частичку холода, чтобы уничтожить Сашкину горячку!

  Данька удивленно наблюдал.

 - Извини, - огорчился Снег, - наша прохлада не может помочь твоему братику. Но ты не теряй надежду, проси помощи у всех, кого встретишь.
 - Спаси-ибо, - всхлипнул Данька, и, вытирая слёзы, побрел по мостовой не разбирая дороги. В это время на зазывы Снега прилетела настоящая метель. Сильный ветер сорвал с Даньки шапку.

 - Отдай! - крикнул мальчик.
 - Ха-ха, не отдам! - смеялся зимний хулиган. - Сейчас как заброшу шапку во-он на ту крышу! Тогда все убедятся, какой я умелый!
 - А, мне всё равно, - махнул рукой Данилка, - неси её куда хочешь, хоть на фонарь зацепи. Я бы только одно у тебя попросил - одолжи силы моему братику! Ты такой сильный, а он... даже с постельки не может подняться, так ослабел от болезни.
 - Ой-ой, а я нашёл время для шуток!.. Извини, - смущённый Ветер вернул мальчику шапку. - К огромному сожалению, у меня нет такой власти - отдавать свою силу. Если бы мог, так с радостью помог бы... Ох. Мне нужно лететь дальше. Не падай духом только, не теряй веры!

  Мальчик попрощался с Ветром. Метель улеглась, темные акварельные разводы на небе прояснились, в нём теперь ясно светили звёзды и месяц. Данька задумчиво посмотрел на крышу своего дома, куда Ветер грозился закинуть шапку. Хм, действительно высоко... а что, если?..
  Мальчик взбежал ступеньками на седьмой этаж и, совсем запыхавшись, влез по лестнице на крышу. Он сел отдохнуть и увидел, что отсюда до звёзд буквально рукой подать. Набрав целую пригоршню этих звенящих холодных огоньков, Данька прошептал:

 - Помогите, звёзды, вы же такие яркие, вас же так много! Если бы каждая из вас дала хоть капельку света, то Сашкины глаза сразу бы засветились здоровьем...
 - Мы не можем отдавать свой свет, мы не в силе помочь Сашке, прости! - замерцали тихонько звёзды. Мальчик тяжело вздохнул, подняв глаза к юному месяцу, но уже ничего и не стал спрашивать у него - по немым сочувствующим лучикам, гладящим его волосы, было всё понятно.
  Что делать, куда идти, кого звать, кого еще просить? Данька сидел, свесив ноги с крыши и держа на руках тонкий месяц. Его холод согревал мальчику руки и успокаивал. Мир что-то шептал на ушко утешительное, превращая морозом слёзы в стеклышки. В волосах успели запутаться звёзды  и обрывки тумана. Невыносимо, невыносимо грустно... Город стал для него чужим и пустым. Никого не узнать, некого просить, нечего ждать. Люди? У людей свои заботы. Да и потом, просить у взрослых помощи и того безнадежней, они только всегда всё портят своими больницами и строгостью.
  ...Мир шептал о Небе.

 - Небо?.. Но... оно же такое огромное и глубокое, как вечность. Как оно может услышать? - сомневающимся шепотом ответил Миру Данька. - Ты сам-то пробовал с ним говорить? Вот то-то же.
  И все же, не потеряв еще последней надежды, он позвал:

 - Небо! Помоги нам, пожалуйста...

  Никакого ответа. Наверное, нужно громче.

 - Не-бо! Слышишь, Небо? Забери болезнь от моего братика. Ты же такое могучее, защищаешь целый свет... Тебе это ничего не будет стоить.

  Тишина. Данька обессиленно всхлипнул и устало поднялся на ноги. Что же... вероятно, все осталось только в его руках. Никто не поможет. Нужно идти хранить Сашкин сон, а там... будь что будет. "Небо... - на всякий случай мысленно прошептал Данька, - слышишь, Небо? Это еще не конец."

  На другой день, проснувшись поздно у постели близнеца, Данька увидел, что тот давно не спит и тихо гладит его руку. Его глаза как-то странно, особенно светились, а на устах блуждала улыбка. Данька, видевший эти обманчивые улучшения много раз перед этим, только чуть облегченно вздохнул, пожелал Сашке доброго утра и хотел встать, чтобы сварить чай, но брат крепко сжал его пальцы.
  - Какой ты стал сильный, - улыбнулся Данька, - как хорошо... тебе лучше уже, да?
  - Лучше. Я здоров. 
  - Конечно, конечно... Ты выздоровеешь, и мы будем...
  - Нет, ты не понял. Я совсем-совсем здоров. - С той же странной улыбкой Сашка наклонился к брату. - Это всё ты, правда? Ты просил у Неба... а Небо, оно слышит. Всегда слышит и молчит.
  Данька пристально вгляделся в глаза брату и вдруг рассмеялся, так громко и искренне, как не смеялся вот уже несколько недель, и бросился обнимать Сашку.
  - ...это всё ты, твои сказки и песни. И твоя вера.

