Часть 1.
Память о них, о дружбе, о затерянном острове под названием
«Русский Китай».



Ларисса Андерсен.Поэтесса и балерина.
Именно ЛариССа. «Ларисса - пятый известный спутник Нептуна. Есть ли атмосфера, неизвестно. Мы практически ничего не знаем о Лариссе».
Таинственная судьба и у Ларрисы Андерсен. 29 марта 2012 года во Франции тихо скончалась лучшая поэтесса «русского Китая» Последний лепесток с восточной ветви русской эмиграции отлетел...

Она родилась на редкость красивой. О ее глазах с «ресницами стрелами», о ее тонких руках, о ее загадочном очаровании написано немало стихов. Осенью 1935 года русская община в Китае была взбудоражена приездом Александра Вертинского - эмигрантского барда, обладавшего невероятной популярностью во Франции, Германии, Америке – везде, где селились белоэмигранты из России.

Ждали, что он всколыхнет появившуюся в русской среде безнадежность и оцепенелость. А Вертинский и сам был разочарован. Жизнь в Китае после Парижских Елисейских Полей, знаменитого кабаре «Мулен Руж», бродвейских залов Нью Йорка казалась ему слишком уж провинциальной...

Но однажды в Шанхае, во время поэтического вечера его лицо оживилось настоящим, не показным вниманием: девушка невероятной красоты читала со сцены свои стихи. После концерта они были представлены друг другу. Он поцеловал ей руку, наговорил комплиментов, был очень взволнован. Вертинский влюбился...

...Вертинский был безответно влюблен в красавицу Лариссу.
«Если бы Господь Бог не дал Вам Ваших печальных глаз и Вашей Внешности – конечно, я бы никогда в жизни не обратил на Вас такого внимания и не наделал бы столько ошибок, сколько я наделал!»
Ее жизнь можно сравнить с увлекательнейшим романом, увы, почти неизвестным нашим современникам. Как и ее стихи, которые Александр Вертинский называл «Божьею Милостью талантом».

ПРОГУЛКА ВЕРХОМ

Благодарю тебя, осенний день,
За то, что ты такой бездонно-синий,
За легкий дым китайских деревень,
За гаолян, краснеющий в низине,

За стук копыт по твердому шоссе
Моей гнедой рабы четвероногой,
И за шоссе, за тропы и за все
Ухабистые, славные дороги...

За голубей, взметающихся ввысь,
Как клочья разлетевшейся бумаги,
За частокол, что горестно повис
Над кручей неглубокого оврага...

Я о судьбе не думаю никак,
Она – лишь я, и вся во мне, со мною;
За каждый мой и лошадиный шаг
Я и мой конь, мы отвечаем двое.

Кто дал мне право знать, что жизнь – полет?
Кто дал мне тело, любящее солнце?
О, это солнце, что так щедро шлет
Счастливой луже тысячи червонцев!

Еще одним “спасибо” лик укрась –
От луж, от брызг, от зреющей боярки, –
Ты, беззаботно сыплющее в грязь
Такие драгоценные подарки.

Поля и степь... Взгляни вперед, назад...
О, этот ветер, треплющий нам гривы, –
Коню и мне. Ты, милый, тоже рад? –
Повел ушами, чутко и пытливо...

"Рубеж"1931,№41


ТРЕФОВЫЙ ДОМ

В такой усталости и смуте
Мой буйный дух почти зачах.
Но рано думать об уюте,
Но рано думать о вещах.

И по привычке, без упрека,
Я вижу, что трефовый дом
Сужден мне лишь совсем в далеком,
Совсем несбыточном – потом.

И это все за то, что с детства
Меня пугал домашний быт,
За удиранья от судьбы,
За это дерзкое кокетство, –

За то, что, еле копошась,
Упрямая, как Ванька-Встанька,
Я лезла в снег и лезла в грязь
На зло отчаявшимся нянькам.

За это щупаю впотьмах –
Кто здесь мой враг, кто добрый гений,
И мчится, рвется кутерьма
Ошеломленных впечатлений...

И, погружаясь с каждым днем
Все глубже в топкую усталость,
Хочу трефовый дом! На нем
Чтоб флагом счастье развевалось!..

Но, отдых пряча про запас,
Я вижу, средь бодрящих шуток, –
Теперь судьба на зло не даст
Мурлыкающего уюта.

"Рубеж"1937,№1

МЕСЯЦ ТЕПЛИЛСЯ В БЛЕДНОМ НЕБЕ...

Месяц теплился в бледном небе,
Кротко таял и воск ронял,
Тихий вечер в печальном крепе
Подошел и меня обнял.
И заплакал. А я стояла…
На могиле цветок белел.
Я уже навсегда узнала,
Что случается на земле.
И никто не сказал ни слова,
Но я знала – порвалась нить.
А потом я осталась снова
Улыбаться, и петь, и жить,
И смолкать.
И смотреть не прямо
Потому что сквозь блеск и лоск
Над полянкой, над мертвой мамой
Бледный месяц роняет воск…
Я березку вдруг захотела посадить у окна в саду...
Я березку вдруг захотела
Посадить у окна в саду,
Ведь фантазиям нет предела,
Только силам есть на беду!
Есть березка. Но я сломалась!
Вижу: где-то просчет в пути,
Мне осталась такая малость,
А березке еще расти.
Ну кому и что она скажет
Русским сказом, если не мне?
Ведь берез на кладбище даже
Не сажают в этой стране!



Я ЕДВА ПРОБИВАЮСЬ ТРОПИНКОЮ УЗКОЙ...

Я едва пробиваюсь
тропинкою узкой
Меж стенами пшеницы,
пшеницы французской.
Как в России синеют,
смеясь васильки
Васильки — васильками –
друзья далеки.

...Он писал ей письма, слал телеграммы вроде этой: «Мой черный ангел! Простите мне мою грубость. Я очень люблю вас. Рыжий кот».
И стихотворение под названием «Ненужное письмо»... печальное, какое-то усталое.


Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть.
Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,
В белой узенькой лодке уйдем за маяк.
На закате, когда будет вечер малинов,
Будем книги читать о далеких краях.
Мы в горячих камнях черепаху поймаем,
Я Вам маленьких крабов в руках принесу.
А любовь — похороним, любовь закопаем
В прошлогодние листья в зеленом лесу.
И когда тонкий месяц начнет серебриться
И лиловое море уйдет за косу,
Вам покажется белой серебряной птицей
Адмиральская яхта на желтом мысу.
Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино,
И за Ваши печальные детские губы
Будем пить по ночам золотое вино.
А любовь мы не будем тревожить словами
Это мертвое пламя уже не раздуть,
Потому что, увы, никакими мечтами,
Никакими стихами любви не вернуть.

Александр Вертинский.
Лето 1938 Циндао
...