В колонках играет - да ничего уже не играет...

Пару лет назад каждый вечер я наблюдал одну и ту же картину: в доме напротив, в семь часов вечера загорался свет  в крайнем левом окне на втором этаже. И мне было хорошо видно как стройный, опрятный мужчина лет сорока сидит за столиком напротив миловидной женщины с ярко-рыжими, как  пламя волосами. Они держались за руки и молча смотрели друг другу в глаза, словно понимали без слов, угадывая маленькие тайные желания. А ровно в семь тридцать мужчина тушил свет и все, что происходило дальше, можно было только предположить.

 Утром она выходила из подъезда того дома радостная  и сияющая, словно летела на крыльях любви. И звали ее Роуз. А его – Том.

 Они работали в одном офисе, в издательстве газеты криминальных новостей и заинтересовались одним и тем же материалом, так они сблизились. Сразу. Моментально.

 Роуз и Том готовили репортаж о загадочных убийствах в их городе, о том, как каждую пятницу пропадают женоподобные юноши с андрогинно очерченными скулами и худыми костлявыми руками. О том, как маньяк инсценирует ограбление, при этом раскидывая деньги вокруг, не взяв себе ни цента. А я смотрел в их черное, плотно зашторенное окно и глубоко всаживал кинжал парню в грудь до самой рукоятки. И кровь его отражалась от ослепительного лезвия, в небе, пачкая его багровым закатом, словно простыню. И в ту самую пятницу я положил глаз на одного импозантного мужчину  уже давно вышедшего из достойного красивой смерти возраста. Чем он меня так заинтересовал я не знал, понятия не имел, лишь чувствовал как нас связывает какая-то невидимая, тонкая пуповина родства. Видимо, душевного…

 Его звали Алекс и он был мужем Роуз. Слишком ревнив и эгоистичен. Роуз была для него, видимо, лишь красивой игрушкой, которой он покупал дорогие подарки, водил в самые престижные косметологические салоны, но делал он это все для себя, а не для нее. И вот кто-то захотел отобрать его игрушку. Алекс не мог оставить это просто так.

 Когда я увидел, как он несет черный пакет в подъезд Тома, я не понял в чем дело.

 Тот вечер был особенным. Когда я посмотрел в окно, по коже пробежали мурашки. А я и не знал, что небо может быть таким фиолетовым… оно, словно кровавая простыня во мраке ночи простирается и уходит в беспросветную даль. Окутывает землю, а галактика, черная, как почва под твоими ногами, служит кроватью, ложем смерти. Наверно, только испорченное воображение может подумать о подобном, но я ведь знаю, что мое уже починить нельзя.

Ночной город таит в себе массу интересных вещей, сумерки – кладенец непознанного. Яркие огни фонарей издалека кажутся сигаретами, тлеющими высоко над тобой. Их кто-то подбросил вверх и они упали в небо, противореча закону притяжения, остались там. Вот тот трехэтажный дом  напротив – это пепельница. И если фонари-сигареты не стряхнут пепел в нее, развея его по воздуху, то он попадет на простыню-небо, и оно загорится.

 От чего-то начали дрожать стекла, посуда, мой позвоночник. Я еще раз взглянул в окно. Вспышка света, грохот и здания нет - взорвалось. Накаркал. 

 Алекс. Он вошел туда с пакетом и не вышел. И не позволил выйти ни его кукле, ни Тому – ее любовнику.

 Я любил следить за ними, но кто знает – не случись этого тогда, возможно, Роуз докопалась бы до правды и тогда, я бы сидел сейчас в тюрьме, не любовался бы лиловым чувственным закатом, таким же нежным, как прикосновения двух любящих друг друга фигур в крайнем левом окне второго этажа…