Наконец подошел троллейбус, и люди единым порывом захватили его, он закачался, возмущенно скрипя невидимыми костями, словно в ответ, закричала женщина, обвиняя всех в том, что ей безжалостно отдавили ногу. Неразборчивое сопение и ни одного сочувственного взгляда – никому нет дела ни до ее ног, ни ее новых сапог. Троллейбус тронулся, не дожидаясь, когда добегут неудавшиеся пассажиры, и стиснул двери.
Его вместе с первой человеческой волной внесло сначала в середину салона, а потом так же беззастенчиво прижало к холодному стеклу, по которому с другой стороны стекали грязные капли. Он каждый день ездил этим маршрутом, и каждый день церемония повторялась, становясь незыблемым и обязательным пунктом его утра.
Маршрут проходил мимо вокзала. Замедляя ход и поворачивая напротив него, троллейбус будто предлагал ему: ты можешь вернуться, а он старался не смотреть в окно и громко включать плеер, чтобы ненароком не услышать само название этой остановки, этого здания. Сегодня все было по-другому. Он не понимал, что с ним творилось: его колотил озноб, он задыхался, он впервые толкнул женщину, которая, по его мнению, слишком медленно продвигалась вперед. Он достал телефон: нет, он не опаздывает, в запасе целых двадцать минут, но, посмотрев на дату, он понял, в чем дело. Два года назад он приехал сюда, два года назад он бросил все и отказался от мечты, от себя.
Он начал шарить по карманам, пытаясь найти сигареты, и чуть не выронил на пол маленький платок. От этого у него перехватило дыхание и заколотилось сердце, а из подмышки потекла противная капля пота – он аккуратно прижал платочек к груди и положил на место. Внутри сложенной материи лежала веточка полыни. Ее горько-приторный запах, который въедается в руки, одежду и долго преследует, заставляя вновь и вновь отмывать от них сок, стал самым дорогим для него запахом. Она с ним с самого начала: он сорвал бледно-зеленую веточку у обрыва над рекой, куда часто ходил с друзьями,а в поезде, отвернувшись к стене, украдкой доставал и нюхал ее, трогал ее нежные листочки, но именно теперь, когда она высохла и стала хрупкой, он понял, насколько она ему дорога.
Можно ли ему вернуться, можно ли все простить и забыть? Может когда-нибудь он и простит брата, может когда-нибудь мать простит его, но забыть никто не сможет, тем более вернуть.
Невозможно вернуться, ни в этой жизни…