Оставив Светку наедине с уцелевшей кухонной утварью, я переложил из холодца в рюкзак стратегический запас пиваса и под мелодичный перезвон стеклотары походкой железного дровосека покинул помещение. На улицу все уверенней проклевывалась весна, прохладный бриз лениво шевелил ботву на моей непокрытой голове. Беспричинно хотелось орать, бежать, размахивать руками и обязательно творить всю эту хуйню одновременно. Пробираясь среди разбросанных по двору автомобилей, я выбулькал первую и без промедления отправил ей вдогонку вторую бутылку Хольстена. В голове приятно зашумело, по нёбу прокатилась хмельная, горьковатая отрыжка. Тормознув на дороге богато декорированную шаху, сел, не торгуясь. Погонщик, хмурый, по самые глаза заросший волосней дядька лет 40, гуцул или типа того. Первое время ехали, молча, потом гуцул, словно поймав в эфире секретный космический импульс, занялся крутить умерщвленное еще в годы советских пятилеток радио. «Сдохла, сука» - удручено резюмировал он после нескольких минут бесполезной маеты. « Ну да, - на всякий случай согласился я, - всё это - тщета и ловля ветра, и нет в том пользы под солнцем!» Слегка подохуевхиший от высоты стиля гуцул, оторвал глаза от дороги и уставился на меня долгим немигающим взглядом: «Хорошо сказал, молодец!». Через 14 минут мы уже были в районе Садового.