Тише, тише, девочка, успокойся. Не плачь, не переживай, не надо. Вот так. Сядь, пожалуйста. На, вот, держи - это чай, с лимоном, холодный. Попей водички, поболтай ногами, сидя на высокой кровати, и всё пройдет.
Нет-нет, всё пройдет, только если ты перестанешь плакать. Переста-нешь. Если будешь продолжать, слёзы твои сольются в море, в котором мы все утонем, милая моя, так что не плачь. Ты ведь не хочешь, чтобы мы утонули? Да, я понимаю, что шли бы мы все отсюда шервудским лесом, не видеть, не слышать бы нас, только бы мы от тебя, наконец, уже отстали, но, всё-таки, не хочешь ведь? Вот, так-то лучше. Возьми носовой платок - простыней утираться некультурно. Теперь совсем замечательно.
Давай поговорим. Пока можем сделать это с глазу на глаз, а? Серьезно поговорим, как серьезные люди, или, лучше даже, несерьезные. Сейчас ушли доктора (психолог, психиатр, невропатолог, детский терапевт и восемь гениев нетрадиционной медицины), нянечки, представители службы опеки и попечительства, добрый и злой полицейские, клоунский цирк и прочие заинтересованные лица, нас только двое, и мы можем как раз это сделать. Да, не буду тебе врать, они стоят сейчас все за этой картонной дверкой и внимательно слушают каждое наше с тобой слово, но здесь-то их нет, так что можно про них забыть. Видишь, какой я честный?  Открытая ладонь, и никак иначе. Да знаю я, знаю, что они все с тобой уже тысячу раз говорили, убеждали и разубеждали, приводили примеры, доводы и бродячих проповедников и, что тебе это всё, как ты произносишь по слогам, ос-то-чер-те-ло, да, и то другое слово, которое совсем уж неприлично произносить хорошим маленьким девочкам.  Но я-то с тобой ещё толком не говорил,  моя славная. А я, может, совсем другой, нежели они, ничуть не вежливый и не аккуратный, люблю утирать нос простыней, ругаться матом, впадать в депрессии и проклинать всех страшными египетскими проклятьями. Смеешься? Видишь, сколько у нас с тобой общего. Я ведь многое знаю и понимаю, чего они - нет, м?
Можно я сяду к тебе на кровать, поближе? Не дрожи и не бойся::  я теплый и безопасный, только костлявый немножко. Тебе, наверно, интересно, что я вообще здесь делаю? Да, действительно работаю, но к тебе моя работа никакого отношения не имеет. К тебе я просто так хожу, по личному почину, в свободное время. Ну почему бы мне к тебе просто так не ходить? Нет, дело не в том, что Самый Главный Гений нетрадиционной медицины мне приходится лучшим другом и партнером по нардам, это ни на что не влияет. Просто ты очень милая маленькая девочка, мне нравишься, я хочу тебе помочь, насколько смогу это сделать. Ты мне дей-стви-тель-но очень нравишься, очень. Что, не веришь? Ну не вру я, не вру. Действительно не вру. Что ж ты такая пуганая и подозрительная, что ж  ты такая нервная, летящая на высоте десять тысяч километров выше уровня моря, да ещё и над Марианской впадиной, что ж ты такая болезненная  и влюбчивая, текущая и срывающаяся, милая? Такая хорошая и такая безумная, а? Я всё, всё понимаю, конечно, хотя бы стараюсь понять, но это не мешает нам переживать за тебя, ни мне, ни нянечкам, ни самому главному гению нетрадиционной медицины, ни невидимому чудовищу, живущему под твоей железной кроватью, и мы просто хотим, чтобы…
Ну… ну что ты опять плачешь? Ты же сильная и умная, чего плакать-то? Ревёт тут в голос, лицо руками закрывает, дурочка глупая, взбалмошная. Два часа назад улыбалась, смеялась и прыгала, когда клоуны приходили, а теперь что? Рёва-корова, Царевна-Несмеяна. Страшно, конечно, и жутко, и всё бессмысленно, но плакать-то ещё бессмысленнее, чем всё остальное.
Кстати говоря, дуться, отворачиваться к стенке и молчать – это тоже глупо и бессмысленно, да-да, в таком случае действительно лучше уж плакать. Можно я тебя за руку возьму? Возьму тебя за руку, чтобы тебе было легче, чтобы твои горечи все слетелись ко мне в ладонь, как голодные птицы, чтобы я мог потом забрать их с собой, можно?
Какая у тебя теплая ладонь, уютная такая. А это холодное у меня в руке, это… ой, черт, это лезвие.
Да не визжи, не визжи ты так, у меня сейчас уши заложит от твоего крика, и руку мне не надо ногтями царапать. Я уже сам тебя отпустил. Можешь идти в другой конец комнаты, и жаться там испуганно в углу сколько влезет. Кто обманщик, я? Ты не спрашивала – я не говорил. Тем более что ж ты сама не знаешь, что у всех, даже у клоунов и подкроватных чудовищ, есть тонкая стальная полоска. Мне тоже такую дали, на всякий случай.
И не собирался я ничего делать, по крайней мере, насильно. Честно.
Не реви.
Не реви, пожалуйста, у тебя от этого красное некрасивое лицо, сопли из носа и царапины на щеках кровоточить начинают.
И не бойся. Я не садист. Изверг – возможно, но не садист. Мне не доставляет удовольствия полосовать на части маленьких хороших девочек, также их есть и насиловать, живых или мертвых.  Я склонен покупать девочкам мороженое и воздушные шарики, в редких случаях – учить математике, и это самое зверское, что я способен с ними сделать, на самом деле. Зачем мне тогда лезвие? А, действительно, положу-ка я его, например, на стол, вот сюда. Теперь у меня нет лезвия. Подойди теперь, я подую на твои ранки, и боль утихнет, иди-иди.
Да… шрамы у тебя, конечно, останутся. Когда будешь летом ездить на юга, и сильно там загорать, всё лицо и руки будут получаться в белую сеточку, но это тоже лет через семь всё исчезнет, следа не останется. Болит, да? Ничего, нянечка придет, мазью помажет, сказку расскажет, и всё болеть перестааанет у нашей славной маленькой миленькой девочки. Я сейчас тоже подую и тебе полегче станет.
Сама, ведь, глупая, во всем виновата. Нет уж, ты сейчас не убегай, слушай внимательно: са-ма, во всем, са-ма. Мы же просто пытаемся дать тебе зрение. Два легких взмаха лезвием, почти не больно – и у тебя впервые поднимутся веки. Интересно, какого цвета у тебя глаза? Я хотел бы увидеть. А ты увидишь наконец-то белые стены, небо за окном, а потом уже и небо вживую, увидишь мое лицо и лица всех восьмерых гениев нетрадиционной медицины, увидишь, что такое голубое  и что такое красное, свой тонкий силуэт впервые встретишь в зеркале…
Может быть, в следующий раз, когда придет доктор, ты не будешь уже выдираться и закрывать лицо руками, и он не промахнется, не попадет тебе по лицу или предплечьям…