  Братики подошли к окну, чтобы рассказать обо всём Миру.

  А Небо - оно все слышало, улыбалось и молчало.

В колонках играет - дождь.

Настроение сейчас - повеситься.

Нельзя молчать.

Вот, видимо, единственная глупая причина, по которой мне так хочется говорить - хочется, но не знаю, как, чтобы было понятно. А вообще, глупо говорить что-то в принципе; в один момент все это кажется важнее всего в жизни, в другой - хочется истерично смеяться над всей этой слабостью, думая, что от этого будет лучше. Наивно и глупо..

Другие уходят, не попрощавшись, - странно, я всегда говорила "спасибо" вслед тем, кто уходил. Единственно по той причине, что, как мне казалось, они были будто мною выдуманные, я как будто знала, что они - именно такие, из моих выдумок - появятся на моем пути, они были совсем как часть меня. Когда они уходили, всегда появлялись новые, и так без конца. Так и получалось - странно, абсолютно вне всяких пределов понимания, и вроде как хорошо.

А теперь другие уходят, - не просто так, а совсем по-земному. Совсем так... по-человечески. По-настоящему. Предают.

Предательство и предатели - разные вещи. Я ненавижу предателей, в свою очередь постоянно предавая других и просто смеясь над всем этим.
Оттого, что мне слишком часто всё прощалось. Развилось это такое... такооое чувство... вседозволенности.
Действительно, как же не простить этой милой избалованной кукле её капризы? - говорило отражение. - "смотри, они смеются вместе с тобой, им тоже весело, им не больно, - тебе же в глубине все равно больнее будет, ты только смейся..."

Предавать получалось не.больно.
Всё это отвратительно.
А мне было - лишь смешно.

Другие уходят, а непрошеные - молча стоят у двери.
Вероятно, желающие придумать меня рядом с собой.
С другой стороны, это жутко - жить по обязанности, по расписанию, шаг за шагом повторяя сценарий книги того, кто меня придумал и написал.
Кто бы мог подумать..
Хоть мысли у меня остаются - мои.

Прятаться - в принципе - глупо, зная о том, что кто-то ищет, и все равно найдет, вопреки всему.
И никто не будет спрашивать, чем больна, что пила, о чем думаешь, как считаешь по поводу того или этого.

Зачем, черт побери, осталась жить после больницы? зачем не умерла сразу же, после всех этих осознаний, откровений, реальности происходящего - открытия мира с той стороны, с которой никогда еще его не видела?

Достоевский жуток и мрачен. Драйзер тоже. У меня болит голова и спутываются мысли, но я все равно читаю это, а еще иронию Саши Черного - с замиранием, с тихим надрывным смехом. Похоже на мазохизм какой-то.

Мне просто нужно это - земное, настоящее, до невозможности реальное. Твердая земля под ногами - а не стальная мягкость неба. Не одна только эфемерная цель - а способы её достижения.
До слёз.

Я не знаю, что такое жизнь. И что такое - боль.

Я вообще ничего не знаю.

 

 "...я сидеть бы хотела
в волшебном саду
на зелёной траве,

я сплетать бы хотела
венки
из цветов,
из слов соловьиных..."
(Neida)

"...Навколо все оживає
і повертаються сни.
Я свою душу звільняю
серед хмурної весни..."
(Fleur)

 

 - Скажи, а можно ли спастись
от зимнего дыхания? - спросила ты.
Подавливая сердца трепет,
я замолчала, мыслями пытаясь унестись
к Зиме - ведь я не знала, что ответить.

Зима - это замедление, легато,
пиано пианиссимо в симфонии ходьбы.
Мы чаще смотрим вниз,
мы больше думаем и тише спим, молчим, однако
от ледяного одеяла на душе не пробуя спастись.

В январе мы пишем сказки, чудеса творим,
пытаемся посыпать все дела
волшебным снегом, имя которому - "все хорошо"...
За чистый смех и за улыбку всё простим,
за светлую печаль приснится сон с мотивом до-мажор.

Этот хрустальный холод
всё анестезирует,
что где когда-то кровоточило и болело.
Всё заживает, всё рубцуется, и даже самый маленький осколок,
даже последняя слеза, смотри, - и та оледенела.

Мир белый, тихий, -
для кого-то в подвенечном, а кому-то - как саван...
Мы тоже, кажется, добрее, тише стали.
Так стоит ли, скажи, спасаться от Зимы -
нам? -
таким печальным
и таким усталым?..
 

