...Облаченный в асфальтовые одеяния путь теперь уже уверенно вел Блад обратно, прикидывался той самой наипрочнейшей лентой, связывающей иных с любимыми местами. И неважно, то ли это место, где ты родился, вырос ли или просто полюбил за некое внутреннее родство. Просто и у городов есть души, что может притягивать к себе одних людей и отталкивать других. Через сотни километров Блад ждал Петербург. Не тянул настойчиво к себе, не звал, не торопил; он просто ждал. окунув в белесый туман задумчивый взгляд. Ждал, имея право ждать, тогда как другие лишь встречали...

Брюссель

Так встретил Блад и Брюссель, хотя сложно было сказать, помнил ли он ее вовсе, слишком коротко и давней была предыдущая встреча. Под холодным, недоверчивым взглядом незримых серых глаз становилось неуютно, а, быть может, причиной тому достигшие именно здесь своего пика неурядицы свей группы путешественников или готовый вот-вот начаться дождь. Сложно сказать... как и определить, действительно ли Брюссель пожелал испытать своих гостей или же лишь череда случайностей привела к тому, что одну из пар группы обокрали и вместо гида, отправившегося с пострадавшими в полицейский участок, к главному культовому месту Брюсселя группу повела сама Блад. Всего несколько десятков метров практически по прямой, а следом - группа взрослых, разумных и в общем-то вполне способных самостоятельно ориентироваться людей. Задача смешная сама по себе, но отчего-то Брюссель решил, наконец, смягчиться и ласково притянул к себе, погружая в немного суетную атмосферу узких торговых улочек, где на каждом углу пахло сладким - должно быть, известным бельгийским шоколадом и вафлями, - в витринах белели снежинки кружев, перемежавшихся со шарфами всевозможных оттенков и фасонов, и то здесь, то там сверкала нагая, стальная натура малышни, занимавшейся тем самым, что взрослые предпочли бы делать в строго уединенном порядке.

Вообще Блад всегда казалось, что Брюссель несколько равнодушен к своему главному дитяти, ставшему международным символом Писающему Мальчику. Вот группка туристов, сгрудившаяся вокруг фонтана, нацелив свои объективы на утерянную, как им кажется, ими самими естественность, детскую непорочность и умильную раскрепощенность, не ведающую еще рамок и нравов. Сам Брюссель стоит чуть в стороне от этой разноголосой толпы; кажется, еще чуть-чуть, он скучающим жестом сложит руки крестом на груди и шагнет к дверям ближайшей пивной, где плеснет в бокал из бочки куда более близкий ему фонтан. А мальчик на площади в полукруге зевак так все также и останется на некоторой ничейной территории, в которую порой превращаются места, истоптанные миллионами и миллиардами ног иностранных гостей...  Да, говорят, что такой же тонкой струйкой неведомый мальчик потушил вражеские боеприпасы, но суть, обосновавшаяся внутри статуи, уже сполна глотнула шепотков и возгласов, каждый день раздающихся с площади, и повзрослела. Повзрослела, не имея возможности покинуть по-детски милую в своей непосредственности форму и теперь ей оставалось лишь ждать, пока мода на нее не пройдет или не появится нечто, затмевающее врезающий в память образ Брюсселя.
Блад с некоторой горечью отвернулась и зашагала назад, стараясь не замечать на прилавках целые армии все тех же мальчиков, уставившихся перед собой пустыми глазами... Чужой символ. "Чуждый..." - задумчиво не то кивнул, не то поправил Брюссель, поднимая взгляд к каскадным фасадам старинных домов, еще хранивших на себе печать аристократизма, на резные башни, сияющие в выси золотые украшения, шпили и даже скачущего по краю крыши всадника, освещенного лучами не так давно выглянувшего солнца. "Чуждый..." - повторил он, и Блад на мгновение засомневалась, не относится ли это слово и ко всему тому богатству, всей той строгой роскоши, что окружала, стоило только вглядеться в фасад за сияющими витринами и вывесками или оглянуться вокруг себя на ратушной площади. Не потому ли вся эта красота отчасти казалось стянутой жестким корсетом строгих форм и геометрических построение? Впрочем, от этого она становится только загадочно-прекрасней, будто холодно держащаяся красавица, облаченная в изысканный, но строгий наряд... Брюссель ответил лишь молчанием на немой вопрос, уводя девушку прочь от своих драгоценностей, под тень навесов десятков ресторанов, примкнувших друг к другу по всей длине скрывавшейся в тени домов улицы.

Было время, когда Блад, будучи у себя дома, никак не могла понять, откуда, из какого сна или воспоминания раз за разом всплывает эта картина: узкие средневековые улочки, петляющие в тени европейских зданий, а над головой вместо неба - цветные навесы, переходы - своеобразный, будто сшитый из кусочков потолок... Это было здесь, на Рыбной улочке в Брюсселе, где соседствовало столь великое множество ресторанчиков, чье меню в большинстве своем составляли морепродукты и где, должно быть, чудесно провести несколько часов, сбежав от суеты. Пожалуй, там было даже лучше, чем в гостиничном номере, но утром путешествие, а с ним и приключения должны были продолжиться, а значит, Блад необходимо было немного отдохнуть...

...Даже теперь, как и тогда, сложно понять, почему группе не дали возможности погулять по центральной части города, а повезли вместе с жертвами воровства к посольству, где и предоставили несколько часов свободного времени. И все же это была возможность взглянуть на повседневную, далекую от парадной жизнь Брюсселя, где ряды небольших современных домов-коттеджей сбегали и поднимались по пологим склонам холмов, приглушенно шелестел листвой заросший плющом парк, по водной глади за оградой посольства скользила пара лебедей, а там и тут бросали листья непривычной формы и диковинные плоды местные деревья. Эти крошечные открытия в очередной раз будили в Блад инстинкт искателя диковинок и заставляли вспомнить увлечения иных аристократов и королей, строивших целые оранжерей для привозимых ими из других стран растений. Блад улыбнулась, поймав себя на этом невольном сравнении, и, сжимая в руке необычного вида круглый плод - прощальный подарок Брюсселя, - двинулась дальше по дороге домой.