В общем-то, нельзя считать себя полноценным мужчиной при такой истории взаимоотношений с женщинами. У меня всё глупость какая-то и болото, в том смысле, что зыбь, гуляющая под ногами – моими и тех несчастных, что попали ко мне в оборот. И дело, думаю, не только в неопределённости моих предпочтений, а в чём-то более глубинном, родом и из детства с воспитанием, да плюс генетики с эволюцией. Генотип с фенотипом в моём случае слишком удачно наложились друг на друга, почти как отливка на форму.

Всегда всё начиналось блядски и как-то весьма похоже заканчивалось.

Взять хотя бы Юлиану Викторовну, Юльку Б., которую я зачем-то обзывал так вот высокопарно. Но ей, кажется, даже нравилось. Девка она была неглупая, но пошлая, с той степенью развратности, что всегда меня привлекала, т.к. обеспечивала (что греха скрывать) доступность без усилий. Неправильно говорить, что со мной всё было так же, как и с любым первым встречным, окажись он «первее», правильнее сказать, что проявлял активность лишь там, где чувствовал, что крепость падёт без труда.

Первый раз я пришёл к ней с поллитрой водки (как сейчас помню эту бутылку «Столичной» с красной крышкой – «Кристалл» тогда, чтоб хоть как-то бороться с контрафактом в стране, поражённой тотальной анархией, менял дизайн бутылок чуть ли не каждый месяц; тогдашним нововведением была как раз красная крышка). Она удивилась, т.к. не ожидала, моему приходу. Я же сразу предложил начать пить. Уже не помню точно, т.к. прошло слишком много времени, но представляю, что согласилась она легко и озорно-радостно, т.к. выпить любила и, вообще, была компанейский человек. Кстати, она была спортивная толстушка: некоторый избыток жира, деревенская коренастость и хорошо тренированные мышцы, особенно на ногах. В школе и институте она занималась каким-то спортом, уже не помню, каким. Как все толстушки, она была жизнерадостна, любила яркий макияж и одежду и резкий терпкий парфюм. Меня к ней влекло, но в то же время позже я стеснялся её, стараясь не показываться вместе с нею на людях, а разговоре с друзьями называл её «шайбой» (действительно, было что-то общее). Но в тот раз, когда я пришёл к ней с водкой, всё это было ещё «до».

Тогда как-то быстро, явно под влиянием алкоголя, всё перешло в стадию похотливо-развратную. Мы сидели одни в передней комнате её двухкомнатных общежицких апартаментов (она делила их с двумя или тремя roommates). Она гладила мой член, засунув руку в расстёгнутую ширинку, но т.к. в комнату постоянно кто-то врывался из коридора, ей постоянно приходилось на глазах ворвавшегося выдёргивать руку, а мне, не менее прилюдно, застёгивать штаны. Не знаю, как ей, но мне эта прилюдность даже доставляла удовольствие. Догадываюсь, что и ей тоже, впрочем.

Смутно помню, что я вроде даже сходил за ещё одной бутылкой. В тот день мы даже не напились, а просто ужрались. Из комнаты нас выперли вернувшиеся из институтов соседки, мы ушли в холл, представлявший собой комнату метров 4 на 5, являвшейся своего рода нишей, выходящей в коридор. В холле стоял диван, несколько стульев и не работавший никогда телевизор. Сначала мы горланили песни, потом по-скотски сосались в каком-то пьяном вожделении, сидя на диване. На стульях у противоположной стены сидели два физтеховца, упоминавшийся уже здесь Фёдор Бр…н и Шурка А…мов. Мы тогда ещё не были знакомы. Фёдор и Шурка сидели, не обращая на нас внимания, и обсуждали что-то, смутно помню, то ли физико-теоретическое или математико-кибернетическое. В какой-то момент они стали меня смущать, и я попросил их уйти. Ребята ушли. А я выключил свет в холле (правда, это мало что изменило, т.к. коридор был освещён (по нему постоянно проходили люди, бегали дети («девятка» считалась семейным общежитием), я повалил Юльку на пол (почему не на диван?!) и не трахнул там же только потому, что, от избытка алкоголя, у меня не стоял.

Затем мы «пошли» ко мне в общагу, «армянку». Я закавычел слово «пошли», т.к. шла только Юлька. Шла и катила меня, т.к. я идти не мог, падал, и меня проще было катить. Был март, было морозно, в этот день снегопад навалил уйму свежего белого снега… До сих пор я вспоминаю об этом, как о бесконечном кружении в глазах звёзд, луны и фонарей на столбах. Из примерно 500 метров, разделявших общаги, я смог пройти не более половины. Весь остальной путь Юлька меня прокатила, как бревно. Потом жутко болели плечи и бёдра.

В моей общаге у меня уже всё, что надо, стояло.

Помню совершенно омерзительно-безобразный, но нежнейше-сладострастный случай. Напившись в очередной раз просто вусмерть, я остался (несмотря на всех соседок) в комнате Юльки. Я просто физически не мог уйти, а катить меня ещё раз Юлька, видимо, уже не захотела. В итоге я проснулся, как это всегда с бодуна водится, ни свет, ни заря, часов в пять утра, в постели вместе с Юлькой в комнате, заполненной спящими на кроватях вдоль стен девицами. Как это всегда водится с бодуна, у меня была просто болезненная эрекция и яростное желание немедленного траха. Юлька молчаливо не возражала. Потянув за ниточку, я вытащил из неё тампон (да-да), спустил трусы и приступил. Не знаю, как это объяснить, но я ягодицами почувствовал, что девчонка, Ольга Б…нова, спавшая на постели у перпендикулярной стены, уже не спала, а смотрела на нас, на мои ягодицы, двигавшиеся в мерном возвратно-поступательном ритме. Невозможно объяснить, какое я испытал тогда удовольствие от сознания того, что за мной наблюдают! Столь сильные удовольствия в моей жизни были считанное количество раз.

Да и много потом было всего такого, прилюдного и некрасивого, что мы делали. И моих лично подлостей в отношении Юльки. Она называла меня «ёбарь-затейник», и я считал, что этим и ограничивается её отношение ко мне.

Как и всегда со всеми, очень быстро Юлька меня утомила и надоела. Мы должны были разъехаться в летние отпуска, после которых, я объявил ей об этом заранее, у нас ничего больше не будет.

Так и случилось, точнее, так и сделал.

Когда мы опять увиделись в сентябре в ЧГ на улице напротив «девятки», она выжидательно и нервно смотрела на меня, слегка подрагивая от возбуждения. Я разговаривал демонстративно вежливо и отстранённо. И надменно.

Как я сейчас вижу, я оставил её в самой хамской манере, на какую только способен мужчина по отношению к женщине. Однако, только такая манера мне и свойственна.