В колонках играет - Radiohead - Creep

Настроение сейчас - хрусталь.

 
Декабрь - не умеет хранить тайны ни на грош.
Рассказал он шепотом Ноябрю усталому на ушко
о том, что Осень в первую же ночь со Снегом целовалась,
задёрнув за собой туманный занавес...
Ноябрь весь аж побледнел, похолодел...
Последний лист серебряный в последний раз обжегся
предательством, изменой, - и, не выдержав, упал.
Ноябрь убитый, склонив голову, пошел
и край Зимы остановился, слабым дождем плача.
Он всё еще пытается вернуть свою любовь,
свою изменчивую Осень отыскать в прозрачном снеге...
Но молчит пространство, онемело время,
и тихо улетает в Небо белая душа.

 

Настроение сейчас - покайся?

 

не читать.

[дефицит времени на написание-чего-нибудь-нового заставляет рыться в летних архивах)]
07.07.2009

 У него каштановые волосы с рыжеватым оттенком и большие кофейные глаза. Они всегда смеются, когда весело, и даже когда грустно. Тогда они грустно смеются. И плачут тоже - смеясь. У него тихий голос - он просто любит молчать. А смех у него в миноре - он просто любит улыбаться. Без слов.

Друзья говорят, что он похож на лиса, и так и зовут его - просто Лис. На самом деле он им и является, но предпочитает об этом не говорить. Наверное, он просто устал, что правда никому не нужна.

" - ...я хотел бы поймать седьмое дно в отражении, на глубине фонтана и этих странных-хрустальных брызг. В нем отражается Небо, и не одно, а шесть небес, а седьмое ночью упало в воду... А мне показалось, что это упало мое настроение."

Он зачерпывает тонкими бледными ладонями воду и долго-долго смотрит на неё.

 - Я поймал седьмое дно. Смотрите, - он медленно выливает воду сквозь длинные пальцы, - и вновь я остаюсь без настроения.

Я странно улыбаюсь и киваю, не сводя с него глаз. Я знаю его всю жизнь, а познакомились мы только что. Просто - без слов.
Я - гуляя по дождевой набережной и мечтая о случайной встрече с выходцем из сказки, он - сидя у фонтана, прикасаясь к небу в воде и мечтая о случайности, которая может вернуть настроение.
Я просто села рядом - без слов. Он долго смотрит мне в глаза и понимает. И я все понимаю, а он понимает, что я понимаю. Без слов.
Он смотрит на мои потемневшие от музыки медно-рыжие волосы и говорит - лисья совсем-совсем, я снова улыбаюсь и киваю. Он говорит, что давно меня знает, а еще он знает, что я это знаю, и что я знаю его - еще дольше, но молчу. И он молчит и знает - без слов.

Он вздыхает, поняв все до конца, и говорит не заботясь о времени. Он мне совсем доверяет, я ему - просто верю. 

" - ...Сегодня у меня не было настроения. Не было настроения читать и писать. Не было настроения даже спать. И уж тем более - жить.
Я без настроения выпил свой горький кофе и вышел на улицу. У меня не было настроения гулять, но и сидеть дома тоже не хотелось. Вот я и пошел. Один, без настроения.
Сел в трамвай, полный людей без настроения, и доехал до своего любимого в этом городе места. Но и там было пусто - не было настроения.
Я купил коробку конфет и National Geographic. Настроению бы это понравилось, но его не было. Тогда я решил вернуться домой и ждать его там. Отдал конфеты девушке, которая грустила на остановке, и прыгнул в трамвай.
Может быть, завтра оно появится. А меня ждет еще полдня с National Geographic и без настроения..."

Мне почему-то грустно, что он грустит. Достаю альбом и задумчиво, почти шепотом, предлагаю:

 - Хотите, я вам что-нибудь нарисую? Для настроения.

Я больше ничего не вижу, кроме его смеющихся глаз. Он отвечает что хочет, очень хочет, благодарит за улыбку - собственную, начинает вдруг рассказывать, как он любит того и того, и еще этого, а параллельно - как он ненавидит того, этого, и еще вон этого, и что хорошо бы было разучиться - на время - думать, но вопрос, понравится ли это времени. Потом он предлагает мне перейти на "ты", посему как знаем мы друг друга уже несколько жизней. Затем он долго молчит и смотрит, как я рисую. А я молчу и вижу на белом листе только его огромные смеющиеся кофейные глаза.

 - Давай, я напишу тебе сказку, - говорит вдруг он.

Улыбаюсь, киваю и молчу.
Сказки без слов - чудесны.

