Что-то о боли.

Суббота, 25 Августа 2007 г. 11:31 + в цитатник

-Саш, Саааш, ты все запомнил? – Сашка смотрит на меня с удивленной иронией, приподняв правую бровь, держа у рта пустую руку с зажатой меж пальцев невидимой сигаретой – уже три часа, как я попросила его не курить, и теперь он чувствует себя несколько непривычно.
-Я что, только что слезший с дерева Бинго Бонго? Как-нибудь помню, что надо здороваться, прощаться и мыть руки перед едой, – ох, кажется он опять все пропустил мимо ушей, самонадеянная скотина.
-Просто, понимаешшшшь… – видимо, я опять тереблю в руках мобильный телефон иначе что он так на меня смотрит? Действительно, тереблю. Он, конечно, привык, что я невротичка, но впадать в такой ужас оттого, что ему пришло время посетить мое местообиталище, все-таки, выбивается за рамки моей стандартной нервозности. – Понимаешшшь, я просто очень волнуюсь, – уж кто бы мог сомневаться, – я знаю, что ты умный и воспитанный, конечно, но тут все непросто, в общем… ты же знаешь… и я не хочу…
-Уймись, - за что я его люблю, так это за умение резко оборвать мои сопли, - я же не руки твоей просить иду.
Впрочем, действительно, чего уж там. Другие люди приглашают друзей к себе домой и ничего, все живы. Капель что ли купить себе каких-нибудь, от нервов…

У моих дверей мы появляемся чистыми, опрятными, красивыми детьми. Задумывающимися о судьбах мира ровно настолько, насколько нам положено по возрасту. Неформальными ровно настолько, насколько нормативно среди молодежи (это значит, что я вытащила из него все лишние серьги, но уговорить его одеть кроссовки вместо тяжелых ботинок мне не удалось).
-Мама, это Саша. Саша, это моя мама. Рюкзак сюда, тапочки я тебе сейчас найду, сейчас мы тебя напоим чаем.
Наученный, что в этом доме от чая и тапочек отказываться не принято, Сашка улыбается, тягает из рюкзака какое-то сладкое и, по глазам вижу, думает, что я нервная дура. Мама улыбается в ответ и говорит, что много про него слышала, вспоминает рассказанные мною про него байки и смеется. У неё напряженные губы, но я об этом не думаю.
-Саш, а на кого ты идешь учиться после школы?.. А кем работают твои родители?.. А сколько тебе лет сейчас?.. А каким спортом ты занимаешься?…А кем ты работал на зимних каникулах?.. – Александр отбивается от любвеобильной собаки и басит что-то про Бауманский институт, тяжелую долю военнообязанного и важность выбора будущей профессии. Даже не врет почти ничего, кроме слов "я серьезно думал над этой проблемой…", не думал он нихрена, прикинул что-то в голове и остановился на первом попавшемся решении, но так, конечно, не то что чужим – своим родителям не всегда говорят.
Мама шутит и улыбается, у неё хорошее чувство юмора и множество жизненных историй в кармане, которыми она любит потчевать гостей. Проходя мимо неё к чайнику, я физически ощущаю колкий лиловый страх, который от неё исходит. В этот момент она расспрашивает Сашу знает ли он Мишу, Васю, Катю, Машу… она перечисляет тех моих друзей, которые здесь бывали или скоро будут, она вздрагивает каждый раз, когда он утвердительно кивает.
На воздухе, во время традиционного выгула мной и гостем собаки, он посылает меня к черту и закуривает. Ладно, не важно, юноше в его возрасте вполне можно, разве что услышит пару раз о том, как курение отразилось на мамином здоровье, но это не страшно и даже не очень долго. Он смеется над ее дотошными вопросами, но больше над тем, какая я нервная дура. Они вроде друг друга не напугали, не съели, с чего я ударяюсь в панику.
-Саш, Саш, она же нервничает, она боится. У неё никого, кроме меня нет, Саш, никого в целом мире. Она хочет знать про меня все, хочет знать моих друзей. И если я с кем-то начинаю много общаться, она о ком-то начинает много слышать, она всегда требует его к знакомству. Она ведь хочет, чтобы я находилась в безопасности, была счастлива, не рушила свое здоровье. Помимо всего прочего, ей интересно и важно знать, как я живу и чем дышу. Она родитель, мать, эта почти маниакальная забота вполне естественна. Я боюсь её, она, ты же знаешь какой жесткой может оказаться. Есть вещи, которые она никогда не поймет, не разделит, я ведь знаю… Я не могу и не хочу ее расстраивать, я люблю её… И…
-Ты сама говоришь: все вполне естественно. Чё ты переживаешь?
Мы возвращаемся назад, она принюхивается к запаху дыма от его куртки, но ничего не говорит. У неё за время нашего отсутствия родилось множество новых вопросов, на которые Саня отвечает с переменным успехом, впрочем, лучше, чем многие другие. Он, хотя бы, умеет пользоваться своим речевым аппаратом и мускулами лица, чтобы говорить нейтральную чушь и улыбаться, говорить и улыбаться.
Мы ходим по квартире, демонстрируя привезенные ей из командировок диковины. Хорошо было бы, чтобы он, конечно, как-нибудь комментировал то, что видит, но ведь он ни шиша не смыслит в искусстве африканских стран. Мы идем бок о бок, чуть впереди, мама – сзади, попутно рассказывая что-то про африканские ремесла.
- Саш… посмотри, что, оказывается можно сделать из песка, я сама с трудом поверила, когда увидела… – он поворачивает в мою сторону голову, и я вижу, как расширяются ужасом зрачки моей матери. Вижу не первый и не второй раз в своей жизни. Как.я.могла.об.этом.забыть.поддаться.на.его.слова.и.расслабиться.
Я знаю куда она смотрит. В его правом виске не слишком большая, но хорошо заметная в окружении запекшейся крови, дырочка. Пятый калибр. Разбила кость и застряла в тканях головного мозга. Всё вполне естественно.
И я чувствую, как это "всё" падает и рушится, утекает в провалы её глубоких измученных ужасом глаз, уносится в дыры его почтимертвого удивленного взгляда.

 

Добавить комментарий:
Текст комментария: смайлики

Проверка орфографии: (найти ошибки)

Прикрепить картинку:

 Переводить URL в ссылку
 Подписаться на комментарии
 Подписать картинку