Время застыло словно картинка, зыбкая чёрно-белая фотография. Враз всё прекратилось, секунды сменились минутами, минуты часами, часы длились веками и проливались в вечность. Пространство скривилось в противной, глухой гримасе посмертной маски, с бесчувствием и равнодушием смотревшей на чёрное небо. То было засохшее лицо, страшный слепок горячей агонии, теперь холодный и отвратительный по своей натуре. Обожженная материя растянулась и замерла, и над землёй повисла тьма.
Земля превратилась в одну бесконечную пустыню из гари и пепла. Толстые слои сгоревших останков покрыли почвы, закупорив собой сосуды земли, ещё не успевшие забыть вкус дождевой воды. Ветер стал холодным и жгучим, он без устали полировал почерневшую кожу земли, залезал во все расщелины и пропасти, сплошным покрывалом рубцов покрывших поверхность. Сначала его горькие вздохи разносили по разорённым прериям противные мутные запахи гари и дыма, но время шло, и ветер стал чистым и тягучим, с отрешённым привкусом пустоты. Иногда, из угрюмого тёмного неба проливались длительные дожди, которые могли длиться неделями, не переставая до гладкости обмывать камни и скалы. То и дело в безмолвную высь облаков из самых недр пустыни рвались обгорелые острые пики. Красиво и величественно они вздымались над гладкой каменной коркой, словно непоколебимые титаны нового мира. Соль огромными белыми пятнами покрывала истоки и русла умерших рек. Зыбкие проплешины появлялись на границах высохших оазисов, в местах, где люди раньше строили свои колодцы, и эти белые пятна на фоне чёрной пустыни выглядели озёрами праха, разбросанного по пустыне. Соль покрыла собой днище высохшего океана, у неё был резкий противный запах.
После пожара по земле разрослась пузыристая плесень. С каждым днём её колонии всё разрастались и разрастались, тёмно-зелёные волокна проникали в самые недоступные уголки и щели, плодились снова и снова, набухали или стирались под напором воды. Прозрачно-жёлтые споры летали по воздуху, как раньше летала пыльца растений. Иногда плесень складывалась в забавные очертания, словно стараясь приобрести осмысленную форму, отдалённо напоминающую строение человека. Зеленоватые кучки собирались вместе, чтобы сложиться наподобие ладони с пальцами, а иногда даже лица. Всё это придавало пейзажу гнетущий, пугающий вид. Но стоило только дождю пройти по колониям, как все усилия оборачивались безнадёжным провалом, и плесень вновь сворачивалась в беспорядочное хаотичное месиво.
Пляска смерти завершилась спустя мгновения, после того, как зажглась первая искра. Впервые всё человечество слилось в едином порыве, сработала схема, заложенная в нас природой или, даже, чем-то большим, чем сама природа. И мы разрушили, смешали свои тела с пеплом, перетёрлись в мелкую крошку, унося за собой всё живоё на своём пути. У нас был талант – мы умели уничтожать. Никто не мог сравниться с человеком в этом искусстве. Ничто не делается просто так. В человечество при рождении был заложен практичный смысл, мы были созданы для определённой цели – уничтожение. Всё что не может быть остановлено на пути к смерти, должно быть ускорено. И на этом держался наш мир. Временами, человечество напоминало мне пауков в банке, некий остроумный эксперимент, поиск дальнейших путей эволюционного развития. Пауки копошатся в банке, бегают по стенкам и не подозревают, зачем они здесь. Но вот наступает голод, пауки становятся агрессивнее, барабанят толстыми мохнатыми банками по стеклу, щёлкают противными слюнявыми жалами. И начинается шоу, кульминация! Пауки жрут друг друга, но от чего? От чувства голода или предчувствия рока?
Возможно, человечество было создано, чтобы отчистить планету, вернуть её к исходному состоянию. Как бомба с медленным часовым механизмом человеческая цивилизация развивалась, загромождала собой всё свободное пространство, набиралось сил, чтобы произвести взрыв достаточной мощи, чтобы он уничтожил всё ненужное подчистую, всё, кроме земли и клочковатого неба. И взрыв прогремел, и земля пошатнулась.
Человечество выполнило свою функцию. Над чёрной пустыней вновь плясал ветер.