Он спрашивает, встретимся ли мы еще, я молча улыбаюсь и киваю, я не могу делать что-нибудь еще, тем более, что обы мы знаем и понимаем, что больше никогда не встретимся.
Это не встреча - это единственная из всех близостей - настоящая близость. Немая созвучность, безмолвный унисон душ, близость на маленькую вечность - вспышка, завершенная дописанная сказка. Без начала и продолжения.

Нам просто нужно было найти на дне фонтана настроение и вымолчать друг другу все-все.
Без слов.

рисунок-сказка для Люминелло -
"Как Лис нашел днем на земле окно в звездное Небо"
...и я до сих пор вижу его улыбку и глаза.))

В колонках играет - Apocalyptica - Hope
Настроение сейчас - November.

Закрыть глаза... И там, в глубине, за закрытыми глазами, еще раз закрыть глаза.
Тогда оживают даже камни.

(с)

В колонках играет - Evanescence - Listen to the Rain
Настроение сейчас - тсс..)

Сиреневое небо, как простынь расстрелянная,
Сыплется на нас сиреневым дождём,
И бредет по городу чей-то сон потерянный,
Заспанный, взлохмаченный, недосмотрённый сон.

Я тоже потерялась, потерялась вдребезги,
Плутаю по городу в поисках себя...
Замерзают в воздухе из фонтана брызги -
Сиренево-стеклянные слёзы октября.

Мысли чьи-то грустные, с голов чьих-то выгнанные,
По небу кочуют, звёздный жгут огонь;
Сон к ним в гости просится, сном ноктюрны сыгранные
С неба грустно льются сиреневым дождём.

Осколок за осколком, себя я собираю
Из сиренево-стеклянных звуков, слёз и нот.
Осень так торопится, осень догорает,
Уйти спешит... зачем, куда? - кто её поймет.

Засыпает город, люди, мысли их растерянные,
Засыпаю тихо я, обнимая сон.
Сиреневое небо, как простынь расстрелянная
Сыплется на нас сиреневым дождём.

В колонках играет - Breaking Benjamin - You
Настроение сейчас - to be or not to be? (c)

Экспромтом-вспышкой после случайной встречи...
Dedicated to Ed.

 Стук часов. Ритм города. Движенье стен.
Обыкновенность и вместе с тем - внезапность.
Милые воспоминания.

Простота и смех - и вот привычный холод превратился вдруг в тепло,
словно исполнял обязанность.
Ты - чудесное создание.

А знаешь, если повернуться лицом
к истокам мироздания
и, не задумываясь рассмеяться прошлому в лицо -

То, что впереди, - неизведанные знания -
станут ближе, и такими же привычными,
как стук часов.

В колонках играет - Lisa Mitchell - Coin Laundry

Настроение сейчас - та-дам.

 Тик-так, цок-цок - вторили часики на кухне нашему кофейному молчанию. Сегодня ночью вновь остановилось время, а мы за ручки под одним клетчатым пледом, на подоконнике, с ванилью, битлз, предрассветом и мечтами, сегодня - вновь, так точно, как и той неправильной весной, с тем, кто очень дорог, за чью улыбку и за чьи небесные глаза готова бы лететь на край любого из миров.

"Ты помнишь? - Конечно нет, ведь я не забывала, такое - невозможно..." - и снова - тсс.. Сегодня - англичане, летаем, взявшись за руки, не узнаем себя на фотографиях, смеемся, глядя в будущее - и намного дальше. И ты живешь, и я живу - ведь это интересная игра, без правил и с внезапными концами, и с множеством событий, в которых все зависит от случайности и выбора. Нет-нет, все те же - бледные, с огромными глазами и струнами нервов на пределе, все те же странные, усталые, счастливые и неразрывно-неразлучны нитями молчания "об одном и том же", все те же умники, желающие удивить безумный мир смехом над моралью и над глупыми тесными рамками предвзятости.

Все те же, но сегодня мы - живем.

"Ты знаешь? - Знаю." - снова тсс, немой полуулыбкой, дыханием-сиянием, касаньем губ запястий и чела, остановили время где-то между "только что" и "сейчас", тихонько напевая лунные сонаты и цитируя Шекспира очень-очень к месту.
"Как часто и как долго? -  Вероятно, вечность. - То есть, до следующего раза. - До завтрашней полуночи..."  - где снова все начнется - в новый раз, где старые мелодии снова будут по-новому звучать, хроматизмами сбивая ритм часов - тик-так, цок-цок, - а мы молчим и в безвременье вечности - живем. Да нет, все те же - гордые, красивые, с огромным ворохом особых прав и позволений для особенных людей, все те же, с кофе вместо крови, выдыхающие кружева ментолового дыма с каждой гениальной и высокопарной мыслью, все те же дети, что в этом странном мире никогда не повзрослеют, - единственное, что нам не дано. 

Все те же. Но сегодня мы - живем.