Это зеленоватая круглая таблетка. Она стоила мне сто пятьдесят франков. Упакована высококлассно: миниатюрный пластиковый пакетик размером в один квадратный сантиметр. Тает во рту, а не в руках. Перед тем как ее проглотить и запить кока колой, я секунду помедлил: кто знает, что там внутри? Придется довериться типам, которые сварганили эту штуковину в подпольной лаборатории, спрятанной в каком нибудь плохо освещенном подвале. Вполне может быть, что они и руки не помыли. Все, поздно. Теперь остается только ждать. И уповать на то, что эти типы свое дело знают. Экстази – это хуже прыжка с моста на эластичном канате. Каждая таблетина – нырок в пустоту при полном небрежении нормами безопасности.
Я последовал советам дилера: не пить спиртного (мешать рискованно) и ничего не есть (полный желудок снижает эффект). В результате я, как законченный кретин, слоняюсь, не имея возможности ни хлопнуть рюмашку, ни перекусить. Вот именно так и должен выглядеть начинающий наркоман: нервный тип, который ничего не пьет и не ест и каждую минуту поглядывает на часы. Через полчаса я уже начинаю жалеть, что оказался тем бараном, который крикнул «я» в ответ на вопрос, кто хочет попробовать экстази. Тогда я счел предложение прикольным, к тому же мне нравилось воображать себя Лестером Бенгсом или Хантером Томпсоном по типу «журналист камикадзе, готовый на любой эксперимент, чтобы переплюнуть коллег».
Каждый наркотик давно заимел свое место в литературе: опиум – благодаря Кокто и Томасу де Куинси, мескалин прославили Анри Мишо и Олдос Хаксли, героин – Берроуз и Ив Сальг, пейотль – Кастанеда, ЛСД – Тимоти Лири и Том Вулф, гашиш найдешь повсюду у Бодлера, кокаин воспевали Брет Истон Эллис и Джей Макинерни, море разливанное бурбона – в полном собрании Чарльза Буковски. Теперь черед экстази войти в Историю Словесности. Этакая «раскрутка» MДMA.
Протекло еще полчаса. По прежнему ничего. Внезапно мозг захлестывает горячая волна. Словно электрический разряд, но мягонький и нежный. Не могу согнать с лица улыбку. Все мои конечности счастливы ощутить эту теплую волну. Ноги и руки становятся легче воздуха. Я совершенно отчетливо сознаю, что со мной творится, и контролирую новый внутренний источник энергии. Я нахожу все это скорее забавным. Но прилив продолжается: в ушах погуживает что то жизнеутверждающее. Внезапно понимаю, что жизнь – очень простая штука: мы рождаемся, встречаем интереснейших людей, любим их, треплемся с ними, иногда с ними же спим. Смерти не существует: это потрясная новость. Мне дико хочется поговорить. Сейчас я отправлюсь к людям, чтобы поведать им, какие они симпатяги. Даже враги приобрели многообразные достоинства. Впрочем, с врагами тоже все просто: у меня их нет. Я говорю всем только приятное. Даже скучно: загляни сейчас в этот ночной кабак сам Адольф Гитлер, я бы кинулся к нему, расцеловал и пожалел бы его от души, ибо он сам наверняка глубоко страдал из за всего им содеянного. Нет, пора подышать свежим воздухом.
Снаружи капает, и каждая капля доброжелательно ласкает мне лицо. Никогда я не чувствовал себя так замечательно. Никаких экзистенциальных проблем! Мир полон великолепных друзей и головокружительных приключений, которые ждут меня в ближайшие же часы. Я прямиком поспешаю в другой ночной клуб. Я на удивление раскован, ни тени смущения. Некоторые девушки поглядывают на меня странно, когда я предлагаю им руку и сердце, даже не сняв с пальца обручального кольца. Музыка становится частью меня самого. Очень жарко, жар накатывает клубами, и тело купается в поту, отчего безумно хочется танцевать, танцевать. В голове рождаются самые невероятные мотивчики в жанре хаус. Я – Вольфганг Амадей Хаус мейд!
Танцующие девицы прыгают вокруг меня, я им улыбаюсь, мы общаемся. Мои движения – само совершенство, ритм выписывает арабески моими руками, рассекающими какие то трехмерные голограммы. Я чувствую, что забалдел совершенно, но это не мешает мне поглаживать щеки, шейки, губки, исполненные глубокого понимания.
Смотрю на часы: надо же, за каких то пять минут натекло два с половиной часа. Тут то и начинаются неприятности. Обуревает смертельная жажда. Во рту пересохло. Приятель наливает мне четыре полных стакана воды, и я опрокидываю их залпом. У меня крепко стиснуты зубы, ладони мокрые и почему то свистит в ушах. Какая то метелка, которой я полчаса назад клялся в вечной любви, клеится ко мне. А у меня маниакальное желание: выбраться куда нибудь из этой душегубки. Как мне удавалось так долго оставаться без кислорода? Свежий уличный воздух на секунду приносит успокоение, но в голову тут же начинают лезть МЫСЛИ. И с этой секунды все портится окончательно. Ко мне на всех парах возвращаются проблемы, отправленные в никуда три часа назад: денежные неурядицы, всяческие интриги против меня, семейные сложности, невозможность любви, неотвратимость смерти. Жизнь – сплошное дерьмо, а в желудке у меня адский спазм. Возвращаюсь домой в надежде соснуть, но все старания напрасны: сон не идет. Единственный конструктивный выход – немедленно вывалиться в окно и покончить со всем этим. Или дожидаться рассвета, клацая зубами, и проклинать на чем свет стоит эту чертову химическую заразу, которая так подвела! Ко всему прочему в телике на этот час нет ничего путного; тупо смотрю на каких то людей в колпаках и в тысячный раз повторяю: «Шит колпак не по колпаковски. Надо колпак переколпаковать, перевыколпаковать; неперевыколпакованный колпак не перевыколпачивается никак, а недовыколпакованный колпак не довыколпаковывается». Потолок в упор меня не видит. Чего не сделаешь, чтобы попасть в «Лагард и Мишар»! Я угробил целый вечер на очень интимные исповеди каким то незнакомцам и на любовные излияния не стоящим внимания плюхам.
Экстази заставляет платить очень дорого за несколько минут химического удовольствия. Открывает путь в дивный мир, где все держатся за руки, где никто не одинок, воплощает мечты о новой эре, свободной от аристотелевой логики, от евклидовой геометрии, декартовской методологии и фридменовской экономики. Поманит, а потом вдруг раз – и захлопнет дверь перед носом.